Близился съезд сетевиков-дистрибьюторов всея Беларуси. Меня тоже пригласили на это мероприятие в качестве подсоса-стажёра. По факту я оставался мёртвой душой на шее Анжелы до тех пор, пока сам не научусь валить дичь, сдавать в аренду свои половые органы. Собственно, таких, как я, собралось человек пятьдесят в небольшом театральном зале. Все неудачники горемычные, в основном мужики, нас согнали, как баранов в назначенный день. Мы сидели молча, скептически выслушивая жизнерадостных ораторов, вещавших со сцены.

     Сначала выступал Мюллер. В присущей ему манере он вновь поведал об опасности современного рабства, о невероятных заработках, открывающих путь к свободе. Анжела тем временем работала с залом. В нарядной белой блузке с бейджиком на левой груди и чёрных штанах в облипку она присматривала за микрофоном, чтобы никому из нас в голову не пришла идея устроить демарш, задать неудобный вопрос. И пока большая девочка с замком в клиторе и стальной молнией на вагине, забывшись, заигрывала с микрофоном, насаживаясь на него кулачками всеми возможными способами, на сцене шла подготовка к следующему выступлению. Вскоре на помост взошла черноволосая леди-вамп в белом деловом костюмчике — юбка-пиджачок-каблучки.

     — Меня зовут Злата Бабич, — без предупреждения начала она. — Ещё год назад я, как и вы сейчас, искала приличную работу, ходила по собеседованиям, интересовалась зарплатой. Но мне постоянно делали сомнительные предложения. Как правило, интимные, — она заулыбалась, в зале тоже. — Сегодня я сама себе хозяйка. Я зарабатываю столько, сколько захочу. Не верите? Если я скажу, что в прошлом месяце мой доход составил десять тысяч долларов и это не предел, вы станете меня слушать?

     Она продолжила троллить почтенную публику каверзными вопросами в темечко. Я же с любопытством рассматривал новую барышню на каблучках, щебетавшую со сцены. Она, как воробышек, энергично махала руками, доказывая первую теорему пирамиды о неиссякаемых запасах денег в мире. Эта бабенция — Злата Бабич — внешне напоминала Деми Мур в молодости, ну или Тину Канделаки — такая же грузино-армяно-сицило-абхазская чернота волос, глаз, милая умная мордашка, макияж телеведущей. Густая чёрная копна волос, пышная, слегка вьющаяся, стянутая в хвост, по-деловому развевалась за спиной. Бабич держалась уверенно, даже слишком. Чрезмерная раскованность и выдавала в ней нервное напряжение. Кроме того, она старалась выглядеть старше, чем на самом деле. Её голос периодически ломался, взгляд улетал куда-то в сторону Мюллера и компании жирных котов, понаехавших из корпорации. Они — паханы в костюмчиках при галстучках — сидели в первом ряду, сбоку от сцены и пасли курочку жадными потворствующими взглядами, тешились видом секси-деточки, прыгающей по сцене под их указочку. Кукловоды.

     В антракте народ вывалил в коридор. Нас ожидало второе действие с главным паханом-мозгоправом, который ради причастия паствы не поленился приехать аж из самой Америки. Говорить он, правда, собирался по-русски, так как имел абсолютно русские, то бишь еврейские, корни.

     Я забрёл в туалет — единственное место, где сетевики постеснялись растянуть сеть.

     «Что я тут делаю? — спрашивал я себя, облегчаясь в писсуар. — Припёрся зачем-то. Сидел бы себе дома».

     На самом деле я чувствовал себя разведчиком, шпионом во вражеском стане, волком в овечьей шкуре. Мне хотелось поиграть в игры патриотов, подразнить Мюллера и компанию, потроллить Корнеги и старину Хилла.

     «Пускай эти додики тратят на меня всё своё время и деньги, я всё равно пришёл сюда, чтобы развлечься», — думал я, довольно улыбаясь и застёгивая ширинку.

     В тусклом коридоре мерцала полудохлая лампочка. Одна из дверей напротив туалета была приоткрыта. Я заглянул туда в надежде найти голую бабу на полу. Но там была мастерская. Куча мольбертов с незаконченной мазнёй, столы вдоль стен, накрытые длинными скатертями — обычный гадюшник начинающих живописцев. Я начал ходить, как в галерее, картинно заложив руки за спину, покачивая головой с умным видом, делая вид, что впечатлён.

     Неизвестно, сколько бы я провёл там времени, если бы неожиданно не послышались голоса. Они приближались, женские — хохотливые, мужской — приглушённый. В последний момент, услышав скрип двери, я успел нырнуть под стол, закрывшись свисающей до пола полотняной скатертью.

     — Никого здесь нет? — послышался голос Мюллера. — Отлично. Анжела запри дверь, пожалуйста, чтобы нам не мешали.

     Послышался проворот засова, кроме Анжелы и Мюллера в комнате был ещё кто-то.

     — Деньги вперёд девочки, деньги вперёд, — нараспев мурлыкал довольный Мюллер.

     Я уже нашёл щёлочку на уровне пола, приложился ухом к линолеуму и с удивлением наблюдал картину, представшую перед моим взором.

     Анжела и Злата сдавали выручку. Толстые пачки зелёных банкнот, аккуратно перевязанные резинками, перекочевали из рук рабочих пчёл в лапы трутня.

     — Это всё? — Мюллер сделал вид, что недоволен. — Что-то мало в этот раз. Ну хорошо. У вас полчаса.

