Мы с дочкой были гораздо более близки, чем это обычно бывает. Но не настолько, насколько вы могли бы подумать сначала. Дело в том, что с 10-ти летнего возраста я воспитывал ее один после нелепой гибели моей жены в автокатастрофе. И ближе меня у моей Маришки никого не было. Не было дядь и теть, не было бабушек и дедушек. Мои умерли, а родители жены погибли вместе с ней. Не было никого, кто мог бы помочь растущей девочке подсказать решение ее проблем, рассказать об интимных вещах, утешить, подбодрить или подсказать. А проблемы были: первые месячные, прыщи, первая любовь и первое разочарование от любви. Со всеми ними Манюня шла ко мне. Откровенность наших взаимоотношений могла бы даже кого-то удивить, но поймите сами: я был для нее и папа, и мама, и старшая сестра или брат.

     Со времени гибели моей жены, я так и не нашел ей замену. Женщины, конечно, были, но это были либо случайные отношения, либо ни к чему не обязывающий более длительный флирт. Была парочка курортных романов, но на то они и курортные, чтобы заканчиваться с последним днем отдыха. Почему я за 8 лет так ни с кем и не сошелся? Психолог нашел бы для этого кучу причин во мне, но мне самому не хотелось в этом копаться. Я просто не мог никого рядом с собой представить. Во-первых, я любил свою жену, а во-вторых Маринка так на нее была похожа! Но чем дальше, тем больше меня одолевала грусть. Дочке скоро 19. Я знал, что у нее серьезный роман, и каждый день с тревогой ждал, что вот она придет в один прекрасный день и объявит: «Папа, это такой-то. Мы любим друг друга и будем жить вместе. Квартиру мы уже сняли». Мысли о скором одиночестве были невыносимы...

     Когда Маринке стукнуло 18, я начал отчаянные поиски второй половины. Женщины охотно шли на контакт, многие легко соглашались на секс, но все шарахались узнав, что я воспитываю взрослую дочь. Тогда я решил демонстрировать серьезные намерения до первого секса. В итоге остался и без него. Пришлось спасаться порнухой и... Маринкиной лучшей подругой Наташей. Ее я знал с садичного возраста. Девочки начали дружить еще тогда. Наташка часто бывала у нас в гостях и настолько ко мне привыкла с детства, что совершенно меня не стеснялась, словно принимая за предмет мебели. Она выросла в роскошную деваху и часто оставалась у нас ночевать, совершенно спокойно разгуливая передо мной по дому в одном нижнем белье. Черт! Там было, на что посмотреть! Особенно сиськи — роскошнейшие буфера 3-го размера. Причем у меня давно сложилось ощущение, что все Наташкины лифчики ей малы.

     6-ти месячная сексуальная голодуха настолько извела меня, что однажды я поймал себя на том, что засматриваюсь и на Маринку! Зато я впервые смог оценить ее беспристрастно: не как отец, а как посторонний мужчина. И оценка эта была отличная. Моя дочка была без преувеличения роскошной красавицей. И это было хорошо. Плохо было то, что она (как мне казалось) не заметила произошедшей во мне перемены. Потому что могла безо всякого стеснения сидеть передо мной в кресле и читать книжку в коротком сарафанчике и раскинув ноги на подлокотники. Или выйти из душа, обернутая в узкое полотенце, прикрывающее лишь самый низ груди и не прикрывающее низ попки. Хорошо хоть самое сокровенное было скрыто от глаз! Ну а о том, что она каждый день дефилировала передо мной в исподнем, и говорить не стоит.

     Перелом случился в начале сентября. Однажды я шел к себе мимо чуть приоткрытой двери в комнату дочери, и мое внимание привлекла ее болтовня с Наташкой, которая сегодня опять ночевала у нас. Говорили обо мне.

     — ... ну чего ты обижаешься? Что такого, если мне твой отец нравится?

     — Да ничего. Он многим нравится! Но он же насколько старше тебя?

     — В том-то и дело. Пожилые мужики гораздо лучше в постели.

     — Какой он пожилой? Ему еще сорока нет.

     — Фигасе! Сороковник — это ж дофига! И чо? У него так никого и нет?

     — Бывают женщины, но он маму до сих пор любит.

     — Бли-ин! Так ми-ило! Манюнь, я его хочу!

     — Иди в задницу, Натка!

