Я жила с родителями и с братом. Мне тогда было 17, моему брату Артему — 15, а нашим предкам около сорока. Я хожу в одиннадцатый класс, Артем-в девятый. Сейчас март, самое начало месяца. Среда. Артем возвращается из школы, я пришла на пять минут раньше. Я выхожу в коридор.

      — Привет, Темка!

      — Отстань, дура. Он снимает портфель и смотрит в сторону.

      — За что ты меня так, братишка? — добродушно отвечаю я.

      — Потому что у меня проблемы, а ты дура и шлюха, ясно тебе?!!

     Родителей дома нет. Мама приходит в девять, папа — в десять, в одиннадцать, когда как. Я краснею от злости.

      — Что ты сказал?!

      — Что слышала, шлюшка ты наша!

     Я размахиваюсь и даю ему по щеке. Он сильнее меня, но он никогда не посмеет ударить меня. Да, у него ужасно вредный характер. Лет десять назад это было еще мило — вредный и прикольный малыш, но потом это было уже глупо. Он вредничал, плакал и кричал, со временем ему стало казаться, что меня в семье больше любят, и он стал грубить. Папе он грубил редко, боялся.

     Просто папа его пару раз порол за грубости, и он перестал. Потом он попробовал грубить маме, а мама «докладывала» о грубостях папе буквально, и его опять пороли. Он очень озлобился на меня. Во-первых, я была любимицей в доме и меня никогда не пороли, потому что я девочка, а во-вторых, в конце концов я была последней, кому можно было грубить. Сейчас он стал очень обидно обзывать меня, поняв то, что его за это не накажут. Но сегодня чаша моего терпения переполнилась.

     Я бью его по лицу еще раз и спрашиваю...

      — Повтори, что ты сказал?

     Он злобно смотрит на меня и говорит...

      — Блядь ты, Ирка. Что я могу сказать.

     Я улыбаюсь. Я знаю, что я с ним сделаю. Я веду его в комнату и грозно говорю... «Снимай штаны.» Он даже не спрашивает, зачем.

     Он бесприкословно подчинается сестре. Вот так, не прошло двух минут после того, как он был готов материться на меня, и все ради того, чтоб показаться крутым. Он снимает штаны и смотрит на меня. «А теперь трусы,» — командую я. Он смущается.

     «Давай-давай» — подбадриваю его я. Он краснеет, но снимает трусы. Стоит передо мной, красный от стыда, руки по швам, и готовый провалиться сквозь землю. Я смотрю на его член, немного обросший коричневыми волосами, и возбуждаюсь, но стараюсь не показывать виду. «Ложись на диван.» — продолжаю я. Он ложится. Я беру ремень и со всех сил ударяю им по его розовой нежной мальчишеской попке, давно не получавшей наказания. Он вздрагивает, на его попке появлятся красный след, быстро переходящий в синюшный. Он молчит, как партизан. Я внутри горжусь им, «какой он мужественный!» и бью его сильнее. Он вздрагивает опять и на его попке заметны уже два красных следа. Он продолжает молчать. Я продолжаю бить его изо всех сил. Он продолжает молчать.

     Только вздрагивает опять. Через двадцать минут его попка уже красно-фиолетовая, но я продолжаю бить её. Наконец, минут через тридцать, он произносит тихонечко... «М-м-м...» Я знаю, ему очень больно. Но он терпит. Я из последних сил начинаю быстро бить его, злорадствуя. Он только впивается пальцами глубоко в диван, но молчит. Я рассержена жутко. Я беру детские прыгалки и начинаю бить его ими. Он держится. Уже около пяти минут я бью его прыгалками. Потом бросаю их, думая... «Ведь он сильнее меня, но не вырывается. Я сажусь около него, говоря... «Тема, иди в свою комнату. Немедленно. Никаких друзей, миузыки, тиви, или компа месяц. Ясно?»

      — Да.

      — Ты знаешь, что заслживаешь этого?

