Энди исполнилось 17 лет, он окончил школу, и в конце июня приехал к тёте Клаве в другой город, намереваясь поступить в институт. Дом родственницы находился в квартале частных строений, в районе оврагов. Ранее Энди никогда не приходилось бывать здесь, хотя он знал тётю чуть ли не с младенчества. Она часто приезжала к племяннику, добродушная, здоровенная бабища.

     Нужный дом подросток нашёл практически без усилий. Родители предупредили Клавдию о приблизительной дате приезда, но без уточнений, чтобы она не утруждала себя походом на вокзал. Всё-таки за шестьдесят перевалило, хоть и слегка; возраст наверняка даёт о себе знать. Энди уже достаточно взрослый для дальней дороги, на пороге во взрослую жизнь пора приучаться к самостоятельности. Селение под пасмурным небом, казалось, пустовало. В принципе, дворы отличались странно высокими заборами, поэтому признаков дачно-огородной жизни не замечалось. Улочки подвергались тщательному уходу, благодаря вывескам и номерам Энди благополучно добрался до места назначения. Двухэтажный дом светлой окраски понравился ему. На подходе к калитке подросток заметил в саду странную фигуру в сером костюме и такой же шляпе, низко надвинутой на лоб. Незнакомец держал трость, чёрную, с серебристыми узорами.

     Но тут сквозь серость прорвался солнечный луч, на крыльцо вышла тётя Клава, и Энди понял, что видел мираж, игру теней среди густых деревьев, и ускорил шаг навстречу хозяйке. Не так уж и сильно постарела дорогая тётушка. Она обрадовалась племяннику, широко улыбнулась и, конечно, посетовала на родителей парня, так небрежно отнёсшихся к столь долгожданному событию. Родственники обнялись, поцеловались и вошли в дом. Клава предоставила племяннику комнату на втором этаже, накормила, показала просторное жилище, познакомила с двенадцатилетней Кристиной, тоже принадлежащей их семейной линии и живущей здесь на время школьных каникул. Девчонке новый сосед явно понравился. Крепкий парень, знакомый с физкультурой, зелёные глаза, светлая волнистая шевелюра пшеничного оттенка — чем не герой для юной мечтательницы, скучающей от отсутствия друзей и подруг.

     И потекла размеренная, тихая жизнь. Почти весь июль Энди готовился к экзаменам, посещал курсы, сидел в библиотеках и в конце месяца успешно прошёл по конкурсу и расслабился. Он с удовольствием запрятал в шкаф строгие брюки и рубашки, сменив их на футболки и шорты, и предался отдыху. Отсутствие ровесников его не тяготило. Недалеко жил Рой, парень на год старше, учащийся автотранспортного техникума, тётя хотела с ним познакомить, но неудачно: предполагаемый друг на каникулах зарабатывал деньги, горбатясь на чьей-то плантации в другом городе. Зарядка утром и вечером, пробежки, купание в реке, книжки, телевизор, разговоры с Кристи ни о чём — так пролетало время. И, конечно, беспокоили гормоны, вынуждавшие заниматься привычным, довольно распространённым делом, именуемым — онанизм. Ради удобства Энди избавлялся от излишков жидкости в туалете. Запирал дверь, садился на унитаз, осторожно опирался спиной на бачок и спокойно, не торопясь, дрочил, закрыв глаза и представляя всяческие приятные вещи. Во время разрядки зажимал крайнюю плоть, наслаждался эффектом, потом вставал, спускал в унитаз, вытирал бумагой. Тщательный смыв — и нет следов. Энди не видел более безопасного и удобного способа удовлетворения столь томительной потребности. Производились манипуляции под видом похода в туалет, никаких запачканных простыней, пятен на полу, возможных посторонних взглядов и так далее.

