Глава 5. Дождь.

     Выступление Хардина не запомнилось почти никому из друзей — и не потому, что он плохо пел: учитывая, в каком состоянии находился певец, исполнение было блестящим. Все мысли каждого из мужчин были заняты Флоренс, и для сцены не оставалось ни внимания, ни сил. Они организовали возле девушки дежурство, хотя не имели ни малейшего представления о том, что надо делать — а то, что хоть что-то надо делать, было бы понятно любому дереву, окаймлявшему поле Ясгура. У Чарли мелькнула было мысль смотаться за помощью в палатку к Уэви Грэви, лидеру коммуны «Hog farm», но как только он осмотрел поле, где люди буквально друг на друге стояли, сидели и лежали в самых разнообразных позах, эта мысль тут же исчезла из его головы также, как и появилась.

     Сама же Флоренс постепенно впадала в странное забытье, находясь между двух реальностей. Острая боль от схваток превращалась в тупо-ноющую и приобретала красноватый оттенок, вырываясь наружу из её естества маленькими гейзерами в такт музыке, доносящейся до неё словно сквозь пелену ваты. В её собственном представлении она лежала на границе воды и песка в полной жаркой темноте, широко раскрывая рот от нехватки воздуха; странный огонь жёг её изнутри, а невидимые волны с тихим шелестом проникали в неё. Каждая новая волна поднималась по организму всё выше и выше, и девушка инстинктивно боялась, что она вот-вот погребёт её под собой. Но каждый раз волна не доходила каких-то нескольких дюймов до макушки и уходила назад странными толчками. Иногда же в окружавшей её темноте начинали кружиться цвета, и Флоренс шептала: «Радуга... радуга...»

     ... Стюарт осторожно высвободил руку из цепких пальцев девушки и размял кисть.

     — Ну как она? — настиг его шёпот Льюиса.

     — У неё «приход», — отозвался парень. — Пусть уж лучше так...

     — «Лучше так...» — проворчал Льюис. — Кому — лучше?

     — Да заткнись ты, умник, — шикнула на него Молли. — И вправду раньше надо было думать...

     Неожиданно из горла Флоренс донеслись булькающие звуки, словно девушка чем-то захлёбывалась. Стюарт испуганно приподнял ей голову, и в тот же миг на него попала слизь — девушку вырвало. Он нащупал бутылку с водой, чтобы обмыть ей лицо и заодно привести в порядок себя, как вдруг почувствовал, как что-то капнуло сверху на руку. Ещё раз... ещё пару раз... Ничего не понимая, Стюарт вытянул ладонь, сразу покрывшуюся сеткой мелких капель.

     — Это что — дождь? — словно издали донёсся до него голос Люьиса.

     — Твою ж мать... — выругался Чарли. — Этого ещё не хватало... — Он приподнялся, снял с себя куртку и протянул её Стюарту: — Возьми, это для Фло. Может, придумаешь что.

     Парень задумчиво повертел куртку, затем внимательно посмотрел на девушку. Она лежала в полубессознательном состоянии и тяжело, с надрывом и хрипом дышала — каждый её вздох словно выдирался из-под груды валунов, даваясь Флоренс с невероятным трудом. Время от времени сквозь зубы прорывался стон, исходивший из самой её сути. Не придумав ничего лучшего, Стюарт отёр ей лицо и лоб, смочил губы и прикрыл курткой голову; затем на минуту отвлёкся, привлечённый необычными звуками, доносившимися со стороны сцены.

     Он и не заметил, как сменился исполнитель. В резко-ярком светлом пятне посреди летнего дождливого вечера можно было разглядеть невысокого человека, сидящего прямо на сцене и с мастерством факира извлекавшего из ситара стеклянные восточные задумчивые звуки. Стюарт догадался, что это — Рави Шанкар, и стал слушать с удвоенным вниманием. Постепенно мир вокруг стал расплываться, и парень оказался в непонятно-тёплой, слегка влажной пустоте, в которой со всех сторон звучала странная медитативная музыка. Для него полностью пропало ощущение времени. Он даже забыл о том, что рядом с ним мучается схватками девушка — он полностью растворился в ситаре, сам превращаясь в эмбриона, которому ещё только предстояло родиться на белый свет. И на мгновение он как бы увидел всё со стороны: летний вечер, многотысячная молчаливая толпа, сидящая под накрапывающим дождём, в котором серебристыми нитями звучали загадочные в своей высокой мудрости звуки... Если когда-либо в жизни, а не в фантазиях Дали, и существовал сюрреализм, то он был представлен во всей своей красе именно в эту поистине величественную минуту, наполненную метафорами и аллегориями.