     — А что такого? Я когда ЭТО делаю, все время его представляю. И даже когда с Мишкой в постели. К тому же я — совершеннолетняя. Имею право.

     — Не имеешь!

     — Имею!! Только это неважно. Он все равно меня игнорит. Наверно, все за ребенка считает. Я перед ним и так, и эдак... Только голой не ходила. Жаль... , — Наташа шумно вздохнула и тут же сменила тему на не менее интересную.

     — Как у тебя с Колькой?

     — Да все то же. Просит и просит.

     — Так дала бы ему. Он, по-моему, серьезно к тебе относится.

     — Да сколько раз уже было. Он другое просит.

     Послышался неразборчивый шепот, после чего Наташка воскликнула:

     — Да ла-адно?! Он не извращенец?

     — Нормальный он. Этого все парни хотят. Я не хочу... А ты пробовала?

     — Один раз. Не очень приятно. Но папке твоему я бы дала.

     — Ты опять начинаешь?

     — Ну правда, Мань. Оставь нас как-нибудь наедине. Он, может тебя стесняется.

     — Не дождешься!

     — Ну пожалуйста, я потом все-все для тебя сделаю! Хочешь, даже то, что в лагере делала?

     — Я же сказала, что этого больше не повторится!

     — Но хорошо же было?

     — Не важно. Сказала — не повторится!

     — Ну что-нибудь другое, Ма-ань! Что угодно!

     — Отвяжись!

     — Он же не твоя собственность. И ты — не его цепной пес.

     — Наташ, да все равно ничего не выйдет. Сама ж сказала — он тебя за ребенка считает.

     — Не выйдет, значит не выйдет. Ты главное оставь!

     — Я подумаю, — наконец сломалась дочка

     Дальше началась неинтересная мне девчачья болтовня о шмотках и магазинах, но предыдущий разговор настолько взволновал меня, что моему дружку потребовалась экстренная помощь, вскоре и оказанная правой рукой...

     У меня никогда не было секретов перед дочкой. Я даже рассказывал ей (без подробностей, разумеется) о своих любовных похождениях. Но тот факт, что я стал свидетелем ее разговора с подругой, я утаил. Впрочем, стыдно мне не было. Ведь и Маринка ничего не говорила мне о проблемах с ее бойфрендом. Еще я почему-то был уверен, что история найдет свое продолжение и ждал лишь удобного случая, чтобы развить ее. Случай представился через неделю.

     Мы сидели вечером в гостиной, и у меня был очередной приступ депрессии.

     — Па, чо такой грустный? Что-то случилось?

     — Да нет. Нормально все.

     — Ты не договариваешь! Ты всегда всем со мной делился! Говори.

     — Это личное, Мань. Просто у меня уже очень давно никого не было...

     — Ты о женщинах?

     — Да.

     — А почему? Ты же у меня такой классный!

     — Классный... А вот твоя Наташка меня за мужика не считает. Ходит передо мной полуголая.

     — Да ты чего, па! Она специально так ходит! Ты ей наоборот очень нравишься! Она даже этим делом с тобой заняться мечтает.

     — Да?, — изобразил я удивление, — Вот я олух. Только это все неважно. Знаешь, надоели случайные связи, Марин. Хочется постоянных отношений. А им хочется, чтоб и одинокий, и при деньгах, и без детей... А если выбирать тебя и что-то еще, то я в любом случае выберу тебя.

     Дочка была умной девочкой и все поняла без лишних разъяснений. Она прыгнула ко мне на колени, обняла, прижалась и стала утешать. Шептала ласковые слова, говорила, какой я хороший, пыталась обнадежить. А я... Я не знаю, как это получилось, но от близости ее тела, отделенного лишь тонким халатом, я возбудился. Было безумно неловко, потому что мой член упирался ей прямо в бедро. Она просто не могла не почувствовать. Я готов был провалиться сквозь землю. Что она обо мне подумает?! Вдруг она соскочила с меня на пол и взяла меня за руки:

     — У меня идея! У тебя же через неделю днюха! И я знаю, что тебе подарить. Но не скажу. Только пообещай одну вещь.

     — Какую?

     — Пообещай сначала.

     — Хорошо, обещаю. И о чем речь?

     — Все просто... Ты примешь мой подарок в любом случае. И помни — ты пообещал!

     — Заинтриговала прямо!

