Я лежал на потолке.

     Подо мной — передо мной — ходили, бегали, суетились, искали меня люди.

     Вот быстрым шагом пронеслась Флора. Ей навстречу огненным шаром пролетела Ранита. Они почти столкнулись, обменялись парой фраз и разошлись в разных направлениях.

     Потом гуськом пробежали близнецы.

     За ними, бряцая доспехами, прошагал строевым шагом Бенедикт.

     Затем в противоположную сторону прошел Трент, громко скрипя резиновыми подошвами.

     А я лежал, скрыв свою ауру и слившись с узором потолка.

     В столовую вошел Шейн, скользнул взглядом по мне и вышел в ту же дверь.

     По коридору прошаркал Паркер...

     Как же я устал... всем от меня что-то нужно — Иеремия то, Иеремия это... Надоело... задрало... задолбало... даже слова такого не могу подобрать, чтобы выразить всю глубину своего отвращения.

     Я закрыл глаза. Может, устроить себе отпуск? Лет на двести где-нибудь подальше отсюда? В какой-нибудь захолустной Тени, где никто не догадается меня искать?

     «Пап, ты где?»

     Я вздохнул и медленно спланировал на пол. Приземлился на ноги и ответил:

     «В столовой. Что-то срочное?»

     «Не то чтобы...»

     «Говори...»

     «Света рожает...»

     Замечательно — король-акушер! Спорим, дед о таком и мечтать не смел!

     Я подошел к двери столовой, распахнул ее и вошел в комнату Шейна.

     Света лежала на постели.

     Как нет более сексуального и привлекательного зрелища, чем беременная женщина, так нет более асексуального и отталкивающего, чем женщина рожающая.

     Лоб и щеки покрыты крупными каплями пота, волосы слиплись, под глазами синяки, рот судорожно хватает воздух, руки крепко сжимают простыни, тяжелое дыхание и испражнения...

     Нет, есть более отталкивающее зрелище — это когда что-то идет не так...

     Я склонился над ней и пощупал лоб — у нее жар. Плохо...

     — Воду, полотенца, чистые пеленки, — быстро скомандовал и опустился на пол у ее ног.

     Хотелось бы сейчас погладить ее по животу, сказать, что все будет нормально, но язык не поворачивался. Нормально не получится...

     — Тужься, — приказал, подложив ей под бедра пеленку. — Трент, помоги ей.

     Он помог Свете полусесть. Девушка закричала.

     Я засунул пальцы ей во влагалище. Плохо. Шейка еще не полностью раскрылась, а воды уже отошли...

     — Надо резать, — сказал, вытерев кровь о пеленку.

     Трент кивнул, уложил ее на спину и приложил ладонь к ее лбу. Она обмякла и задышала ровнее.

     Я вынул из Тени скальпель и перчатки. Трент разорвал ее ночную рубашку.

     Плохо, крови слишком много... как бы не было поздно...

     Один разрез примерно на три пальца ниже пупка десять сантиметров в длину полукругом. Сдвинул кожу и мышцы... Свернувшийся калачиком плод, опутанный пуповиной, как веревкой... Осторожно вынул... Сердечко бьется... Хорошо...

     Отдал Тренту, он бережно взял его за ножки — ее, это девочка — и слегка шлепнул по крошечным ягодичкам. Она сначала тихо заворчала, а потом начала плакать — громко и протяжно. И с каждым вдохом все громче. Трент аккуратно опустил ее в теплую воду, потом завернул в пеленку...

     Я тем временем заживил разрез на животе Светы, попутно останавливая кровотечение и удаляя гематомы... Пощупал лоб — горячка спала...

     Выдохнул и упал в ногах ее кровати, обхватив голову руками.

     Трент уложил ребенка ей на грудь и сел рядом со мной, предварительно сменив пеленку под бедрами молодой мамочки и накрыв ее одеялом.

     — Устал?

     В его глазах нет сочувствия, нет участия, нет заботы или любви. Он просто констатирует факт. Но при этом я знаю — ему не все равно, он действительно волнуется, переживает, заботится и сочувствует.

     Я кивнул и убрал руки от лица.

     — Ну, теперь они в безопасности...

     — Угу... Шейна предупреди, чтоб он Свету хотя бы пару дней не трогал...