     Дождь усиливался, потом опять ослабевал. И, словно в унисон с ним, инструменталка Шанкара то ускорялась, взбудораживая фантазию и нервы, то вновь замедлялась, отпуская человека на волю потока Вечности. Казалось, вся Вселенная готовилась родиться заново — в Новом Свете, под восточную музыку, звучавшую в дожде. Всё было символично — как в храме, во время священнодействия. А наибольшим воплощением новой жизни, рождавшейся на глазах у всех, была хрупкая симпатичная девушка, которая должна была в старых, как сам мир, муках вот-вот подарить ему новую жизнь. И всё её благословляло на этот подвиг — и дождь, и музыка... Дождь очищал, а музыка успокаивала неизбежную боль. Стюарту вдруг показалось, что это — последний акт всемирной боли, что после сегодняшнего дня абсолютно всё будет по-другому — и жизнь, и любовь, и песни, и даже роды. И изменить всё это должна была новая Ева — новая жизнь. V ita nova.

     «Нет, всё равно что-то изменится, — сказал сам себе парень. — Не может всё остаться по-старому после такого. Не должно всё остаться по-старому. Оно просто права не имеет — быть по-старому...»

     А дождь усилился в очередной раз. И вдруг музыка, а вместе с ней и все нити волшебства неожиданно оборвались. Парень посмотрел на сцену и увидел, как Рави Шанкар встал и извинился перед всеми за то, что вынужден прервать своё выступление — «Понимаете, я боюсь намочить ситар. Дождь слишком сильный, и если мой ситар очень намокнет, я не смогу потом на нём играть... «. Слушатели разразились понимающими благодарными аплодисментами, индиец поклонился, соединив руки перед лбом, и ушёл со сцены.

     В это время Флоренс схватила руку Стюарта и хрипло, утробно закричала. Вторя ей, где-то над Уоллквиллем глухо пророкотало, а через пару секунд в той же стороне резко, словно фотовспышка, небо прочеркнула молния...

     * * *

     22.20 15 августа.

      — Мел, ты как? В порядке? Как добралась? Ты можешь петь?

      Невысокая хрупкая темноволосая девушка, почти ребёнок, с выразительным восточнославянским лицом, на котором выделяются смешной «нос картошкой» и огромные чёрные глазища, вобравшие в себя чуть ли не весь мир, пытается что-то сказать, но вместо этого заходится сухим надрывным кашлем. В перерывах между приступами слышно, как стучат зубы.

      — Майкл, ну какое «петь»? — вмешивается в разговор сидящая неподалёку молодая женщина с одухотворённо-волевым, словно пассионарным, чуть удлинённым лицом. — Ты только глянь на неё — она вообще сейчас может петь?

      — Джоан, у меня другого выхода нет, — как бы оправдывается Майкл Лэнг. — Англичане из»Incredible« только что отказались выступать. Мол, не та погода для них, и вообще они не хотят испортить джимбри и сорвать голоса. — Лэнг пренебрежительно фыркает. — А мы и так выбились из графика. У нас половина приглашённых не выступит, если я сейчас прерву концерт, понимаешь? Пусть хоть фолк-сингеры выйдут, что ли...

      — Тебе надо, чтобы кто-то пел? Давай я пойду.

      — Джоан, ты пойдёшь последней. Ты только что вернулась с «малой сцены». Передохни немного. Тем более в твоём положении... Мел, как ты? Ты замёрзла? Что с тобой?

