На совещании руководство поставило рачком весь наш рекламный отдел и, с небольшого разбегу, звучными поджопниками выпинало всех в двухнедельный отпуск — лето, жарища, вентиляция не справляется... Отпускных не дали, так что ничего пятизвездочного мне не светило, единственная надежда — Крым, и то если Тимур готов будет в меня вложиться. Когда я спросил, готов ли он, — он, недобро улыбнувшись, ответил, что и так вкладывает себя между моих булканов каждый вечер, и мокрая простыня подо мной — свидетельство эффективности вложения.

     — Ага, я должен тебя проспонсировать чтоб ты в Симеизе жопой своей блядской перед мужиками на пляже крутил; а не пошел бы ты в баню, дружок.

     Чертов ревнивец! А ведь я почти не давал ему повода, ну разве что с Пашкой, но у Пашки такой агрегат, что не соблазнить его было бы просто непростительно — о, задница еще несколько дней сладко ныла, даже на работе пару раз, поддавшись нахлынувшим воспоминаниям, убегал дрочить в туалет, включая на мобилке втихаря заснятое видео — моя идеальная жопа принимает его идеальный хуй... Когда он собрался кончать, я думал, взорвет меня изнутри своим белым фонтаном — надует своей спермой, как лягушку надувают через соломинку...

     Так значит, в баню... ну что ж, почему бы и нет? Бабушка не видела меня уже лет шесть — Москва умеет закрутить так, что какая уж тут деревенская родня, с родителями бы хоть повидаться... А в деревне — баня эта самая, молочко парное, яички, ху... впрочем, это я уже о другом.

     — Поеду, значит, в Большие Кóкушки, чо. Бабанька обрадуется!..

     — Вот и езжай. Там жопой особо не покрутишь — разве что перед местным алкашьем или когда медведь тебя в лесу заломит!

     Тимур вообще-то клевый, но, как и все смуглые мужики, ревнив, как павиан. Однако, когда каждый вечер ты имеешь гарантированный анальный оргазм, можно ведь и потерпеть, верно?

     Пусть деревня и глушь — а модный причесон с выбритыми на висках зигзагами я сделал всё равно — нужно держать марку стильного столичного оболтуса, и пусть все кругом обдрочатся, пока я буду в узких джинсиках, слегка (не вызывающе, но кто способен оценить — поймет) повиливая гладким мои жопцом маршировать от железнодорожной станции к бабушкиному дому, мимо клуба, мимо сельпо, мимо пацанчиков в китайских спортивных штанах...

     А поменялось мало что, да. Разве что иномарки кое-где появились (как они ездят по этим ухабам, понтовщики?), да у бабушки изрядно прибавилось седых волос. «Андрюша, ну возмужал, надо тебе уже невесту хорошую искать!» Эх, знала бы она, что у меня сзади под джинсиками — невеста на выданьи, а уж сколько свадебных фоток у нее в специальном альбомчике «Только для избранных»... А запах у бабушки всё тот же — родной.

     — Там у вас в Москве-то и бани толковой, небось, не найти! А под душем — разве ж мытье, Андрюш? Так только — грязь смыть, ни здоровья тебе, ни радости! Я давеча Сашку нарочно для тебя растопить пожарче попросила; ну и что, говорю, что понедельник, внук мой приезжает, затопишь, как миленький, и веничком его, веничком, чтоб дурь-то городскую всю выбить, а то забыл бабку рóдную! Сашку-то помнишь?

     Сашка — это мой троюродный, что ли, брат, белобрысый, жилистый сын местного тракториста, дяди Лёвы. Помню, лет в четырнадцать так напоил меня украденной у отца бражкой, что весь следующий день было не проблеваться... Узнать бы его теперь, засранца!

     Узнал... Хотя, встреть я его в городе, в другой обстановке — не признал бы; может, задержал бы взгляд на несколько секунд: статный такой стал мужичок, морда бессовестная, как мне нравится; не так, чтобы красавчик, но «что-то есть» — губы в вечной ухмылочке, выжженные солнцем кудри на загарелом лбу, не качок, но такой... всё при нем, «из породы гончих», как говорил про таких один мой бывший ебарёк.

     — Ну здарова чтоли, Дрончик! — Саня приобнял меня, хлопая по спине так, чтобы я, видимо, почувствовал, какой он мужик, — Давно не виделись, братуха, совсем стал городским, как это у вас говорят, хипстар, что ль? — Саня засмеялся, зубы у него белые, клыки кривые, один на треть отбит — бык колхозный рогом долбанул, — ого, какие подробности вдруг вспомнились, вот уж не подумал бы... Пахнет куревом, перегаром и на удивление приличным парфюмом.

     — Привет, Санек. Ты теперь в Кокушках первый парень чтоль? Надушился как кавалер! — в тон ему говорю я, ощущая, что вместо приятеля из детства начинаю воспринимать его как интересного, пусть и простецкого мужика.