     — Я такая, — кокетливо ответила Марина и чмокнула меня ...

 в губы.

     Потом развернулась и побежала к себе, но на пороге остановилась на секунду, чтобы сказать:

     — Пап, и еще один... подарок. Я совсем не обижусь, и даже буду рада, если ты при случае залезешь Наташке в трусы. И еще: она предохраняется.

     — Марин, это чересчур!

     — Ничо не знаю. Я все сказала. Побежала готовиться...

     Утром в мой день рожденья меня разбудила дочка. Она бросилась на меня поверх одеяла и начала сонного душить в объятиях:

     — Папочка, любимый, с днем рожденья!

     — Спасибо, милая. Ты с подарком?

     — Не-а! Я тебе костюм с рубашкой занесла. Все поглажено. Вон висит... Он тебе сегодня пригодится. А подарок будет позже.

     До обеда ничего не происходило, а после Маринка сначала час плескалась в ванне, а потом закрылась у себя. Она торжественно вышла ко мне около шести, и я просто обомлел. Дочка была великолепна!!! На ее лице был макияж, делавший ее лет на 5 старше, но при этом не менее привлекательной. Простое темно-серое платье так шло ее каштановым волосам и зеленоватым глазам и так эффектно облегало фигуру, что у меня отвалилась челюсть. Вид у меня при этом был, судя по всему, весьма красноречивый, потому что Маринка радостно засмеялась.

     — Ты куда это так?

     — Папочка, я приглашаю тебя на свидание! В ресторан! Тебе полчаса на ванну, потом одеваешь костюм, а в 7 за нами заедет такси. Это мой тебе подарок. И помни, ты идешь на свидание не с дочерью, а с женщиной. И женщина эта не сбежит, когда узнает, что у тебя дочь. Наоборот, она очень этому рада! И еще... Ты обещал, что примешь подарок!

     — Как я мог не принять? Это... волшебный подарок!

     — Я старалась. И еще смотри, — она приподняла низ платья, — я в чулках. Когда я буду сидеть за столом, резинки будут частично видны. И все мужики обзавидуются тебе!

     Ужин прошел великолепно. Все вышло, как говорила Маринка. Я с гордостью неоднократно перехватывал сальные взгляды других мужиков, направленные на нее. И я изо всех сил старался вести себя так, что я на настоящем свидании. Так старался, что не заметил, как игра перестала быть игрой, а стала естественным поведением. Эмоции так переполняли меня, я испытывал такой душевный подъем, что когда мы, наконец, оказались в квартире, я обнял свою дочь и поцеловал. В губы. По-настоящему! И она ответила мне! Я сам не заметил, как мои ладони оказались на ее попке. Как они ласкали ее сначала через платье, а потом задрали его подол и оказались на обнаженных ягодицах, открытых стрингами. Мой член встал и уперся Маринке в живот. Я очнулся лишь когда обнаружил, что правая рука опустила лиф платья и ласкает голую грудь дочери. Отпрянув, я страшно смутился:

     — Мариш... прости. Прости ради бога. Увлекся. Просто я правда забыл, что ты дочь...

     — Пап, не надо извиняться, — ответила она, поправляя платье (гораздо медленнее, чем следовало) — Я наоборот рада, что все получилось.

     — Нет. Я не должен был. Прости меня.

     — Тебе не за что извиняться!, — твердо сказала она, — Даже если бы...

     — Что?

     — Неважно. Уже 10, пап. Через полчаса Наташка придет ночевать. Сегодня же суббота. И, пап... Я так устала за день. Я усну, как убитая. Пушкой не разбудишь, это точно!

     — Ты это к чему?

     — Так. Ты... иди к себе, пап. И ни о чем не думай. Все замечательно прошло. Правда! Я огорчусь, если ты будешь винить себя. А пока иди в комнату. Тебе, наверное, подумать надо...