      Девушка пытается что-то сказать, но вместо этого только мотает головой и снова заходится в очередном приступе кашля. Джоан энергично показывает рукой в сторону поля:

      — Посмотри туда, Майкл. Ты видишь, сколько там народа? И ты думаешь, что все мы тут такие крутые, что у нас коленки не трясутся перед ними? Эта девочка на своём концерте хоть раз видела столько людей? Она просто разволновалась.

      — Эй, кто-нибудь!...

  — кричит Лэнг за сцену. — Чай успокоительный сделайте девчонке, а!

      — Только без этих ваших «кислотных» штучек, — добавляет Джоан. — Обычный нормальный успокоительный чай, с мятой. Ей просто нужно успокоиться, а не расслабиться. Арло, будь другом, проследи, ладно?

      Девушка продолжает кашлять, но уже меньше; несколько раз поднимает глаза на Майкла, снова пытается что-то сказать, но вместо этого закрывает рот рукавом и снова кашляет. Джоан встаёт, не спеша подходит к ней и обнимает:

      — Ну всё, всё, Мелани. Успокойся... всё хорошо будет.

      Она выше ростом, и сейчас кажется, что рядом стоят две сестры.

      Им приносят чай, Джоан протягивает его девушке-ребёнку. Та берёт его, греет ладошки о стаканчик и пьёт мелкими глотками. Руки дрожат. Постепенно озноб проходит, в бледном перепуганном славянском личике появляется осмысленное выражение, и наконец она с большими паузами произносит:

      — Я... я боюсь... Я просто... боюсь... Я... я не думала, что их там... Я... я не знала...

      — Скотина ты, Майкл, — почти беззлобно бросает Джоан. — Ты бы мог и отменить её выступление.

      — Джоан, она за это выступление неплохо получит, — возражает Лэнг. — В конце концов, за тыщу долларов можно попеть и под дождём. Можно ведь, как ты думаешь?... Тем более, что она — певица. И она должна петь в любых обстоятельствах. Ты почему-то готова выйти на сцену хоть сейчас. Почему она не может этого сделать? Да и дождь вроде заканчивается...

      — Он... он прав, — неожиданно говорит девушка. — Не в деньгах дело. Я действительно... должна выйти и спеть. Я... — снова кашель — я приехала... ради этого. Я просто... просто испугалась. Я вправду... у меня вправду никогда столько... не было. И мама... если я ей скажу, сколько было людей... она ж мне просто не поверит. — Окружающим кажется, что в её голосе сквозит смущённая улыбка.

      — Мел, ты как?

      Девушка пару раз глубоко вдыхает, затем произносит:

      — Я... я готова. Всё...

      Майкл оборачивается, смотрит на сцену, затем говорит:

      — Рави ушёл. Иди. Удачи, Мел. — Легонько касается её плеча: — Да ты не волнуйся, крошка. Всё хорошо будет, правда. Ты круто выступишь, поверь мне.

      Девушка робко улыбается в ответ на неуклюжее одобрение, надевает всё ещё дрожащими руками гитару и медленно выходит к слушателям. Оба — Майкл и Джоан — смотрят ей вслед. Через некоторое время начинают звучать первые аккорды песни «Beatiful people».

      * * *

      Девушку, которая настолько разволновалась перед своим выступлением, звали Мелани Энни Сафка. Но уже тогда её звали по одному первому имени — и все знали, о ком идёт речь. Это была та самая Мелани, которую очень скоро назовут «легендой американского фолка», и этот титул закрепится именно за ней, а не за кем-либо ещё из плеяды выдающихся исполнителей фолк-музыки 60-х годов. А женщиной, которая поила её чаем с мятой, была... Джоан Баэз.

     * * *

     С неожиданным проворством Молли перебралась через сидящих прежде, чем кто-то успел опомниться, и оказалась возле Флоренс, скинув с её головы куртку. На девушку страшно было смотреть.

     — Щупальца... щупальца... Кто-то лезет! Из меня лезет! Ааааа... Больноооо... — выла она.

     — Фло, успокойся, — тихо начала говорить Молли, поглаживая её по голове и метнув красноречивый взгляд на Стюарта. — Это ребёнок. Не бойся, милая.