     Август выдался жарким, однажды душной ночью подростку не спалось, и от нечего делать он, одев трусы, вышел в сад подышать свежим воздухом. Опьянённый летними запахами, видом ночного, усеянного звёздами неба, отсутствием человеческих звуков, Энди остро почувствовал одиночество. С целью рассеять неожиданную грусть он запустил руку в трусы и тут же оглянулся. Нет, вряд ли его могут заметить. Возбуждение нарастало, но Энди ощутил чьё-то присутствие. Там, у северо-восточного крыла дома, на небольшом участке земли, используемой под посев чего-то овощного, кто-то был. Энди вгляделся во тьму, напрягая зрение. Неужели? Высокая фигура, шляпа, в руке палка... Грабитель? Дачный вор? Подросток внезапно осознал, насколько он гол и беззащитен. Страх охватил его. С трудом сдерживая панику, он осторожно пошёл к дому, готовый сорваться на бег в любую минуту. Очутившись на крыльце, Энди рванул во внутрь, захлопнул дверь и запер её. Переведя дух, парень попытался рассмотреть незваного гостя через окна, но тщетно. Никаких признаков пребывания посторонних не наблюдалось. Энди поднялся в свою комнату, где вскоре и заснул, утешая себя тем, что видел мираж.

     Днём он не стал разговаривать на тему ночных событий во избежание нежелательных расспросов и решил проверить место, где привиделся странный образ. Только он приблизился к взрыхлённой земле, как прежний страх возобновился с новой силой. Энди обнаружил, что всходы растений оказались примяты. Но это мог сделать кто-то из своих. Рассмотреть ближе не удалось. Тётя Клава окликнула племянника — звонили его родители. После разговора с ними Энди слегка подзабыл о намерениях исследовать огород, потом тётя отправила его в магазин, потом по телевизору показывали интересный фильм, так и угасло любопытство подростка. Внезапная лень и усталость одолели его при возникшей вдруг мысли о странном визитёре. На следующий день после обеда и сна Энди заперся в туалете с целью сдрочнуть накопившуюся за сутки семенную жидкость. Во время мастурбации он услышал шорох и скрип, потом глухой стук. Вроде, шаги. Прекратив, подросток подождал немного. Наверное, кто-то из домашних. Хотя и не обязательно. В доме часто слышались странные звуки, особенно скрип и царапанье за мебелью. В принципе, ничего необычного здесь нет. В подвале, куда Энди заглянул один раз за всё пребывание, проходили трубы различных видов, движение воды в них сопровождалось лёгким шумом. Смена влажности, усадка и прочие физические явления нарушают тишину на протяжении всего существования какого-либо здания. Долго проживающие люди привыкают и не замечают этого, а Энди находился тут менее двух месяцев. Расслабившись, он закрыл глаза и продолжил. В любом случае, дверь заперта, и волноваться не следует...

     Нечто инстинктивное подтолкнуло паренька при мысли о щеколде, но поздно.

      — Это что ж ты, негодник, тут делаешь?!

     На мгновение Энди онемел. Потом нахлынула волна испуга, сердце бешено заколотилось. Подскочив с унитаза, подросток суетливо натягивал шорты, пытаясь скрыть непослушный, всё еще напряжённый член. Как такое могло случиться?! Неужели это не сон?! С трудом веря в происходящее, Энди вынужден был признать ужасное: на пороге стояла тётя Клава. Она видела всё, и отрицать свою вину бесполезно. Мысли вертелись бешено и хаотично, Энди стоял перед тётей, глядя в пол, понимая, что игра в молчанку не может длиться вечно, но произнести хоть слово он не решался, да и вообще не мог по причине отсутствия всяческих разумных объяснений и оправданий.

      — Да-а, от тебя я такого не ожидала. Вот уж преподнёс ты мне подарочек!

     Клавдия развернулась и пошла в комнату. Племянник поплёлся за ней.

      — Я больше не буду, — тихо сказал Энди.

      — Конечно, не будешь! Так я и поверила! Сейчас я звоню твоим родителям, и мы будем решать, что с тобой делать.

      — Тётя Клава, пожалуйста, не надо, я, честное слово, не буду больше так делать!

      — А чем же ты раньше думал?

     Молчание. Известно, чем.

      — Что молчишь? Что теперь делать? Я не могу этого так оставить! Родители знают о твоих занятиях?

      — Нет, — тихо, после паузы ответил подросток, смотря в пол.