     Это было правдой. Подумать мне было надо. Я упал на свою кровать прямо в костюме и закрыл глаза. Что это было? Да, если разобраться, ничего такого. Увлеклись немного игрой и все. А Наташка? Ведь дочка мне ее конкретно подкладывает. Черт! Так все и было задумано! Романтический вечер с женщиной, а потом секс. Это тоже часть подарка! Мое возбуждение стало запредельным. Я уже знал, что план дочери осуществится сегодня на 100%. Оставалось только ждать. Я слышал, как пришла Наташка. Как девушки недолго бродили в кухню и обратно. Потом все стихло. Время тянулось бесконечно долго. Но я не ложился спать. Я был уверен: что-то должно произойти. Чтобы скоротать ожидание, я разделся до трусов и оправил кровать. Еще полежал. Меня начало клонить в сон, но тут я услышал шлепанье босых ног по коридору. Щелкнула дверь туалета, через минуту еще раз щелкнула. Я подождал пару секунд и вышел в коридор, где лоб в лоб столкнулся с Наташкой. На ней в этот раз были одни трусики. Увидев меня, она ойкнула и прикрыла грудь руками

     — Ты чего не спишь?

     — Я писать ходила.

     — А почему голая?

     — Я думала, Вы спите уже.

     — А мне кажется, ты надеялась встретить меня. Я прав?

     — Правы, — тихо ответила она и опустила глаза.

     Ее взгляд уперся в мои вздыбленные трусы. Даже в полумраке коридора я увидел, как она покраснела.

     — Марина спит?

     — Да.

     — А ты?

     — Не хочу.

     — Я тоже. Может зайдешь ко мне?

     — Зайду.

     — Останешься?

     — Останусь.

     Я зашел в комнату и сел на кровать. Она вошла следом, закрыла за собой дверь и встала передо мной. Потом пристально посмотрела мне в глаза и опустила руки вдоль тела. Ее грудь была великолепна, но сейчас мне было нужно не это. Я положил свои ладони ей на плечи и легко надавил вниз. Она все поняла и опустилась на пол между моих ног. Сама вынула одеревеневший член и взяла его в рот. Я кончил буквально через несколько секунд. Наташа сначала пыталась успеть проглотить все, что из меня извергалось, но быстро сдалась и отстранилась. Все последующие порции семени попадали на нее, густо окропив лицо девушки.

     — Извини, я не мог по-другому. У меня слишком долго никого не было. У нас еще много времени. Обещаю, ты не пожалеешь, что зашла ко мне.

     Думаю, что она действительно не пожалела. Я довел ее до оргазма трижды: один раз из которых языком. Зато пожалел я. Секс с Наташей был механическим, как перепих с проституткой. Девушка была до неприятного податлива. Она была какая-то липкая. Не физически, нет. Эмоционально. И трахая ее в последний раз, я испытывал к ней даже какую-то неприязнь и брезгливость. Я ненадолго вставил ей в попу. Но и это она приняла с готовностью, с безропотной покорностью, словно резиновая кукла, хоть и живая.

     — Как все прошло?, — осторожно спросила Марина утром, когда ее подруга ушла.

     — Как ты и планировала, солнышко. Я тебе очень благодарен — это то, что мне действительно было нужно.

     — Я рада, — с грустью ответила дочка.

     — Я тоже, но... не хотел бы чтобы это повторилось. С Наташей.

     — Это не повторится, пап. У нас с ней был уговор, что это будет первый и последний раз.

     — Так она все знала?

     — Конечно. Если бы ты не поймал ее в коридоре, она пришла бы к тебе сама.

     — Но это как-то неправильно.

     — Все нормально, пап. И все правильно.

     Больше мы не вспоминали о произошедшем. Маринка вела себя, как обычно. Но кое что в ее поведении все же изменилось. Она начала меня стесняться. Уже не светила трусы, и не ходила при мне полуголой. Я понимал причину этих перемен. То, что произошло в коридоре после нашего свидания, испугало ее не меньше меня. Поэтому она решила не провоцировать меня.

     А через пару недель у Маринки выскочил чирей. На самом причинном месте, а точнее — на заднице. Дочка не говорила где именно, но я догадывался по тому, как она ходит, где именно: между ягодиц. Он доставлял бедняжке страшные неудобства, и врач, к которому она обратилась на следующий день, немедленно направил ее на операцию. Чирей вырезали. До машины, а после до кровати, мне пришлось нести ее на руках. Я уложил ее на живот и оставил дверь открытой, чтобы она могла позвать меня, когда потребуется. По словам доктора, все должно было пройти за 3—5 дней, поэтому я взял на работе отпуск на неделю, чтобы ухаживать за больной.

     Через пару часов после возвращения, я покормил ее прямо в постели (она так и лежала на животе). Потом отнес ее пописать. В другой ситуации это, возможно, возбудило бы меня, но не сейчас. Я поставил ее спиной ... 

