... Она прошла, окатив меня запахом своих духов, знакомым до сладкого озноба, и, сделав еще шаг, остановилась в раздумье — все места были уже заняты. Ей пришлось обернуться и, заметив мое существование, небрежно осведомиться: «У вас свободно? Разрешите?» Я мог только кивнуть, горло еще сжимали последние ломкие судороги. Пульсирующие остатки невралгического восторга были сладко высосаны полутемным пространством салона и огнями автовокзала. Монстр, пожирающий бензин и километры (или наоборот?), собирался, если верить расписанию — но кто же верит мертвым буквам — доставить нас в Павловск. Огражденный от мира дымчатым стеклом, запахом новеньких сидений и непреклонностью водителя, на месте N16 сидел пассажир. Ему тридцать пять лет и восемь месяцев, он еще мил. На густых, иссиня-черных волосах пепел седины — это пепел падших империй его души. Два брака и кое-что еще, словно бороздой, проехались по его лицу, не оставив шанса на иное настоящее. Если бы было куда сесть, я, будучи женщиной, не стал бы интересоваться местом N15. Впрочем, ей виднее... А она мила... Если не стерва. Синие, странно чистого цвета глаза, розовая мочка уха из-под льняных волос, пальцы, как у принцессы. Интересно, а какие у принцесс пальцы? Перебирает газеты в дурацком полиэтиленовом пакете с крупными красными буквами. Сколько ей — 25, 30, 35? Ага. Вот еще какой-то толстый медицинский журнал. «Акушерство и...» Черт! Не успел... Читать собралась. Ну одно ясно — врач. Упаси меня боже от прекрасных врачей с красным дипломом и пустой головой... Автобус, наполняя дрожанием густой вечерний воздух, уже выворачивал на таллиннское шоссе. Белая осевая надежно и цепко вела его сквозь Город, а короткие вязкие зигзаги только доказывали невозможность изменить путь. Хорошо, пусть врач. Мы могли бы встретиться на ступеньках поликлиники, я шел бы к ней... Гм. Судя по специфике журнала, я вряд ли шел бы к ней. Пусть я шел бы за справкой для бассейна и столкнулся бы с ней в дверях. Ах-ах! Извините — ну что вы! Ой, нога! Сломан каблук. Она уже сидит у меня в машине, пусть это будет черный «оппель-кадетт», мы слушаем музыку. Мы едем по лужам за сосисками, нет, лучше за шампанским для ее дня рождения. Я покупаю ей 25 роз на углу Московского и поздравляю, она принимает подношение — я прощен и приглашен. Ее зовут Наташа, нет, пусть лучше Полина. Полинушка, Полли, Поллинька, По, Павла, Павлиночка, Ли — сладкая, нежная, моя ягодка... Мы поженились и живем в шикарном доме на площади Мужества, а летом на даче в Пярну. Я закончил курсы по... по... по резкому поумнению и становлюсь преуспевающим ученым, нет, лучше киносценаристом. Колеса «оппель-кадетта» полируют гладкий как стекло highway Германии, поднимают красноватую пыль Мексики, мнут пышную зелень Австралии. Ее прекрасные пальцы украшает голубой бриллиант на тонком ободке платины — мы ненавидим «рыжье».

     Дальше все идет еще быстрее. У нас двое прелестных крошек с пшеничными волосами и лукавыми ямочками на щеках. Я обожаю свою жену. Я снисходительно, но прекрасно прохожу мимо манящих деньгами, похотью, славой соблазнов, угрожающих семейному счастью. Моя жена — верх совершенства. Заботливая мать и прекрасная хозяйка, верная и понимающая, непереносимо сладкая и нежная на огромном — два на два, нет, два на три — сексодроме в спальне. У нее нежная тонкая шея девочки, пушок на хрупких руках, излучающие нежность глаза, мягкая бархатистая кожа, упругая девичья грудь с чуть вздернутым, как и носик, соском... Впрочем, хватит, а то мне, пожалуй, придется закинуть ногу на ногу или переложить шарф с багажной сеточки на колени. А время бежит, дом — полная чаша, подросшие дети — гордость школы, серая громада Пулковских высот качнулась и начинает уходить вправо. Через пятнадцать минут автобус замрет и с шипеньем откроет дверь, выпуская свою добычу в стреляющую огнями ночь. Пора закругляться. Хорошо, что мы живем не в средние века. Вдруг появляется ее школьный друг, о котором она почти забыла. Она осознает, что не может без него жить. Он неустроен и неумен, его карьера в плачевном состоянии, с ним она едва ли будет счастлива, но... Любовь зла. Он дарит ей отвратительные золотые кольца и безвкусные массивные серебряные оковы-браслеты. Разводимся в согласии — так будет лучше. Детей — пополам, квартиру — на две, дача — мне как мастерская, оппель — экс-жене. Все формальности развода позади, автобус уже ворча и ухая выезжает к площади. Все-таки у нас была очень хорошая семья, я был счастлив все эти годы. Нам удалось вырастить прекрасных детей. Она лечила больных, я снял талантливый фильм. Мы вспоминаем друг друга с благодарностью. А вот теперь мы встретились случайно в этом автобусе и, через ускользающую секунду, снова расстанемся навсегда. Выйдем из комфортабельного чрева замершего металлического зверя и пойдем в разные стороны под омерзительным сеющимся дождем. Он надежно смоет наши следы.