      — Я так и поняла! Ну, и преподнесу я им известие! Нехорошо, конечно, но ничего не поделаешь, пусть берутся за тебя всерьёз!

      — Не надо, тётя Клава, пожалуйста!

      — А что с ...

 тобой делать?

      — Я больше не буду, клянусь вам!

      — Может быть. Но сам посуди, как я могу промолчать? Получается, я обманываю твоих родителей, а они хорошие люди, я их уважаю. Нет, я так не могу, и не проси.

     Тётя Клава сняла телефонную трубку.

     Что теперь делать? Как смотреть им в глаза, когда придётся приехать домой? Как жить дальше под игом неизбежной встречи с родителями, знающими о ТАКОМ? Мысли вихрем пронеслись в голове Энди.

      — Пожалуйста, тётя Клава, не делайте этого, умоляю вас!

      — Ну, а что делать? Забыть такое я не смогу.

     Племянник молчал.

      — Видишь, ты и сам не знаешь, — она продолжила набирать номер.

      — Может, мы сами... как-нибудь... договоримся?

      — Что значит «договоримся»? О чём?

     Энди поднял голову и с мольбой посмотрел в глаза родственницы.

      — Ладно, — сжалилась она. — Чего ты так боишься? Наказания?

      — Н-нет, просто... Н-ну-у... Просто мне очень стыдно! — наконец произнёс подросток.

      — А передо мной тебе не стыдно?

      — Стыдно, — вздохнул племянник. — Но тут уже... ничего нельзя поделать. А так...

      — Как всё просто у тебя! Нет, так не пойдёт! Я не могу закрыть глаза на твой проступок!

      — Пожалуйста, тётя Клава, делайте что хотите, только не звоните родителям!

     Клавдия внимательно посмотрела на племянника.

      — И что ты предлагаешь? И не тяни, не действуй мне на нервы!

      — Н-ну... Может быть, я взамен в саду у вас отработаю?

      — В саду я и сама неплохо справляюсь, и никому не доверю!

      — Ну, может быть, в доме помочь чем-то?

      — Когда надо, попрошу. Дом я тоже содержать могу, времени у меня больше, чем достаточно, уже который год на пенсии!

     Энди подавленно молчал.

      — Вот видишь!

     Пришлось смириться с неизбежным. Номер почти набран, но вдруг звонок сорвался, и тётя Клава принялась повторно пробиваться через межгород. Но тут она взглянула на племянника, который стоял рядом, спрятав руки за спину и низко опустив голову.

      — Экой ты несознательный! Тебя когда-нибудь пороли?

     Он покачал головой, но тут же спохватился.

      — Да! В школе!

      — В школе? Кто?

      — А вы никому не скажете?

      — Про школу — никому.

      — Учительница высекла.

      — Учительница?! За что?

      — За плохое поведение.

      — У вас что, разрешили наказания?!

      — Нет, она сама предложила, чтобы родителям не сообщать.

      — А что ты натворил?

     Энди вновь опустил голову.

      — Ладно. И как она тебя?

      — Прутом каким-то. Розгой, наверное.

     Неловко было вспоминать, как он абсолютно голый лежал на кушетке в тёмной каморке, а розга со свистом рассекала ему ягодицы. Было ему тогда тринадцать, и получил он столько же, по количеству лет. Друг ему подсказал, что можно с учительницей так договориться, если не хочешь оглашения всех грехов на родительском собрании. Кое о чём друг промолчал: о раздевании. Училка мотивировала это как наказание стыдом. Трудно, ох, как трудно было снимать всё до нитки перед взрослой женщиной, но тринадцать лет всё же не особенный возраст.

     «А вдруг и тётя заставит это делать?!» — ужаснулся Энди. — Да ещё Кристина может увидеть! Хорошо, что она не слышит скандала». Там, в школе, когда он терпел экзекуцию, рядом стоял кучерявый синеглазый первоклашка и подавленно ждал подобной участи. Пока Энди осторожно натягивал штаны, чувствуя боль от каждого движения, малыш уже лёг на кушетку, и розга заработала вновь. Но это мальчишка, чего стесняться, а здесь девчонка запросто может лицезреть соседа по дому в столь позорном виде.