     к унитазу и закрыл глаза. Наощупь снял с нее штаны вместе с трусами и помог сесть. Я держал ее за руки и слушал, как журчит ее струйка. Потом, так же с закрытыми глазами помог ей подняться. После этого одел штаны обратно, поднял на руки и отнес обратно. Она все время морщилась от боли, и мне было безумно ее жаль.

     Я сбегал в аптеку и купил нужную мазь, антисептики и пластыри. Начал готовить ужин. Затем еще раз покормил, и еще раз сносил пописать. Это все было мне не в тягость. Настоящие проблемы начались после. Маринку нужно было помыть, причем мочить попу было нельзя, и я не представлял, как это сделать. Дочка все придумала сама. Я просто следовал ее указаниям. Отнес в ванну и по отработанной схеме усадил на биде. После того, как она подмылась, я помог ей встать вплотную к ванне, предварительно надев на нее свежие трусики. Выше пояса она разделась сама, я лишь придерживал ее за бедра. Наклонившись над ванной, Марина кое как помыла свою верхнюю половину, обтерлась и надела свободную футболку, подходящую для сна. Я отнес ее в постель, решив, что на этом мои испытания закончились. Но они только начинались.

     — Пап, погоди. Мне еще нужно пластырь сменить.

     — Там?!

     — Да.

     — Эммм... доча, может ты сама как-нибудь?

     — Нет. Мне неудобно. И я боюсь, что не так что-нибудь сделаю, или рану задену.

     — Ну-у, ты аккуратненько.

     — Пап, да не стесняйся ты. Я виновата что ли, что так вышло? Кого мне еще просить? К тому же не думаю, что тебя голая задница удивит. Ты и меня до 8 лет купал!

     — Сейчас несколько другая ситуация.

     — Пап!, — настойчиво повторила Марина, и я сдался.

     — Ладно. Чего там делать?

     — Для начала трусы с меня снять.

     — Щас, только руки помою.

     Вернувшись из ванной, я откинул одеяло с дочери, взялся за резинки ее трусиков и приспустил их до того предела, где расщелина между ягодиц ныряет в загадочную сокровенную темноту. Пластырь был наклеен на правое полупопие у самого ануса. Я взялся за его краешек, но Маринка остановила меня:

     — Подожди. Доктор сказала, что сначала нужно антисептиком вокруг, ну... сфинктера обработать и его сам тоже.

     Меня прошиб пот, но я взял себя в руки. Выдавил из тюбика на подушечку указательного пальца антисептический гель, а потом свободной рукой слегка раздвинул ягодицы дочери. Когда мой палец коснулся нежного аккуратного бутончика, Марина вздрогнула.

     — Больно, Мариш?

     — Нет, нет. Продолжай.

     Очень бережно я обработал анус и область вокруг него. Дальше было проще. Старый пластырь отошел легче, чем я думал. Мази в больничке не пожалели. Я нанес на рану лечебное средство, быстро наклеил новый пластырь и с облегчением натянул трусы дочери обратно.

     — Вот и все.

     — Вот видишь! А ты боялся. Только это нужно каждые 6 часов делать. Мне так сказали.

     — Щас 8? Я понял. Поставлю будильник на 2. А ты отдыхай, намучилась сегодня...

     — Ну поговори со мной еще немножко.

     — О чем?

     — О чем хочешь. Ты давно меня ни о чем серьезном не спрашивал.

     — Хорошо. Что у тебя с твоим Николаем, кажется?

     — Ничего. Мы расстались.

     — Извини.

     — Да нормуль все.

     — А почему, если не секрет.

     — Не секрет. Мне нравится другой мужчина.

     — Ясно. Дело молодое. Учитесь вместе?

     — Нет. Он намного старше меня.

     — На сколько?

     — Намного, пап.

     — Ты поосторожней с этим делом. Он опытный. Надлюбит и бросит. Ты страдать потом будешь.

     — Этот не бросит никогда.

     — Откуда такая уверенность?

     — Я знаю и все!

     — Чувства-то хоть взаимны?

     — А он еще не знает ничего. Хотя, может догадывается.

     — Вот как? Так сама ему скажи. Это раньше такое было не принято, а сейчас другое время.

     — Я не могу ему сказать. Боюсь, что он испугается.