     — Предупрежу, — он осторожно похлопал меня по плечу и поднялся на ноги. — Тебе бы отдохнуть.

     Я снова вздохнул — отдохнешь тут, как же...

     * * *

     Зеленый луг, шелковистая трава, темное полуночное небо и яркое полуденное солнце. По берегу небольшого круглого озера бегают наперегонки дети Трэббла и Фрейи, на плоском камне по-кошачьи жмурятся на солнце близняшки. Я сижу на траве и курю трубку...

     — Неужто и тебе корона тяжела? — отец хлопнул меня по плечу и сел рядом.

     — Не смешно, — ответил мрачно и выпустил дым, попутно придав ему форму моего черного дракона.

     — В отпуск тебе надо, — сказал он, наблюдая, как дымовая фигурка понеслась в сторону озера и растаяла в футе от кромки воды.

     — И что я там делать буду? — я вздохнул.

     А ведь, правда, чем мне заниматься в отпуске?

     У всех есть хобби — Трент развлекается убийствами и игрой на гитаре, отец периодически уходит в другие миры и работает там врачом (изучает анатомию и физиологию разных существ, населяющих Тень), Мерлин на досуге мастерит компьютеры, близнецы играют в карты и в домино, Шейн... это вообще отдельная история. А что делать мне?

     Убивать я не люблю, на музыкальных инструментах не играю, медицина мне неинтересна. Играть? Я помню, как когда-то участвовал в турнире по шахматам — спасибо, повторения мне не хочется... А если я окажусь в публичном доме, Ранита мне голову свинтит...

     Можно, конечно, просто впасть в спячку — пускай пока Эдди порулит, а я посплю лет двести к ряду...

     — Сынок, ну, не все же на тебе одном держится...

     — Надо было тогда согласиться... — прошептал я.

     — Что? — отец посмотрел на меня с недоверием.

     — Ничего... — по слогам ответил я. — Просто мысли вслух...

     И улегся на спину, подложив руки под голову...

     * * *

     Я сидел на краю постели, обхватив голову руками. Ранита сидела на кровати с ногами, обнимала мои плечи и прижималась щекой к моей спине.

     — Это не страшно, милый. Ты не переживай... В другой раз получится...

     Я вздохнул и отнял руки от лица.

     — Это ты кого сейчас успокаиваешь?

     Она отстранилась от меня и всхлипнула:

     — Просто... ты еще так молод... и тут — такое...

     Я усмехнулся и отвернулся к окну:

     — Просто я смертельно устал, милая...

     — Тогда ложись и спи, а утром мы с тобой поедем на охоту, хочешь? Только ты и я. Забудем обо всем хотя бы на пару дней... — она снова вцепилась в мои плечи.

     — Прости, не могу... Я так устал, что даже сон не приносит облегчения...

     — Иеремия, — она уткнулась лицом мне в спину и разрыдалась.

     Я похлопал ее по руке:

     — Пойду, подышу свежим воздухом...

     Она отпустила мои плечи. Я встал и натянул штаны.

     Ранита еще пару раз всхлипнула:

     — Тебя ждать?

     — Не стоит, — я наклонился к ней и нежно поцеловал в щеку. — Спи, любимая...

     Она глубоко вздохнула и перевернулась на бочок, закутавшись в одеяло. Я отошел к двери нашей спальни, толкнул ее и вышел прямиком в сад.

     Двое стражников, о чем-то весело переговаривавшихся у беседки, вытянулись по струнке при моем появлении.

     — Вольно, — сказал я и пошел по дорожке в глубину сада.

     Смещаться начну за поворотом.

     Ускорил шаг, потом перешел на медленный бег, потом начал ускоряться... двадцать шагов, десять, пять...

     И сместился наугад...

     В лес. Ночной.

     Дорожки под моими ногами не было, я бежал по палой листве, лишь слегка приминая ее босыми ступнями. Луна была невыносимо яркой, незнакомые звезды пылали, как белые костры... Но я не стал больше смещаться — в таком состоянии я могу забежать так далеко, что потом оттуда не выберусь. Поэтому я просто бежал прямо, ни о чем не думая, не рассуждая, не разбирая дороги.

     Деревья постепенно становились выше и гуще, их ветви переплетались над головой, даря такой желанный мрак...