      — И сильно тебе досталось?

      — Прилично, — вздохнул Энди.

      — Судя по всему, не очень-то и помогло. И что ты теперь думаешь?

     Энди вопросительно посмотрел на неё.

      — Как, по твоему мнению, я должна поступить с тобой?

     Племянник понял намёк, но не стал отвечать, надеясь на лучшее.

      — Тяжело с тобой. Значит, всё же придётся огорчить твоих родителей.

      — Не надо.

      — А что надо?

      — Простите меня, пожалуйста.

      — Прощу, а ты начнёшь заново. Через неделю, месяц, год, но ты снова будешь заниматься своими пакостями, а я так и останусь с чувством вины, зная, что могла отучить тебя от этого, но не сделала. Нет, дорогой, и не надейся. Выбирай, кто займётся тобой: я или родители?

     Энди понял — тянуть бесполезно. Тётя Клава говорила твёрдо, решительно и неумолимо. Надежда на безболезненное разрешение инцидента растаяла.

      — Вы, — ответил он.

      — Тебя родители ни разу не пороли?

      — Нет.

      — А я выдеру тебя так, что ты на всю жизнь запомнишь. Согласен на мои условия?

      — Д-да, — с трудом выговорил Энди.

      — Повторяю, обратной дороги не будет.

      — А вы не ничего не расскажете родителям?

      — Ничего, — твёрдо пообещала тётя Клава.

     «Уж лучше вытерпеть боль, чем всю жизнь испытывать презрение», — подумал Энди. Он представил себе тягостное молчание, натянутые отношения, трудности в общении, то есть, отношения между ним и родными потеряют всю лёгкость и непосредственность, превратятся в невыносимое бремя.

      — Я согласен.

      — Точно?

      — Да, — без сомнений ответил подросток.

      — Что ж, нянчится я с тобой не буду. Учти, ты должен покорно выполнить всё, что я прикажу. Понимаешь? Мне не нравится твоя медлительность, неуверенность. Повторяю, слышишь, подчёркиваю: ты должен будешь без вопросов делать всё, что я скажу! Понятно?

      — Да.

      — Если ты опять начнёшь ныть, я прекращаю и звоню твоим родителям, и больше ты не сможешь уговорить меня. Тебе всё ясно?

      — Да.

      — Лучше не теряй моё время и откажись, пока не поздно.

      — Не надо, тётя Клава, я сделаю всю, что вы скажете.

      — Без сомнений, обещаешь? Даёшь слово?

      — Обещаю.

      — Хорошо, — тётя посмотрела на подростка как-то особенно, даже с некоторым уважением. — Завтра после обеда я отдохну немного, отошлю Кристи и отстегаю тебя.

      — Может быть, сейчас?

      — Ух, ты какой прыткий! Нет, надо розги как следует подготовить, да и ты потомись немного, обдумай своё поведение. Может, ещё и откажешься.

      — Нет, не откажусь.

      — Всё, сейчас гуляй, а я займусь приготовлениями. Есть у меня знакомый один, он знает, как делать розги.

     Энди отправился в свою комнату и лёг на кровать. Он чувствовал душевную пустоту и усталость, словно после долгой борьбы. Ему удалось отстоять сохранение тайны, но слишком высокой ценой. Глядя в потолок, подросток вновь и вновь переживал ситуацию. В голову шли абсолютно бесполезные мысли. Решение проблемы не предвиделось. Завтра предстояло серьёзное испытание, а впереди — ещё целая ночь. Энди понимал, насколько тяжело будет ожидание. Уже сейчас он начинал ворочаться с боку на бок, безуспешно пытаясь отвлечься. Он злился на себя из-за невозможности отбросить волнения. Боли он не боялся, на данный момент вообще не думал о ней. Тогда почему он не в силах заставить себя вести, словно ничего не случилось? Может, от стыда? Энди пытался привести расстроенные чувства в порядок, но тщетно. На какое-то время он забылся, но вскоре неприятные эмоции опять овладели им. Подросток никак не мог понять,...  что же так тревожит его. С тётей Клавой он договорился, Кристи порки не увидит, боль можно претерпеть, так в чём же дело?