     — Чего?

     — Моих чувств. Я лучше подожду, когда догадается. Или сам первый шаг сделает.

     — Смотри, не прожди вечно. Так бывает.

     — Думаю, на этой неделе все решится.

     — Все-то ты знаешь, все у тебя спланировано.

     — А то!

     — Ладно, спокойной ночи.

     — Ночи, па!

     Я лежал у себя и тупо смотрел в потолок. В висках бешено стучала кровь. «Неужели она имеет в виду меня?!»

     Встав по будильнику, я пошел делать ночную медицинскую процедуру. Дочь проснулась, едва я взялся за ее одеяло. Все прошло почти так же, как в первый раз. Только палец мой непроизвольно задержался на дырочке чуть дольше, чем того требовало нанесение геля.

     Утром я впервые возбудился от обработки Маринкиной попки. Я массировал ее колечко около минуты, словно пытался втереть в него весь гель. Дочь никак не отреагировала: словно все так и должно было быть. Потом, словно настоящий медбрат, я ловко проделал все необходимые мероприятия: накормить завтраком, сносить и помочь пописать и подмыться. Все это, само собой с закрытыми глазами

     После полудня я осмелел еще больше. Спуская трусики, я нарушил установленную вчера границу. Промежность дочери была открыта, но спрятана меж сомкнутых бедер. Тогда я, как бы невзначай, обронил.

     — Марин, ноги чуть раздвинь, мне удобней будет.

     Она послушалась, отчего ее юная аккуратная щелка, поросшая нежными волосками, стала отчетлива мне видна. Пусть и не полностью, не во всей красе. Но и это зрелище заставило мой член мгновенно принять боевую стойку.

     — Только ты потщательней там все обработай. А то вчера так торопился... У меня потом зудело немножко. Наверно из-за этого.

     — Хорошо, — легко согласился я

     Я уже не обрабатывал, минуты полторы я ласкал задний бутончик дочери своим указательным пальцем, сидя к Марине боком на кровати. Пару раз мне даже показалось, что она пыталась податься попкой мне навстречу. Но что я знаю совершенно точно, что когда я закончил и приступил к смене пластыря, с губ мой красавицы сорвался легкий вздох разочарования.

     Я ждал вечерних процедур, как манны небесной, но время тянулось безумно медленно. Зато меня ждало новой волнующее приключение. После ужина Марина стыдливо призналась:

     — Пап... мне по большому надо.

     — Я отнесу, конечно.

     — Ты не понял. Я не смогу, как обычно все сделать. Очень больно... Доктор сказала клизму сделать. У нас есть где-то.

     — Есть. Но ты имеешь в виду, что это я должен?, — глупо спросил я

     — Пап, ну само собой.

     — Ноя не умею!

     — Интернет, па-ап!, — сказала она с насмешкой. Ее явно забавляла моя растерянность.

     Поиск нужной информации занял несколько минут. Еще 10 ушло на подготовку раствора. Я не спешил, раз за разом прогоняя в голове родившийся у меня план. Наконец я вошел в комнату дочери с наполненным промывающим прибором в руках и положил его на угол кровати так, чтобы трубка с вентилем свисала вниз, а пластиковый наконечник ничего не касался.

     — Тебе надо лечь на бок, и ноги чуть подогни к себе.

     Свободной рукой я помог дочери занять нужную позу.

     — Трусы лучше совсем снять. Что не испачкались случайно.

     Марина безропотно позволила сделать это.

     — Тебе когда-нибудь делали это?

     — Ни разу.

     — Тогда нужно расслабить и расширить дырочку. Но я это буду делать пальцем, чтобы чувствовать все и ничего не повредить. Можно?

     — Да конечно, пап. Делай все, что нужно.

     Не пожалев геля, я массировал и расширял Маринкину дырочку, пока первая фаланга моего пальца не проскользнула внутрь.

     — Ой!

     — Прости, я сделал тебе больно?

     — Нет. Просто ощущения... необычные. Давай дальше. Только расширь там все получше. Я боюсь этой штуки.

     Поворачивая палец в разные стороны, я делал им возвратно-поступательные движения, постепенно увеличивая амплитуду. И вот, в один прекрасный момент, мой палец оказался в попке дочери целиком.