     А потом в воздухе поползли тонкие нитки тумана. Они разбивались о мою грудь, вихрями крутились под руками и за спиной, собирались в более толстые жгуты, скручивались и сворачивались. Воздух был напоен влагой и ароматами ...

  древесной коры, листья на земле стали более влажными, и теперь вместо сухого хруста из-под моих ног слышалось болотистое чавканье.

     Я остановился посреди поляны. В лесу царила тишина. Из-за влажности воздуха было тяжело дышать. И комок усталости, раньше просто висевший неприятной тяжестью в районе сердца, теперь разорвался и растекся по рукам и ногам.

     Я опустился на землю у корней огромного дерева, еще посмеялся про себя, что они образовывали что-то вроде колыбели. Свернулся калачиком и...

     * * *

     Я стоял в коридоре возле двери нашей с Ранитой спальни.

     В окна светило утреннее солнце.

     Весь коридор был окутан белесой дымкой. Вокруг было необычайно тихо.

     Кто-то поднялся по лестнице, скрипя подошвами, и пошел по коридору — я не слышал, а, скорее, ощущал ступнями звук его шагов. Я развернулся к нему лицом и улыбнулся, но Трент прошел мимо, даже не взглянув на меня, и вошел в спальню. Я нахмурился.

     Следом зашуршали мягкие сапоги Шейна — я почувствовал его приближение в самый последний момент, когда он уже поднялся на верхнюю ступеньку перед поворотом коридора. Легко ступая по толстым коврам, он тоже прошел мимо меня и вошел в спальню вслед за отцом.

     Я развернулся лицом к двери. Чертовщина какая-то...

     Я попытался взяться за ручку, но моя рука просто скользнула вниз, не встретив сопротивления или холода металла. Я посмотрел на свою ладонь. Очень интересно...

     И вошел прямиком через закрытую дверь.

     Ранита сидела на постели, уткнувшись лицом в плечо Трента, который гладил ее по волосам. Ее плечи вздрагивали. Она плакала. Неужели из-за того, что произошло ночью? Да ладно, стоит ли так расстраиваться — я уже вполне отдохнул, можем и продолжить!

     Но что-то мне подсказывало, что причина ее слез была иной.

     Шейн стоял у окна, скрестив руки на груди, и хмурился.

     Потом он развернулся к кровати и что-то сказал — я видел, как шевельнулись его губы — но до меня не донеслось ни звука. Зато я услышал — ощутил? — как в коридоре загремели доспехи Бенедикта. Дверь открылась, он вошел и опустился на одно колено, опершись правой рукой на свой меч, и склонил голову. Он тоже что-то сказал, но, как и Шейна, я не слышал его слов. Трент кивнул и вдруг посмотрел прямо мне в глаза. Кажется, он меня увидел. Пару секунд он смотрел на меня, а потом снова отвел взгляд и прижался щекой к волосам Раниты.

     Я вышел в коридор, пройдя сквозь Бенедикта и дверь.

     — Нравится? — его голос звучал как всегда — мертво.

     — Что произошло? — я обернулся к нему. В том месте, где он стоял, даже краски, казалось, меркли.

     — А ты еще не понял? — он очень хотел усмехнуться, но не мог. — Ты мертв.

     — Тогда почему я здесь, а не в Чертогах?

     — Будто ты не знаешь, — если бы у него были губы, он бы их надул.

     — Значит, я еще не совсем мертв, — я усмехнулся.

     — Я могу держать тебя в таком состоянии, пока не придет твой срок, — надменно заявил Маролайт.

     — На здоровье, — ответил я и отвернулся к окну. — Только зачем тебе это?

     Он промолчал, а я вздохнул.

     Конечно, я догадался. Плюс ко всем моим титулам, ко всем заслугам и регалиям, у меня есть еще одна обязанность — Хранитель Черты Жизни. И если во всех остальных ипостасях мне есть замена, в этой я незаменим. Даже Трент при всей его силе и знаниях не способен поддерживать барьер между Миром Живых и Чертогами Смерти. Если меня нет, Маролайт может распространить свое влияние, может передвинуть Черту.

     К слову, он уже давно мечтает заполучить Цитадель Порядка. Хаос ему неинтересен — там Черта и без того настолько подвижна, что он может в любой момент оттяпать понравившийся ему кусок земли... но при этом с такой же легкостью он может и потерять часть своих владений. Здесь же Черта более устойчива — любые даже минимальные изменения отнимают много времени и сил, зато они если не постоянны, то долговременны...