     Не найдя объяснения тяжести на сердце, Энди встал с кровати и решил прогуляться. Свежий воздух хорошо подействовал на него, и хотя всю дорогу мозг переваривал происшедшее, некоторое спокойствие снизошло на измученную душу паренька. Зарядка тоже придала немного бодрости. Однако, не слишком это продолжалось. Дома волнение вновь принялось терзать нервную систему. За ужином он совсем не разговаривал, сидел хмурый, скучный и ел через силу. Тётя Клава ничем не проявляла себя, но всё равно Кристина почувствовала неладное. Тётя решила рассеять её сомнения.

      — Кристи, завтра я буду наказывать Энди после обеда, погуляешь на улице часок-другой. Я еще напомню тебе об этом.

     Сидя перед телевизором, Энди безучастно смотрел на экран, погружённый в очень невесёлые, мрачные мысли. Девчонка поглядывала на него, снедаемая любопытством, но спросить не решалась — ведь они не одни. Стало совсем невыносимо, и подросток отправился в свою комнату. Он полежал, попробовал почитать книжку, но бесполезно. Тем временем сумерки окутали селение. Вновь потянуло на улицу. Но и одновременно непонятная тяжесть, усталость, неуверенность не давали встать с кровати, покинуть дом.

     Ночью Энди ворочался, вздыхал, на короткие мгновения забывался бредовым сном. В туманной дрёме он боялся незнакомца в сером костюме, который вылезал из угла зала, где стоял стол-книжка. В руке он держал чёрную трость с серебристыми вензелями. Подросток просыпался, не мог понять, где находится, но вскоре воспоминания сдавливали сердце и начинались мучительные раздумья. Человека, способного успокоить метавшуюся душу, не предвиделось. Не с кем поговорить, некому пожалеть, утешить. В таких ситуациях, кажется, никогда не бывает хотя бы слушателя. Человек остаётся один на один с бедой.

     Энди разметал постель, подушка съехала в сторону, одеяло упало, простыня скрутилась. В коротких видениях, в туманных снах вновь и вновь возникал пришелец в сером, вылезая из угла. Синеватое мерцание наполнило зал, и Энди понял, что помещение хоть и было знакомо, но принадлежало маленькой, тесной квартире, в которой становилось душно, и непонятная, болезненная тяжесть сдавливала сердце. Высокий незнакомец чего-то ждал от подростка. Просыпаясь, Энди хотел подбежать к окну и призвать на помощь этот призрак, помолиться ему, но вспоминались далёкое детство, родители, друзья, и непонятное упорство разрасталось в пареньке, и предстоящее наказание представлялось необходимым, жизненно важным и почётным испытанием. Постепенно происшедшее забылось, и в душе развернулась настоящая битва: незнакомец призывал обратиться, а нечто невидимое, но сильное заставляло подростка не поддаваться.

     Под утро, наконец, удалось заснуть на короткое время, но крепко. Энди встал с постели бледный, встрёпанный, измученный. Глаза его покраснели, под ними появилась синева. Но после утренних процедур постепенно вернулись бодрость и решительность. Зарядка, пробежка, купание в речке придали сил, и подросток ждал назначенного времени со здоровым нетерпением. При мысли о предстоящем сердце билось сильнее и чаще, но вчерашней тяжести, болезненности уже не наблюдалось. Энди теперь воспринимал будущую порку как очищение и освобождение и практически не беспокоился. Не наказания он ждал, а нечто вроде спортивного испытания.

     Наконец, время настало. Отдохнув после обеда, тётя Клава отослала Кристи. Энди стоял в зале перед своей строгой воспитательницей. Со вчерашнего вечера в цилиндре, в солёном растворе мокли семь прочных, гибких прутьев тёмного цвета. Тётя перенесла их вниз, со второго этажа в зал, где и должно было состояться наказание. При виде предметов экзекуций внутри подростка томительно заныло, в грудной клетке чувствовалось стеснение, хотелось поглубже вдохнуть. На полу стояла крепко сколоченная деревянная скамеечка, похожая на подставку для ног. Такой Энди пользовался давно, в младшем школьном возрасте, сидя за письменным столом. Эта же выглядела несколько не так и гораздо прочнее.