     Я затаил дыхание, то, что произошло далее, с трудом поддаётся описанию. Девушки, как по команде, стянули с себя нижнюю часть одежды. Злата задрала юбку и спустила капроновые колготки и трусики, Анжела расстегнула штаны и тоже предстала абсолютно голенькой в районе лобка.

     Они обе были зашиты одинаковой стальной пружиной с замком. Амбарные золотые замочки, как колокольчики, болтались спереди, вдетые в клиторы.

     Мюллер нашёл на шее верёвочку с ключиком, опустился перед каждой из девушек и по очереди разомкнул замки. Рабыни сами продолжили снимать оковы, осторожно вращая пружину. Они сидели попами на столах, раздвинув задранные ноги, лица у них были очень грустные, как будто кто-то умер. Мюллер стоял рядом, ухмыляясь, поглаживая себя по животику.

     — Ну что, на кого сегодня будете мастурбировать? — он достал платок и протёр запотевший лоб. Мозгов у него выше крыши.

     Девушки ничего не ответили, даже не взглянули на него. Они были заняты собой, напряжённо, не теряя времени, они мастурбировали, свободной рукой держа телефоны, вглядываясь в экраны.

     Мюллер приблизился.

     — Что тут у нас? — он заглянул в телефон Златы. — М-м-м. Сталлоне, как интересно. Давай я тебе помогу, золотце.

     Он достал из ширинки вялый набухший член-банан, направленный вниз, раскатал презерватив и одним махом вогнал банан в Злату. Та даже глазом не моргнула, только шире раздвинула ноги, нахмурилась и быстрее задёргала ручкой, ещё пристальнее вглядываясь в экранчик телефона, ещё сильнее вдавившись спиной в стенку. Мюллер тоже отвернулся в сторону, трахая девушку, как резиновую куклу. Казалось они совсем не замечали друг друга. Только сдержанные стоны Златы и закатывающиеся зрачки свидетельствовали о том, что ей хорошо. Только хмурое выражение её лица и яростные взгляды, которые она время от времени кидала на Мюллера, говорили об обратном.

     Рядом сидела Анжела. С потухшим взглядом она мастурбировала на картинку в телефоне. Её шикарная задница по-царски развалилась на столе. Пышные бёдра величественно возвышались к задранным коленям.

     Заскучавший Мюллер нагнулся к Анжеле и заглянул в её телефон.

     — Это тот молокосос? Черненко, кажется, его зовут, — Мюллер растянулся в чеширской улыбке, стянул Анжелу со стола и поставил раком к мольберту. — Сейчас я тебе покажу, сука, настоящего мужчину. Ты ведь этого хочешь?

     — Да, — ничего не замечая буркнула Анжела, продолжая мастурбировать и пялиться в телефон.

     Теперь я отчётливо видел выражение её лица, грустное, поверженное. Её рука, запущенная вдоль округлого животика, дёргалась в диком ритме.

     Мюллер с рыком вогнал в неё колбасу, намотал пышный медовый хвост на кулак и начал жёстко трахать, видимо, расценивая картинку на телефоне Анжелы, как личное оскорбление.

     Мне хотелось плакать от горя, от жалости. К себе, к Анжеле. Она мастурбировала, глядя на мою фотографию, представляя себя со мной, пока Мюллер долбил её сзади. Я не мог выйти и остановить насилие, потому что я не знал, что скрывается за семью печатями, почему девушки позволяют Мюллеру вешать на себя замки, почему они, как пчёлы, работают на него с утра до вечера. Я боялся выдать себя, сделать хуже. Мюллер оказался не таким тупым, как мне показалось сначала.

     В этот момент взгляд Анжелы оторвался от телефона и скользнул по полу. Видимо, она что-то почувствовала. Какая-то тонкая связь, нерушимая, вечная, уже установилась между нами. Неосязаемая, духовная связь, которая соединяет одинокие сердца союзом любви.

     Наши глаза встретились, она изумлённо вздохнула, рука под ней замерла на короткое мгновение. Ей нужно было время, чтобы прийти в себя. Осознав, что за ней наблюдают, и не кто-нибудь, а тот самый предмет обожания, который сохранён у неё в телефоне, Анжела с новой силой кинулась мастурбировать, натирая замлевший клитор до потери чувствительности.

     Она улыбнулась краешком губ, по-доброму, как бы извиняясь, как бы говоря:

     «Ну извини, Дима, что так получилось. Я не виновата».

     Неожиданно слёзы прыснули у неё из глаз и покатились по щекам.

     Продолжая беззвучно реветь, она прикрыла веки, зрачки улетели вверх, неземной грудной стон, как душа, вылетел из неё, эхом разносясь по мастерской. Она прыгала и изгибалась, как тогда со мной на диване, отлетая назад широченной задницей, насаживаясь на загнанный член, затрахавший её вдрызг, член, который внезапно тоже начал кончать под аккомпанемент странных ослиных звуков, клокочущих индюком:

     — И-а! И-а! И-а! — так Мюллер украсил оргазм.

     Когда всё закончилось, девушки снова замкнули вагины пружинами. Мюллер повесил замки, довольно пошлёпал рабынь по попам, выпроводив из за дверь со словами:

     — А теперь за работу, мои красавицы. Кто не работает, тот не трахается.

     Они уходили собирать бабло для пузатого гипнотизёра, обслуживать покупателей, предоставляя ограниченный, но весьма сносный спектр услуг — минет плюс анал, а я не знал почему.

     Почему они это делали.