     — А твой братец, — с почти усмешкой произнес он, — пускай не легализует некромантию, но будет продолжать ее практиковать, еще больше ослабляя Черту...

     — Сволочь, — спокойно проговорил я.

     Мимо нас, чинно помахивая кожистыми крыльями, пролетели близнецы.

     А потом я почувствовал это. Как дуновение холодного ветра. Я с удивлением посмотрел на Маролайта:

     — Что это?

     Он передернул плечами:

     — Что именно?

     — Я чувствую... — начал я.

     — Ты мертв, ты не можешь ничего чувствовать, — перебил меня Маролайт.

     — Однако я чувствую — холод... как будто меня кто-то гладит по груди холодной рукой... — бр-р-р-р, мерзко...

     — Это невозможно, — отмахнулся он.

     — Где мое тело?

     — Откуда мне знать? Я не существую в этом мире.

     — Его надо найти, и как можно скорее, — сказал я и опустил голову, сжав кулаки.

     И увидел его. Машинально я схватил Маролайта за рукав и потянул к выходу из коридора.

     — Перестань! Что ты делаешь? Ты мертв, ты не должен... — протестовал он.

     — Заткнись...

     Я лежал у корней огромного дерева на влажной палой листве. Руки были раскинуты в стороны, штаны спущены до колен. Грудь лишь изредка вздрагивала, отмечая судорожные вздохи.

     А надо мной, согнувшись почти вдвое, стояло некое существо.

     Внешне оно чем-то напоминало человека. По очертаниям его тела я бы даже принял его за девушку, но за очень страшненькую девушку. Спутанные длинные волосы странного зеленовато-коричневого цвета, кожа не просто отливала зеленью, как у жителей Ребмы, а имела насыщенный такой зеленый цвет. Между пальцами рук были перепонки, а вместо ног — большой рыбий хвост. Лица ее я не видел, но и вида сзади мне было более чем достаточно — в других обстоятельствах я бы ни за что не позволил подобному существу даже приблизиться ко мне.

     Ну, и о том, что она здесь делала, догадаться было не сложно — я почти все время ощущал ее влажный язык на своей груди и лице и холодные цепкие пальцы вокруг члена. Я чувствовал себя так, будто по мне полз здоровенный слизняк.

     Она тем временем согнула мои ноги в коленях и припала ртом к промежности. Не скажу, что это было совсем уж неприятно... нет, в этом определенно был некий шарм... но я тут же понял, почему Шейн так не любит, когда кто-то делает это с ним против его воли.

     Она умудрялась погружать его в рот чуть ли не вместе с яйцами, по всей длине обвивая своим холодным, влажным, шелковистым языком, при этом сладострастно постанывая и причмокивая. Я чувствовал, как головка упиралась ей в заднюю стенку глотки.

     — Что это она делает? — спросил Маролайт.

     — Минет... — ответил я хмуро.

     — Зачем это?

     — Это сексуальная ласка... ртом... — пояснил я.

     — Тебе это нравилось?

     — Мне это и сейчас нравится... но это гадко...

     — Поясни...

     — Обычно это делается по обоюдному согласию... я ей такого согласия не давал...

     — Чего тебе переживать — ты мертв. Относись к этому телу как к куску мяса...

     — Болван ты, Маролайт, — горько усмехнулся я, — если бы я был мертв, мое тело бы не реагировало на ее ласки. А оно реагирует, да еще как... черт, я сейчас кончу...

     Тем временем зеленокожая рыбьеногая барышня выпустила мой член изо рта, заползла на меня верхом, и я почувствовал, как ее влажное прохладное лоно обхватило меня со всех сторон, а мягкий анальный плавник уперся мне в пах. Я судорожно вздохнул и машинально провел рукой по лбу.

     — Так вот, как вы это делаете, — он бы ехидно ухмыльнулся, если б мог.

     — Нет, обычно все происходит иначе, — сдавленным голосом ответил я и задышал чаще.

     Черт, если она не остановится, я точно кончу...

     Я чувствовал, как об мою грудь терлось холодное, покрытое липкой слизью тело, как мой член погружался и выныривал из глубины постепенно теплеющих вод, как ее цепкие пальцы с короткими, но острыми когтями впивались в мои плечи. Чувствовал, как судорожно она втягивала ...  

