(до 40-ка не рекомендуется»

     30 июня 2001, 12:30— 13:50, t=33 oC

     (Показания табло на

     пьяцца Чинечита в Риме)

     Я вновь пишу о жизни матом,

     Забыв приличия и стыд,

     Слова мои — не дипломатам,

     А всем, изведавшим прожить...

     Мой дядя был с причудой, право,

     Хотя е#ать ещё он мог,

     Но выбрал лучшую забаву —

     Сок спермы брызгал в потолок.

     За этим славным развлеченьем

     Его я часто заставал

     И любовался с восхищеньем,

     Как он до люстры доставал.

     Струя взлетала, как из пушки,

     Сноп брызг искрился на свету,

     И сладострастная игрушка

     В руке дрожала, вся в поту.

     Потом мгновенья расслабленья...

     И новый залп взлетает вверх,

     И в это миг самозабвенья

     Мой дядя плачет, пряча смех...

     Рука его дрожит сильнее,

     И пламенеет страстный взор:

     «Ты видишь, милый друг Евгений,

     Какой рисую я узор?»

     Я пригляделся, в самом деле,

     На потолке расцвёл пейзаж,

     А там такое беспределье...

     Меня аж бросило в мандраж.

     Я дяде высказал сомненья —

     Прилично ль членом рисовать,

     Ведь от такого напряженья

     Ты импотентом можешь стать?

     Старик в ответ лишь усмехнулся:

     «А что ещё осталось мне?

     Я перед каждой шлюхой гнулся,

     А вот сейчас я на спине

     Лежу, спокойно наслаждаясь,

     Высоких струй гляжу полёт...

     Не бойся, друг, не утруждаюсь,

     Рука крепка и х#й встаёт.

     Зато отсутствует волненье,

     Никто не требует «ещё!...»

     И не грызут потом сомненья:

     А вправду ль ей так хорошо?

     Никто не ноет « ах, отстаньте,

     Мол, мне давно уж надо спать...»,

     Твои цепляя бриллианты,

     Когда с другим идёт в кровать»

     И ты уже не нужен мужем,

     А только денежный мешок,

     И в лучшем случае послужишь

     Подушкой тёплой между ног.

     И что же делать в осень жизни?

     Всё бросить, всех послав к чертям,

     Уединиться, иль напыжась,

     Платить зачуханным б#ядям?

     Я шёл за ходом его мыслей,

     Вполуха слушая маразм,

     И размышлял о бренной жизни,

     Поправя дядюшке матрац.

     Хотя и бред нёс сивый мерин,

     Но доля истины в том есть —

     Короткий срок нам всем отмерен,

     И старость х#ем не отместь.

     Едва она плеча коснётся,

     Нас жжёт мучительный вопрос:

     Когда ж п#здец твой подкрадётся,

     И сколь ещё подаришь роз?

     Пройдут чудесные мгновенья

     Лобзаний искренних, и ложь

     Ты ощутишь в прикосновеньях,

     Признав — былого не вернёшь...

     И если та, кому стихами

     Не смог ты сердце разбудить,

     Во сне вздыхает о «Ван Дамме» —

     О ней не надобно грустить.

     Устав от женщин и веселий,

     Порою хочется забыть

     Те сладострастные мгновенья,

     Которых ради стоит жить.

     И даже, что казалось чудом

     С годами блекнет навсегда,

     И просыпаемся вдруг утром —

     А где же милые глаза?

     И сам не раз я ошибался,

     Ложь принимая за обман,

     На добрый взгляд я покупался

     И раздувал любви дурман.

     Но опьяненье проходило

     И растворялось, как туман,

     Но снова счастье приходило,

     И забывал я про капкан,

     Который сам себе же ставил,

     В душе держа свой идеал.

     Его черты, как грим добавив,

     Я слеп и вёл на пьедестал.

     Но макияж тускнел и блекнул,

     И лишь тогда я понимал,

     Что встретил отблеск неприметный

     Того, что в грёзах рисовал.

     Но все они не виноваты,

     Ведь с каждой было хорошо...

     А написал сейчас я матом,

     Поскольку жаль, что всё прошло...