      — Помнишь наш вчерашний разговор?

      — Да, — кивнул Энди.

      — Не передумал?

      — Нет.

      — Уверен?

      — Уверен.

      — Хорошо. Раздевайся догола.

     Странная волна захлестнула паренька изнутри.

      — Совсем?

      — Совсем.

      — И-и трусы снимать?

      — И трусы.

     Энди спросил про них по инерции. Под шортами он не носил никакого белья. Помня о напоминании насчёт покорности, подросток решил не нервировать тётю лишними вопросами. После всего случившегося, после мучительной ночи, после сделанных приготовлений глупо было надеяться на более лучший исход. Сняв футболку и шорты, Энди абсолютно голый стоял перед пожилой матроной, покрасневший, опустив голову и прикрыв ладонями половые органы.

      — Не веди себя как мальчишка! Убери руки, я уже видела тебя во всей красе.

     Пришлось подчиниться.

      — И сложи одежду, бросил, как попало.

     Тётя Клава странным взглядом наблюдала за движениями обнажённого подростка. Обычно в её глазах при внимательном рассмотрении читались грусть и усталость, но не физическая, а душевная. Женщина находилась в крепкой форме и не чувствовала признаков старости, даже обильное телосложение не напоминало о себе негативным образом. Но цена здоровья наложила отпечаток на внутренний мир Клавы. Она знала больше, чем хотела. Сейчас она боролась с собой, понимая, кто руководит происшедшим и ею в том числе, словно марионеткой, но ничего не могла поделать. Она выполняла работу и от неё получала удовольствие, и между тем раскаивалась, осознавая грязную природу своих ощущений. Клава не могла отвести от мальчишеского тела, от загорелой кожи, под которой двигались развитые мышцы. «Какой он стал взрослый», — подумала тётушка, наблюдая, как густая растительность на ногах Энди отсвечивала золотистым, отражая лучи солнца, падающие в комнату из большого окна.

     Племянник повесил на подлокотник кресла сложенную одёжку и повернулся к родственнице.

      — Тебе, наверное, очень стыдно стоять передо мной в таком виде?

      — Да, тётя, — вздохнул Энди.

      — Хорошо. Сейчас я проверю, не обманываешь ли ты меня. Руки за голову, ноги расставь немного пошире.

     Подросток подчинился. Клавдия подошла справа и посмотрела на член племянника. От волнения яички поджались, и пенис слегка приподнялся от этого, выпирая сильнее, чем обычно. Тётушка протянула к нему руку и слегка сжала. Энди инстинктивно отдёрнулся и испуганно посмотрел на родственницу.

      — Что вы делаете?!

     Клава шлёпнула его по ягодицам.

      — Стой спокойно, юноша! Ты ведь давно этим занимаешься, а? Негодник!

     Энди отвёл взгляд, не зная, что ответить.

      — Не бойся, я просто проверю, действительно ли тебе стыдно. От этого зависит количество ударов, которые ты сегодня получишь.

     Женщина солгала. Она определила меру один раз и бесповоротно. Она уже не владела собой. Понимая недозволенность своих действий, Клава, тем не менее, не могла не воспользоваться беспомощностью подростка. Похоть взяла верх над совестью, и так было и будет до тех пор, пока здесь присутствует...

     Строгая тётя неумолимо продолжала смущать племянника. Она не убрала руку, а продолжала двигать ею, сжимать, теребить член подростка. Энди не знал, что и думать. Такого он точно не ожидал. Манипуляции экзекуторши ошеломили его. Паренёк чувствовал, как горит его лицо, даже, казалось, пот выступил. Пунцовый от стыда, он смотрел перед собой, ничего не соображая. Шокированный, Энди уже не испытывал почти никаких эмоций, только высшую степень смущения. И, наверное, испуг.

     Ему хотелось, чтобы тётя скорее прекратила эту сладостную пытку. Но она, похоже, не собиралась ... останавливаться. Член Энди увеличивался в размерах, набухал, приподнимался, твердел. И вскоре он торчал во всю мощь. Клавдия уже не дёргала его беспорядочно, а размеренно дрочила. Племянник пытался сдерживать эрекцию, но бесполезно. Когда его орган приобрёл каменную плотность, он думал, что на этом и закончится, но зря надеялся.