     в себя воздух, как колотилось ее сердце, как она выдыхала мне в плечо...

     Вдруг она замерла.

     Не скажу, что это было приятно, но у меня как гора с плеч свалилась.

     Она выгнулась дугой, заползла мне на грудь и еще глубже вонзила в плечи свои когти. Короткая вспышка, и моя зеленокожая любовница поспешно поползла в глубину леса. А на поляну, только что бывшую свидетельницей моего почти полного грехопадения, вышел Трент. Еще пару мгновений он вглядывался вслед рыбьеногой, затем натянул на мое тело штаны, бесцеремонно закинул его себе на плечо и двинулся в обратный путь.

     Я вздохнул с облегчением и торжествующе взглянул на Маролайта. Он выглядел озадаченным, насколько может выглядеть озадаченным висящий на вешалке плащ.

     — Я домой, ага, — сказал я. — А то, судя по всему, мое тело лучше без присмотра не оставлять...

     Он качнулся и исчез, а я поспешил за Трентом...

     * * *

     — Трент, а ты не пытался его разбудить? — Эдвин посветил маленьким фонариком мне в правый глаз.

     — Пытался, — кивнул Трент. — Без толку.

     — Хм, похоже на кому, — сказал Эд, посветив мне в левый глаз, и развернулся к окну.

     — Не нравится мне это, Эд, — тяжело вздохнул Трент. — Еще вчера он был жив-здоров, жаловался на усталость, а сегодня он в коме...

     Я сел на постель рядом со своим телом. Можно, конечно, попытаться лечь на него, но что-то мне подсказывает, что это не поможет. Здесь нужен какой-то ритуал, и Эдди наверняка такой ритуал известен. Как бы ему сообщить о том, что я здесь?

     — А других повреждений, кроме этих царапин, нет? — спросил Трент.

     Эдвин мотнул головой.

     — Плохо, — сын тоже отошел к окну, сложил руки на груди и опустил голову.

     В этот момент дверь скрипнула:

     — Пап? — Ральфи обвел взглядом комнату и остановился на мне. Не на моем теле, а именно на мне. — Добрый день, Ваше Величество.

     Трент отвернулся от окна и посмотрел на него с удивлением. Эдвин тоже посмотрел на Ральфи в недоумении.

     — Ты меня видишь? — спросил я.

     Парень кивнул:

     — А что? Разве это удивительно? Вы же здесь.

     — А тело на кровати тебя не смущает?

     Ральфи нахмурился и посмотрел на мое тело, потом перевел взгляд на меня, потом опять на тело.

     — Не понял, — он потер лоб. — Как это?

     — Ты мне объясни, — грустно усмехнулся я.

     — Ральф? С кем ты разговариваешь? — строго смотрел на него Эдвин.

     — С Королем, — Ральфи улыбнулся.

     И меня вдруг осенило.

     — Ральф, скажи ему, — проговорил я быстро, — что я здесь. Что мой дух здесь. Скажи, что Маролайт каким-то образом вынул мой дух из тела. Что только он может помочь мне вернуться...

     — Пап, — Ральфи нахмурился. — Король говорит, что Маролайт вынул его дух из его тела, но его дух здесь. Он говорит, что только ты сможешь помочь ему вернуться...

     — Маролайт? — Трент прямо почернел.

     Ральфи сглотнул комок, побледнел и как будто съежился...

     * * *

     Алтарь находился на пару сотен ярдов выше города по склону горы на небольшом уступе прямо над пропастью. Площади этого уступа было вполне достаточно для того, чтобы вокруг алтаря могли разместиться четыре, а то и пять человек.

     Мое тело они водрузили на него, руки уложили вдоль туловища — Эд хотел скрестить на груди, но Трент так сверкнул на него глазами, что даже мне стало не по себе. Вокруг поставили с сотню свечей. А затем встали вокруг алтаря и взялись за руки — Эдвин, Трент и Ральф. Надо сказать, что Ральф не хотел в этом участвовать, но Трент и на него блеснул глазами, от чего у бедной куклы взмок затылок. Мне тоже было лучше, чтобы он оставался рядом с ними — если что-то пойдет не так, я смогу им об этом сообщить только через него.