     — Кто? — ничего не понимала Флоренс. — Откуда? Ребёнок?... Чей?

     — Твой, Фло. Успокойся. Всё с тобой в порядке. Никаких чудовищ нет. Просто тужься. — Затем девушка обратилась к Льюису: — Лью, я не смогу наклониться. Когда появится ребёнок, поддержи ему головку, хорошо?

     Льюис неуверенно кивнул и примостился сбоку, отодвинув Стюарта и встав коленями на мокрую землю.

     Дождь всё усиливался и уже не охлаждал, не ласкал и не навевал никаких возвышенно-мистических аллюзий. Все быстро промокли; ноги скользили по раскисающей на глазах земле; волосы слиплись, лезли в глаза, к ним противно было притронуться. Со сцены над миром взлетал дрожащий, чуть надтреснутый голос Мелани, и всем вокруг казалось, что он соревнуется с непогодой. Стюарту же, оказавшемуся не у дел, он, даже усиленный динамиками, был почти не слышен, пропадая в звуках бушевавшего рядом маленького апокалипсиса:

     — Давай, Фло! Ещё чуть-чуть!

     — Ааааааааууу...

     — Лью, твою мать...

     — Молли, прости...

     — Да что прости? Ты испачкал меня всю!

     — Молли, не ори, — это уже голос Чарли. — Все потом вымоемся.

     — Ааааааа...

     — Лью, ты что, заснул?

     — Я... я... не... — Что там Льюис «не», никто так и не понял: последние слова утонули в булькающих горловых звуках.

     — Слабак! Стюарт...

     — Э, чуваки, что там у вас? — раздался сбоку от Стюарта незнакомый голос. — Что, у кого-то передоз?

     Никто не ответил. Стюарт перелез через растянувшегося на ногах Флоренс Льюиса и спросил:

     — Молли, что надо сделать?

     — Отпихни этого сукиного сына для начала, — отозвалась девушка, с брезгливостью кое-как вытирая руки о спальник. — Он меня всю облевал. Там головка лезет... поддержи её. Ччёрт, ну и погода...

     Вбирая голову в плечи и превозмогая тошноту, парень неуклюже перевалил друга на своё место, затем, стараясь не смотреть, на ощупь стал искать между ног Флоренс ту самую лезущую головку.

     — Стюарт, не отворачивайся, — раздался голос молчавшей до этого Ким. — И быстрее давай. Ребёнок стукнется.

     — Я ничего там не вижу — выдавил из себя Стюарт.

     От головы Флоренс вспыхнул тусклый луч фонарика, который Чарли как-то умудрялся держать вместе с руками девушки, и упёрся в пространство между ногами. Парень еле-еле заставил себя посмотреть между обнажённых девичьих бёдер, где в прыгающем пятне чернело что-то непонятное, похожее на сдутый футбольный мяч.

     — Помоги ей, чтоб он не захлебнулся, — послышался голос Молли. — Фло, давай... ну же...

     Флоренс ответила новым криком, от которого Стюарта передёрнуло. Отключив разум — сейчас он был только помехой, — парень протянул вперёд руки и, словно слепой, перебирая ими по ногам девушки, коснулся этого самого «сдутого мяча». Ладони скользнули по чему-то липкому и противному, тело передёрнулось от отвращения. Ему захотелось отдёрнуть руки, словно от змеи, но он удержался.

     — Фло, ещё...

     Парень почувствовал какое-то движение и ухватился поудобнее, стараясь приподнять настырно лезущее наружу существо и помочь ему. Ещё толчок, крик, толчок...

     Над головой Стюарта неожиданно грохнуло, словно пополам разорвалось небо, уши заложило, и в это время Флоренс закричала ещё раз. В её крик неожиданно вплёлся другой — жалобно-требовательный. Ладони парня внезапно отяжелели, и он напряг силы.

     — Всё! — обрадовано крикнула Молли. — Всё, ребёнок... Молодец, Фло!

     — Мать честная! — проговорил Чарли так, словно сбросил со спины тяжеленный мешок.

     — Вытрите её. И с пуповиной надо что-то сделать. Перерезать там...