     — Мне так стыдно, пап, что из-за меня ты должен это делать, — без оттенка стыдливости в голосе сказала дочка, когда я уже откровенно трахал ее пальцем

     — Нечего тут стыдиться. Дело житейское.

... 

     — Мне кажется можно уже вставлять.

     С сожалением я вынул палец, и его место занял наконечник клизмы. Накачав Маринку раствором, я вынул из нее инородный предмет, взял на руки и быстро понес в туалет. С каждым моим шагом она ойкала, с трудом удерживая в себе содержимое кишечника. Но я не обращал на это внимания, так как гораздо больше меня занимала ее голая писечка. Обидно только было, что коридор короткий. Усадив дочку на унитаз, я едва успел удалиться, чтобы не мешать ей делать свое дело. А дело пошло, как было ясно из характерных звуков из-за двери.

     — Па-ап! Я все!, — прокричала она через пару минут, — отнеси меня в ванную.

     Едва после биде я поставил ее к краю ванной, Мариша стала стягивать через голову футболку. Я машинально отвернулся.

     — Пап, можешь не закрывать глаза. Все равно все уж видел.

     — Нет, я не должен. Тебя подержать, или я могу выйти?

     — Подержи лучше. Поскользнуться боюсь, а мне резких движений нельзя делать.

     Прикрыв глаза, хоть и не до конца, я вытянутыми руками держал совершенно обнаженное тело дочери за бока. Я видел, как она намылила мочалку и тщательно натерлась спереди, но потом протянула мне мочалку назад:

     — Потри мне спинку.

     Я старался закончить это как можно быстрей. Не давала покоя мысль, что голая попка Маришки находится в каких-то 5—10 сантиметрах от вздыбленного бугра на моих шортах. Затем мне была вручена лейкой, которой я сначала смысл всю пену с тела, а потом помог дочери вымыть голову.

     — Вот и все!, — облегченно сказал я, когда омовение закончилось.

     Марина выпрямилась и повернулась ко мне вполоборота. На миг мелькнула ее влажная грудь, но дочка тут же прикрылась руками. Того, что ниже пояса, она уже не скрывала.

     — Мы трусики и новую футболку не взяли.

     — Щас сбегаю.

     — Ты не знаешь какие. Отнеси меня так.

     Я подчинился, надеясь получше рассмотреть сисечки дочери, но та упорно не опускала рук. Положив ее на кровать, я по-очереди доставал из комода ее белье, пока она не выбрала нужное. Марина надела футболку (опять на секунду мелькнула грудь) и уже без моей помощи легла на живот.

     — Теперь пластырь.

     Пытка подходила к концу. Я быстро провел замену и поспешно ретировался к себе. Онанизм не помог. Мозг настойчиво раз за разом показывал мне картины из увиденного и пережитого за день. Стояк продолжал изводить меня угрызениями совести: «Он стоит на родную дочь! Я хочу трахнуть родную дочь!!». Незаметно для себя я уснул и, как мне показалось, сразу проснулся от назойливого сигнала будильника. 2 часа ночи.

     Я вошел в комнату Марины и включил ночник. Дочка спала и непроснулась даже тогда, когда я стянул с нее одеяло. Трусиков на ней не было, а футболка была задрана так, что соблазнительная попка полностью была на виду. Более того, одна нога была подогнута в колене, открывая доступ к самому сокровенному. Мариша не проснулась, когда я массировал с гелем ее анус. Она продолжала мирно спать даже когда я полностью ввел в ее заднюю дырочку палец. И тогда я осмелел. Я решился прикоснуться к тому, что влекло меня больше всего! Я осторожно провел пальцем вдоль ее щелки. Потом еще и еще раз. Затем легко раздвинул пухлые губки и коснулся горячих нежных внутренностей. Дочка что-то забормотала во сне и еще сильнее подогнула ногу. Потеряв контроль, я наслюнявил палец и миллиметр за миллиметром ввел его в узкую вагину Маринки. Возможно, что от перевозбуждения мне только показалось, что при этом с губ дочери сорвался почти беззвучный стон. Тем не менее, я тут же одернул руку, быстро покончил с пластырем и вышел.