     Итак, они взялись за руки. Эдвин закрыл глаза и начал вполголоса бормотать заклинание. Трент глаз не закрывал, но повторял все в точности. Ральфи молчал и следил за ними полными страха глазами. Я стоял за спиной Эдвина и прислушивался к своим ощущениям.

     Где-то через минуту после начала ритуала поднялся ветер. Он рвал их одежду, швырял пригоршни песка и еловых иголок из росшего перед уступом леса и нес тяжелые тучи. Они собирались плотным кольцом над алтарем, и вскоре луч убывающей луны освещал только место проведения ритуала.

     Вдруг меня охватило беспокойство. Луч света, освещавший алтарь, постепенно становился ярче, будто кто-то медленно поворачивал небесный регулятор. А потом — яркая вспышка и оглушительный грохот, как при взрыве гигантского огненного шара.

     И темнота...

     Наверное, я потерял сознание, хотя, не знаю, разве духи могут терять сознание? В любом случае, когда свет, наконец, вернулся, и я поднялся на ноги, Трент лежал на животе на краю уступа, напрасно пытаясь упереться в землю ногами. Эд стоял на коленях рядом с ним, тоже склонившись над пропастью. Они пытались вытащить кого-то или что-то. Мое тело по-прежнему лежало на алтаре.

     Я сделал шаг к ним, и в этот момент Эдвин свесился еще сильнее, мускулы на спине Трента вздулись, он, наконец, нашел упор, и, встав на одно колено, рывком перекинул через себя насмерть перепуганного Ральфи. Эд успел подхватить его под голову буквально за мгновение до того, как парень со всей дури стукнулся ею об землю.

     Трент встал, отряхнул свои брюки и печально посмотрел на алтарь.

     — Почему не сработало? — спросил он тихо.

     — Я не знаю, — так же тихо ответил Эд, гладя Ральфи по волосам.

     Парень тяжело дышал, а на его глазах блестели слезы.

     — Мы что-то делали не так? — Трент продолжал смотреть на мое тело. — Мы что-то не учли? Может, фаза луны не та?

     — Все то, Трент, — Эдди медленно покачал головой. — Я даже напряжение поля проверил. Все внешние факторы в норме.

     — Значит, внутренние? — сын бросил гневный взгляд через плечо на бывшую куклу. По щекам Ральфи потекли слезы, когда их взгляды пересеклись.

     — Не думаю, — Эд поднялся на ноги и помог подняться Ральфу. — Здесь нет ограничений по количеству или силе заклинателей.

     — Значит, это просто не тот ритуал, — Трент вздохнул и упал на колени возле алтаря. И заплакал.

     У меня сжалось сердце. Мне хотелось подойти к нему, похлопать по плечу, сказать что-то ободряющее, но вдруг...

     — Он... пошевелился! — Трент вскочил на ноги и повернулся к Эдвину и Ральфи. — Вы видели? Он пошевелился!

     — Как — пошевелился? — Эд подошел к алтарю взял мое правое запястье — при этом я ощутил его прикосновение и сжал кулак.

     Тренту не показалось — пальцы моего тела дрогнули.

     — Ты прав, — улыбка на лице Эдвина из озадаченной превратилась в торжествующую. — Что он делает, Ральф?

     — Сжимает кулак, — парень тоже улыбнулся.

     Я поднял руки.

     — Теперь поднял руки, — прокомментировал Ральфи. — Теперь прыгает.

     Я сокращал разные группы мышц, и мое тело слабо, но реагировало.

     — Хм, — Трент снова развернулся к алтарю. — Пап, ты слышишь, то, что мы говорим?

     Я кивнул — голова моего тела тоже еле заметно дернулась.

     Трент зажал его уши. И сказал что-то — я не услышал его слов.

     Я покачал головой.

     — ... не услышал вас, — я расслышал окончание фразы Ральфи, когда Трент убрал руки от моих ушей.

     — Пап, — Трент поднял голову и посмотрел на меня — я так и не понял, видит он меня или нет. — Я, кажется, знаю, как тебя вернуть, но должен предупредить — это будет... неприятно. И даже опасно.

     — Я готов, — быстро ответил я и шагнул вперед.

     — Он готов, — сказал Ральфи, прищурившись.

     — Шансы примерно сорок на шестьдесят, — продолжал Трент. — Шестьдесят процентов, что ты не выживешь.