      — Тётя Клава, не надо, — почти прошептал он.

      — Терпи, бесстыдник. Раньше надо было думать.

     Энди испытывал болезненное, сладострастное наслаждение, смешанное со жгучим стыдом. Никогда ранее ему не приходилось терпеть подобного унижения, но ещё невыносимее оно было в странном сочетании с чисто физическим, плотским, похотливым удовольствием. Неизбежное наступало. Несколько раз он, не в силах сдерживаться, несмело пытался отодвинуться, но тётушка ударяла его по ягодицам и приговаривала:

      — Перестань дёргаться, нечего недотрогу строить из себя!

     Энди сдерживался из последних сил. Он тяжело и неровно дышал, мышцы напряглись, тело от неподвижности затекло, сердце бешено колотилось, а неведомая волна, исходящая из паха, доводила чуть ли не до головокружения. Подросток понял — тётя не собирается останавливаться. Чтобы самому прекратить издевательство, он постарался расслабиться и смириться. Какие бы ни ждали последствия, ничего поделать нельзя. Тётя обязательно добьётся своего, уж лучше перейти к розгам, пусть поскорее закончится наказание.

     Последние секунды прошли тяжелее всего. Испытывая жуткий, невыносимый стыд и одновременно дрожь сладострастия, Энди брызнул белой струёй. Член сокращался и выталкивал порции очень жидкой спермы, заливая деревянный пол. Несколько капель попали Клаве на пальцы.

      — Видишь, что ты наделал, бесстыдник. Сколько наплескал! И мне руку испачкал. Ну-ка, оближи.

     Ничего не соображающий подросток слизнул языком белые капли, чувствуя вкус собственной спермы. По приказанию родственницы он налил ведёрко воды, взял тряпку и тщательно убрал за собой. Всё также красный и смущённый, Энди, тем не менее, чувствовал облегчение. В туалете он вытер член бумагой и вернулся в зал. Происшедшее, как ни странно, несколько ободрило наказуемого. Он думал, что ничего более постыдного и ужасного с ним произойти уже не может.

      — Ты меня огорчил, Энди. Я вижу, ты всё же получаешь удовольствие от подобных пакостей. Что ж, лучший способ снять возбуждение — холодный душ. Обувай шлёпанцы, бери доску в ванной, мыло и пойдём на улицу.

     Подросток обомлел.

      — Да не бойся, в сад пойдём, там тебя никто не увидит.

      — Тётя Клава, я не чувствую уже... Не надо.

      — Пойдём, пойдём!

      — Может, лучше в ванной?

      — Там развернуться негде. Не спорь, Энди, а то я тебя и вправду голиком по посёлку пущу.

     Подросток сделал, что велено. Выйдя из дома, он почувствовал себя очень неуютно. И хотя дом, сад, металлический забор, увитый плющом, загораживали его, всё равно хотелось прикрыться. От ощущения наготы, стыда, беззащитности, от боязни быть замеченным Энди ссутулился и беспокойно оглядывался. К тому же, в калитку мог войти кто угодно, да и из дома поодаль напротив участок просматривался. Но выбора не оставалось. Подросток осознал беспомощность своего положения и решил: будь что будет. От его переживаний всё равно ничего не изменится. Не стоит затягивать экзекуцию, пусть она пройдёт побыстрее. Энди удалось побороть смущение, пришло немного уверенности. Он ведь купался в реке голышом, нашёл укромное местечко, правда, далековато. Да и местные не особо пользовались речкой по причине немолодого возраста, так что там его точно никто не мог увидеть.

     Душ проходил следующим образом. Решётчатую доску, которую кладут на пол в ванных комнатах, Энди положил на траву, мыло — рядом, снял шлёпанцы и стал на неё. Тётя Клава поливала племянника водой из шланга. Энди не особо страдал, но всё равно не мог назвать процедуру приятной. На улице стояла жаркая погода, к тому же, он ежедневно закалялся холодным душем.