     — Чем ты её перережешь?

     Всё долетало до Стюарта словно сквозь вату. Он смотрел на кричащее маленькое тельце, на которое жадно и обрадовано набросился дождь, видел тянущуюся от него какую-то жилу и ничего не осознавал. Кто-то что-то прокричал ему в самое ухо — кажется, про какую-то пуповину, — и парень, машинально кивнув, нагнулся к ребёнку и, словно в полусне, перегрыз длинный слизкий отросток.

     Ему кинули куртку — ту самую, которая незадолго до этого прикрывала Флоренс: «Стю, на! Укрой ребёнка!» Голоса продолжали сливаться в «белый шум», в котором витали только буквы и звуки — без всякого значения:

     — А Льюис? Что с ним?

     — Он просто в обмороке. Ничего, очухается. Под дождём поваляется, придёт в себя...

     — Его сейчас надо ...  

     в себя приводить. Фло нужно переложить на сухое. Она простыть может...

     — Господи, да обмойте же её кто-нибудь! Она вся в крови!

     Кто-то пихнул его в плечо:

     — Стюарт! Стю!..

     Парень очнулся и увидел рядом озабоченную Ким:

     — Дай мне ребёнка. Сделай что-нибудь с Лью — надо Фло помочь.

     Всё ещё не вникая толком в происходящее, Стюарт отдал ребёнка, затем посмотрел на кулем валявшегося Льюиса, затем присел и энергично затряс его за плечо. То ли его движения помогли, то ли погода, но Льюис пришёл в себя, уселся прямо на раскисшей земле, ошалело осмотрелся и вдруг воскликнул:

     — Смотрите!

     Стюарт невольно посмотрел в ту сторону, куда он указывал, и замер.

     В рассеянном свете прожекторов с осветительных мачт, высящихся по обеим сторонам сцены, дождь казался серебристой дрожащей бахромой, струящейся по невидимой одежде. Посреди одного такого прожекторного пятна в явном замешательстве стояла на сцене хрупкая Мелани, а от полосы дубов, вдоль которых размещалось несколько палаток, к ней тянулись огоньки, рассекая эту серебристую мокрую бахрому. Они вспыхивали на глазах, расползаясь по всему полю загадочными светлячками, гипнотизировали, притягивали к себе, и от одного их вида забывалось о дожде, который, казалось, уже заполонил всё тело изнутри, о налипшей на подошвы грязи...

     Кто-то снова пихнул его в плечо:

     — Чувак, держи!

     Стюарт очнулся от созерцания и увидел в протянутой со стороны руке маленькую баночку с горящей свечкой. Парень машинально взял её.

     — Ну так что у вас тут было-то? — спросил тот же голос.

     Стюарт собрался было ответить, но тут его внимание привлёк шум, катившийся от сцены. Одновременно в такт ему сотни свечек стали раскачиваться. Шум разрастался, и вскоре Стюарт смог разобрать: «Мел, пой!... Мел, не уходи, пожалуйста!...»

     * * *

      А случилось следующее.

      Спев две или три песни под непрекращающимся дождём, Мелани промокла настолько, что уже не могла находиться на сцене, и собралась уходить, отчаявшись в надежде, что погода наладится. Слушатели из передних рядов пытались её удержать, но, видя, что девушка настроена решительно, пошли на крайние меры. Откуда-то появились первые свечи, которые стали зажигать прямо на глазах у опешившей певицы; затем почин подхватили возле палаток, и вскоре часть поля была охвачена раскачивающимися в её честь огоньками. Это невиданное доселе зрелище и сопровождала просьба» Не уходи...»

      Девушка была потрясена и растеряна настолько, что буквально приросла к месту возле микрофона. Позже те, кто стоял в первом ряду, уверяли, что видели в её глазах слёзы. Однако это продолжалось от силы минуту-две: губы Мелани упрямо сжались, и она, глянув вверх, запела с каким-то вызовом, встреченным бурными радостными криками...

     * * *

     ... в которых совершенно утонул душераздирающий крик Флоренс.