     Выздоровление шло быстро. Уже на четвертый день Марина сама могла довольно спокойно ходить и делать свои дела. Ранка практически затянулась, и можно было даже обходиться без пластыря. Тем не менее, никто даже не заикнулся, что и обрабатывать эту ранку Мариша может сама. По-прежнему, четыре раза в день я проделывал известную медицинскую процедуру. Правда с некоторыми отклонениями. Сначала я обрабатывал гелем половые губки дочери и плоть между ними. «Ты ведь оттуда писаешь, чтоб инфекции тоже не было», — так я объяснил свои действия в первый раз, и дочка с готовностью приняла этот довод. Затем обрабатывал область вокруг ануса, а после вставлял намазанный гелем палец в попку («Чтоб и внутри все чистенько было»). Я уже привык к вечному бугру между ног и перестал его стесняться. Стояк мучил меня не только до и во время процедур, но и между ними. Причиной тому было то, что Маринка ходила по дому в коротких футболках и без трусиков («Ты же все равно все видел. К тому же так быстрее заживать будет»).

     Я так привык ко всему этому, что не представлял, что будет, когда рана заживет окончательно. Но Маринка, кажется, представляла. Утром в воскресенье я вошел к ней без стука с двумя тюбиками и вечной эрекцией для очередной процедуры. Моя дочь сидела на кровати с широко разведенными ногами и с закрытыми глазами не спеша орудуя в своей киске нежно-розовым дилдо. Завороженно я смотрел какое-то время, как он входит и выходит из юной плоти, пока, наконец, не дал о себе знать.

     — Я вижу, ты совсем поправилась?

     Против моего ожидания, Марина не стушевалась и не прикрылась. Она просто вынула из себя игрушку и положила рядом.

     — А ты думал, я не человек? Что это мне не нужно?

     — Нет, но...

     — Пап, знаешь о чем я сейчас думала?

     Я мотнул головой, упершись взглядом в раскрытую раковину дочери.

     — Что это твой член входит в меня.

     — Я... пожалуй пойду.

     — Стой, пап! Почему?

     — Мы не должны! Ты моя дочь!

     — Пап, не ври хотя бы сам себе. Ты знаешь, что я не спала ни разу, когда ты приходил по ночам мазать меня? () Я каждый раз ждала тебя. Ждала, когда ты вставишь в меня свои пальцы. И каждый раз мечтала, что это будет нечто большее. Пап, ты тот мужчина, в которого я влюбилась!

     Я не мог больше этого выносить и просто сбежал. Остаток дня я провел в своей запертой комнате. Марина несколько раз приходила, пыталась поговорить, но я лишь прятал голову под подушку.

     Наступила ночь. И вместе с темнотой пришло понимание, что внутреннюю борьбу я проиграл. Ровно в 2 часа я на цыпочках вошел в Маринкину спальню. Как обычно включил ночник. Как обычно сдернул с дочери одеяло. Она спала (или не спала) на боку, подогнув к животу коленки. Я снял трусы и осторожно лег сзади. Я не мог терпеть, не мог тратить время на прелюдии. Я просто смазал свой член слюной и приставил его головку ко входу в любовный канал. Я ожидал, что мне придется приложить усилия, чтобы войти. Но плоть удивительно легко расступилась, и в следующую секунду я одним движением вогнал свой ствол в узкое отверстие. Это было несложно, так как внутри у Маринки было очень мокро от смазки. Дочь громко застонала и выгнула спину, а потом:

     — Боже, папочка, как я давно этого ждала! Возьми меня! Возьми меня всю! И я хочу, чтобы ты кончил в меня. Сегодня можно...

     * * *

     — Привет, папуль! Ты чего так рано?

     Совершенно голенькая дочурка ворвалась в кухню и поцеловала меня в губы.

     — На работу пораньше надо.

     — Когда вернешься?

     — Часов в семь.

     — У-у. Так долго ждать! Скорей бы выходные, чтобы ты никуда, никуда не уходил.

     — Пару деньков всего осталось. Потерпи. Кстати, как тебе после вчерашнего?

     — Нисколечки не болит. Дура я была, что боялась в попку. Хотя, если бы тогда с Колькой получилось, может у нас бы с тобой ничего и не было. Мне даже нравиться уже начинает. Я вчера почти кончила! Папуль, хочешь пососу перед работой?

     — Когда я отказывался!

     Она опустилась под стол на корточки и чуть не мурча взяла мой член в рот. В моей сексуальной жизни все было хорошо и рядом со мной была любимая и любящая женщина, которая была очень даже рада, что я один воспитываю взрослую дочь...