      — Да.

      — Я права?

      — Да, Ира.

      — Иди.

     Он одевает трусы и штаны и уходит.

      — Дверь не закрывай! — кричу я ему в след. Он слушается.

     Проходит неделя, другая. Каждый день я порю его точно также, даже сильнее. Он стал покорным, как зайчонок.

     Последний раз я порю его в пятницу второй недели, и его попка синего цвета, а прошлые следы от ремня, расчетки-щетки, ковровой выбивалки, прыгалок и прутов причиняют невыносимые страдания. Я знаю. НО мой братишка молчит. Последний раз я поднимаю его с дивана сама.

      — Это последний раз, слышишь?! Ты прощен!

     Он улыбается...

      — Спасибо за урок, Ира. Я... не нарочно, прости, а?

      — Ладно-ладно, только не груби больше и веди себя хорошо, а?!

     Но я вижу слезу на его щеке. Попа у него невыносимо болит и пылает огнем, как я догадываюсь.

      — И ты прости меня, Темочка. Простишь?

      — Да, конечно.

     И он обнимает меня.

     На следующий день он приходит домой из шклоы печальный, носит джинсы и кофту весь день, хотя дома невыносимая жара. Пот течет по его лбу, но он не снимает одежду. Он выглядит странным, молчит, хотя после «урока воспитания» тароторил без умолку. Сопит и все время думает. О чем это?

     Я зову его в комнату «посмотреть новый постер», но на самом деле поговорить, просто я не хочу тревожить родителей.

      — Говори. — начинает он с порога.

     Я закрываю дверь на щеколду.

      — Будешь пороть? — грустно улыбается он.

      — Нет. Что с тобой?

      — Да так, ударился в шклое и все тело в синяках. Боюсь рудаков пугать.

     Я подхожу к нему и снимаю кофту, штаны, футболку и трусы. Я падаю на диван почти без сознания... все его тело покрыто ссадинами, полосками и синяками. ЕГо попа вся в крови и в кровавых полосках, которые опухли. Я плачу.

      — Кот тебя так?

      — Друзья...

      — Друзья?!!!

      — Я отказался курить и пить пиво. Они раздели меня и начали бить ногами в живот, я упал на пол, они продолжали, а когда увидели выпоротую задницу, взяли железные пруты и избили меня всего ими. Особенно по заду.

     Я реву и бросаюсь к нему в обьятия. Он гладит меня по голове и «успокаивает»...

      — Они пообещали, что завтра сделают со мной то же самое, ии послезавтра тоже.

      — Они могут тебя убить, Тема!

      — Что же делать... могут... и убьют. Хорошо, что ты не знаешь, как.

     Они пообещали отрезать мне мой член и заставить меня съесть меня. ПОтом они посрут и поссут мне в рот а потом забьют железными прутами, но не насмерть. Потом они отрежут мне все пальцы на ногах и руках, а потом бросят в снег, ночью, в овражек, закопав голого в снег и оставив только голову. Чтоб я замерз насмерть.

     У меня была истерика. Он успокоил меня. Родители тем временем ушли по делам. Я не разрешила ему выходить две недели из дома, соврав предкам, что у него сильнейший грипп. Потом я и мой парень плюс двое его друзей амбалов стали ходить с Артемом.

     Вот однажды мы встретили... ИХ. Их было трое. Трое невысокого роста крепышей с проволоками в крови моего брата. Или такой же жертвы, как он. Мы начали драться. Мой брат пытался защитить меня, но я вырвалась из его сильных рук и бросила каменюку в башку одного из уродов. Он свалился без сознания. Мой парень подхватил тот камень и одалел второго, его друзья замочили третьего. С тех пор прошло два года и мой брат перешел вдругую школу. Я теперь вместе с ним хожу на карате. Он больше к нам не приближались, а мой брат стал потрясающей паинькой...

     Вся история — лишь выдумка, а совпадение имен или событий — лишь случайнось.