     — Ну и «приход» же у чувихи! — сочувственно произнёс невидимый собеседник.

     — Это не «приход», — отстранённо заметил Стюарт, глядя в ту сторону, где даже в темноте угадывалось суетливо-паническое шевеление. — Ей просто больно. У неё ребёнок родился...

     — Ребёнок? — удивлённо переспросил невидимый. — Серьёзно? Но это ж круто, чуваки! Поздравляю вас! — Крепкая рука фамильярно хлопнула Стюарта по плечу. — Дженни, крошка, ты слышала? У чуваков ребёнок родился!

     — Ребёнок? — раздался протяжный высокий девичий голос. — Вааау!... А кто — мальчик, девочка?

     — Н-не знаю, — отозвался Стюарт, но его, казалось, и не слышали: девушка продолжала протяжно бормотать: «Грязь — внизу... дождь — сверху... ребёнок — посередине. Музыка... это акушерка. Дух благословляющий и принимающий роды... Мистика... Рождение нового человека... это начало... это прекрасно... « Не дослушав, парень стряхнул с себя оцепенение и бросился к суетящимся возле Флоренс тёмным силуэтам. Девушка билась в истерике, дёргаясь и пытаясь вырваться из рук крепко державших её Чарли. Её ноги то и дело били по мокрому спальнику — Флоренс так и не успели переложить. Льюис подсвечивал фонариком, и в тусклом свете было видно искажённое страхом лицо парня. Молли, сама дрожа, пыталась успокоить подругу, гладя её по рукам.

     — Молли... Молли... — дрожа, повторяла девушка, — я умираю? Я распадаюсь на части, да? Это...оно шевелится?... Что это, Молли? Оно шевелится, я вижу это!..

     Молли, наклонившись к её уху, что-то шептала.

     — Что с ней? — спросил Стюарт, присев рядом с Льюисом. Вместо ответа тот кивнул на бёдра девушки. Юноша присмотрелся и увидел между её раздвинутых ног какой-то кроваво-бледный пузырь. К горлу снова подкатил комок.

     — Это «детское место», — произнесла рядом Ким, слегка покачивая ребёнка. — Там, где ребёнок был. Его бы выкинуть куда-нибудь...

     — Куда ты его в такой толчее выкинешь? — буркнул Чарли. — Проще уж переложить Фло на другой спальник, а это оставить до утра. А утром я придумаю что-нибудь...

     — Может, попросим чуваков как-то потесниться? — робко предложил Льюис. Ким фыркнула, а Чарли, слегка ослабив хватку, полуобернулся и стал о чём-то говорить с соседями сзади.

     Как и Ким, Стюарт не ожидал от этой идеи что-то путного, однако, к его удивлению, кто-то где-то подвинулся, кто-то помог Чарли раскрутил спальник, ещё кто-то вместе с ним же осторожно приподнял Флоренс. Стюарт вовремя подхватил ноги, и вскоре им удалось, кряхтя и оступаясь в грязи, переложить её на сухое. Молли в конце концов смогла успокоить девушку, и Флоренс тут же впала в сонное забытье.

     Стюарт осторожно выпрямился и почувствовал, как дрожат ноги. Чарли вытирал лицо рукой.

     — Выпить бы сейчас, — произнёс он.

     Стюарт хотел было предложить вместо выпивки ЛСД, но, вспомнив взгляд Молли, счёл за благоразумное промолчать.

     — Ким, как там ребёнок? — спросил меду тем Чарли.

     — Молчит, — отозвалась девушка. — Вроде заснул...

     — Молока бы ему назавтра где-нибудь взять, — озабоченно проговорил Чарли. — Я сомневаюсь, что Фло после такого стресса завтра придёт в себя... Придётся Уэви напрягать. Ну он чувак хороший, поможет...

     — Ким, — неожиданно робко проговорил Льюис, — а кто родился-то?

     Все вдруг с интересом и любопытством посмотрели на девушку, словно только сейчас до конца осознав, что же только что произошло на самом деле. Ким улыбнулась и протянула Льюису завёрнутого в куртку ребёнка:

     — Сын у тебя, папаша...