     Однако, сейчас Энди съёжился, мёрз и дрожал. Родственница заставляла его поворачиваться то спиной, то передом, поливая с ног до головы. Мощная струя хлестала довольно сильно из-за максимально поставленного напора. В ванной Энди при подобной процедуре резко двигался, тёрся, отфыркивался, чтобы уменьшить острые ощущения. При тёте он боялся так себя вести, поэтому весь согнулся, посинел и выглядел жалко. Экзекуторша не оставила сухого места, со всего тела ручейками стекала вода.

     Строгая воспитательница прекратила мойку и заставила подростка намылиться с ног до головы. Под её взглядами вновь застеснявшийся племянник выполнял приказания, поворачиваясь разными сторонами. Клава внимательно следила за движениями паренька, получая удовольствие. Ей нравилось смотреть на двигающиеся мускулы, намыленную блестящую кожу, переливающуюся под лучами солнца, на колышущийся член, который от холода уменьшился и остро торчал между ног, на упругие мальчишеские ягодицы. Она заставила Энди тщательно растереть мыло по всему телу, включая и голову. Затем снова последовало наказание холодной водой.

     Подросток по приказу тёти вертелся под струёй, а Клавдия тщательно поливала его во всех местах, смывая пену.

     По окончании экзекуторша велела наказуемому расставить ноги и держать руки за головой.

      — Я пойду, а ты обсохнешь. Я буду следить за тобой, не вздумай шевелиться. Энди била крупная дрожь, но он не посмел ослушаться. Лёгкий тёплый ветерок обдувал подростка, солнце пригревало лучами. Вскоре несчастный согрелся, но мышцы начинали затекать. Тётя время от времени выглядывала из окна кухни. Энди никогда ещё не чувствовал себя настолько беспомощным и беззащитным. Он снова обдумывал произошедшее, пытаясь отыскать ошибку в своём поведении. Но альтернативы не находилось. Юноша не жалел о данном согласии, хотя впереди его ждали розги, мысль о них заставляла сильнее биться сердце, а странная томительная волна, идущая изнутри, стесняла дыхание. По предчувствию, выдержать оставалось немного. Наказание вскоре вступит в последнюю стадию. От предстоящего освобождения Энди приободрился, но краем глаза уловил движение слева, у северо-восточного крыла дома.

     Подросток осторожно повернул голову, одновременно пытаясь уследить за кухонным окном. Так и есть. Он успел уловить широко открытые, удивлённые глаза Кристины, выглядывающей из-за забора, сверху. Потом она отцепилась и спрыгнула. Наверняка попробует через щель подсмотреть. Странно, но Энди нисколько не смутился. Его это даже позабавило. Очевидно, зрелище настолько оказалось шокирующим, что девчонка позабыла про осторожность, стремясь разглядеть голого парня во всех подробностях, а не через сетку плюща. Появление девчонки придало неожиданное чувство бодрости, и Энди этому удивлялся.

     Но, заметив настороженный взор Клавы, он решил не дёргаться, чтобы не подставить Кристину. Через некоторое время мелькание повторилось, но более настойчиво. Неужели девчонка совсем забылась? Нет, не она. Нечто высокое, серое... Энди в испуге дёрнулся, думая, что на дворе посторонний. Видение ускользнуло. Установилась странная, давящая тишина. Подростку захотелось немедленно убежать и спрятаться, он едва-едва не поддался паническому порыву, не понимая, что могло его так испугать. Но на крыльцо вышла Клава, и племянник пришёл в себя.

      — Что там такое? Там кто-то есть? — обеспокоено спросила она.

      — Н-нет, показалось.

      — Надевай шлёпанцы, бери вещи и пошли в дом.

     Энди вдруг почувствовал опасение за Кристину. Он внимательно вгляделся в нехорошую сторону, но не заметил признаков чужеродного присутствия.

     Вновь он стоял в зале перед тётей, голый, но без смущения, и держал голову прямо.

      — Думаю, пора заканчивать. Сейчас я отстегаю тебя розгами. Только, Энди, я хочу знать, что ты раскаиваешься в гнусном проступке....