     — Если есть хоть один шанс на успех, я готов рискнуть, — сказал я, и Трент кивнул раньше, чем Ральфи передал мои слова.

     — Дай сигнал, когда будешь готов, — Трент положил руки на алтарь и опустил голову.

     — Я готов, — сказал я.

     — Он готов, — повторил Ральф.

     И тут же меня пронзила резкая оглушительная боль. Она заполнила меня всего, вытеснив все другие чувства и ощущения. Поэтому я ничего не видел, кроме ярких вспышек, когда отступала одна волна и накатывала другая. И ничего не слышал, кроме пульсирующей боли в голове.

     Мне казалось, будто все мои суставы выворачивались наизнанку, будто кости сами собой проворачивались вокруг своей оси, будто нервы вылезали со своих мест, и я сам превращался в один большой оголенный нерв.

     Боль горячим кнутом выдавливала глаза из орбит, и от ее щелчков рвались с глухим треском барабанные перепонки. Меня бросало сразу и в жар, и в холод, жгло раскаленным железом и жидким азотом, разбивало на куски, распыляло на атомы, и каждый атом был наполнен болью.

     Наверное, я кричал, но не слышал и не осознавал этого.

     А потом вдруг все прекратилось.

     Я лежал на боку, в позе эмбриона, обхватив колени руками, и мелко дрожал. Лишь спустя несколько бесконечно долгих секунд я понял, что лежал на твердом холодном камне, а не на жесткой траве, на которой стоял до того, как начался этот кошмар.

     Я открыл один глаз. Моргнул. Потом еще раз. Сначала было просто темно, затем из темноты начали проступать световые пятна, затем очертания предметов и людей. Еще через некоторое время появились звуки — сначала невнятное бормотание, которое постепенно разделилось на три голоса. А потом из невнятных потоков начали выделяться слова.

     И вдруг я почувствовал тепло, а потом и прикосновение. Через вечность понял, что кто-то приложил пальцы к моей шее. Еще вечность спустя узнал пальцы Эдвина.

     И мотнул головой — мир контуров пошел волнами, в голове что-то защелкало и загудело, будто запустился двигатель.

     Когда гул прекратился, я еще раз мотнул головой и сел, свесив ноги. И огляделся.

     Трент улыбался, Эдвин с довольным видом почесывал подбородок, Ральф застенчиво прятал глаза. А за их спинами меркли краски в том месте, где, насупившись, стоял Маролайт. Я весело подмигнул ему. Он бы сплюнул себе под ноги, если у него были слюнные железы... и ноги. Поэтому он просто качнулся и растаял, как тает туман по утру.

     — Никогда больше так не делай, — обратился я к сыну.

     — Ты тоже, — смеясь, ответил он.

     * * *

     Ночь выдалась жаркая, хотя за окном сердито завывал ветер и ронял тяжелые капли на подоконники и стекла. Сначала Ранита плакала, уткнувшись лицом мне в грудь. И мне хотелось провалиться на месте, но я понимал — если я снова исчезну, она будет рыдать еще горше. Поэтому я просто гладил ее по волосам, говорил какие-то приятности и целовал, куда дотягивался.

     Постепенно ее всхлипы стали реже, дыхание глубже, но чаще, а руки переместились с моей груди на спину.

     Наконец, она подняла лицо и грустно улыбнулась.

     Я ободряюще подмигнул и наклонился к ней. Наши губы встретились. Я крепче сжал ее плечи и прижал к себе.

     Ее ноготки, нежно царапая, очертили мои лопатки.

     — Ты моя дикая кошечка, — прошептал я ей на ухо, когда наши губы разомкнулись.

     — Ты хочешь меня приручить? — игриво мурлыкнула она, чуть отстранившись от меня.

     — Ни в коем случае, — улыбнулся я, прижав ее к себе еще крепче, чем раньше. — Тебя нельзя приручить. Ты — Львица Северной Земли. Тобой можно только восхищаться и с трепетом ждать, когда ты решишь обратить внимание на скромного бога.

     Она рассмеялась чуть рычащим грудным смехом, и я ощутил под пальцами жесткую львиную шерсть, а на своей щеке шелковистый горячий язык.

     Мда, давненько я не занимался любовью с нелюдьми, а тут прям два раза за два дня.

     Хе, и в этом деле млекопитающие однозначно лучше рыб...