     — Ну первый не первый, а девки в гости, бывает, зазывают, — хохотнул Саня, шлепая меня зачем-то уже пониже спины, — да у нас, Дрончик, кавалером-то быть не трудно, если сильно не бухаешь и руки не из жопы растут. Костет вон паленым бухлом отравился, Серого за драку на два года уконтропупили, так что все бабы по-любому мои, хоть бы у меня и хуй был с желудь... Ты-то как? Жениться не надумал? А то Сергевна тебе тут невесту надыбала, ничо так девка, буфера будь здоров, мял ей как-то после клуба... — замечтался Саня, — Короче, надумаешь, помогу к ней подъехать. Там ведь в Москве все бляди небось, сами не знают, чего хотят, а Лерка гулять не будет, ну разве что я по-братски иногда зайду... — подмигнул Саня, будучи явно в хорошем расположении духа.

     — Любишь ты о бабах, — заглянул я в его бесстыжие глаза, похлопывая-ощупывая в ответ.

     — А чем тут по вечерам заниматься, лунапарка у нас нету, Дрончик! Ладно, чем пиздеть попусту, пойдем в баньку, там у меня уже всё на мази, заодно креатив мой заценишь!

     Баня стояла чуть наособицу, за домом бабушки, за домом Санькиной семьи; строили ее когда-то все вместе, чтобы по субботам париться всей большой родней. А родни у меня в Кокушках — треть деревни; я с легким ужасом подумал о том, что всех придется обойти, везде в меня будут вливать свой, уникальный (картофельный, свекольный, яблочный) самогон и спрашивать, что там у Путина с Кабаевой.

     Саня шагал, довольно глядя на меня, и, кажется, что-то предвкушая. Подойдя поближе к бане, я понял причину его самодовольной таинственности. У бани было надстроено крылечко, перед крыльцом посажены нарядные клумбы с георгинами, пять метров дорожки перед входом были выложены гладкими белыми камушками, и — самый атас — над дверью была приколочена доска с кривоватыми, с безуспешной претензией на красоту буквами. «Е-Баня».

     Я слегка охуел. Саня сиял, видимо приняв мое удивление за немой восторг.

     — Давай, просачивайся, там внутри самое прикольное, — подтолкнул меня под попу брательник.

     В расширенном предбаннике, кроме двух аккуратно убранных коек, стоял столик, на котором — едрит мадрид! — красовались два пошарпанных ноута. Между ними стоял граненый стакан с пластиковыми маргаритками. С кладбища цветочки подрезал что ли? — подумал я.

     — Долго думал, как назвать, Дрончик. «Виртуальная баня» — получается, что она вроде как не настоящая, да? А какая она ненастоящая, если я так топлю, что девки больше трех минут без перерыва не усидят? «Интернет-салон с парилкой» — длинно... А «Е-баня» — коротко и по делу, вроде е-мейла. Не, ну а чо, вайфай вон, работает бесперебойно, — Саня кивнул на угол под потолком, где между букетами зверобоя и вениками помаргивал красный огонек, — А ты, небось, думал, что мы тут лошки косопузые? Не, брат, прогресс — его, кагрица, хуй остановишь!

     — Санек, — спросил я, чувствуя, что мои брови как подскочили к верху лба, так и прилипли там, — а кто сюда... чатиться-то пойдет? Матвеич или тетя Зина?

     — Всё-таки думаешь, что лошки! — Санька присел на лавку, стягивая свои потасканные кроссы. — У нас же тут охота, ты не в курсе? Каждую неделю охотнички наезжают... стреляют-то они так, что кабанов только прибавляется, а вот отдохнуть культурно, под водочку, — любители. Да и вообще, движуха нужна, а то тут же, бля, мхом покроешься... Давай-ка бахнем за встречу!

     Водка была, конечно, не просто водка, а настоенная — рябина, облепиха и какие-то неузнанные мной травки. ...

 

     По всему видать, бабушка велела принять меня по высшему разряду. «Мягко пьется, и от всех, само собой, болезней!» — деловито шепнул Санька, стягивая клетчатую рубаху, под которой обнаружился загорелый, со следами майки на плечах, торс.

     Выпили, и сразу, конечно, по второй. Ох, какой нахрен Таиланд, вот оно — счастье...

     — Сразу много не будем, — сказал Саня тоном, которому не хотелось перечить, — ты давай раздевайся, а я пока парку поддам! — Он стянул трусы, и, сверкнув упругой белой жопой, нырнул в парную.

     Когда я стал раздеваться, то обнаружил, что у меня стоит. Приспустил свои желтые, заказанные на ебее, труселя в обтяжку, и хуй сразу бодро, бесстыже выпрыгнул наружу. Ох, как я хотел... Этот поджарый торс, плоский живот с дорожкой светлых волос посредине, бесстыжие губы, лезущие на лоб вихры... Пришлось преснуть вниз живота из ведра холодной водой, прежде чем последовать за Саньком в жаркий, с плотным, пропитанным березовым духом, воздухом, рай...

     Саня сидел на нижнем полке, и, гоняя клубы пара, охаживал себя по плечам березовым веничком.

     — Есть еще дубовые и еловые, но еловые — жестковато для первого раза — сказал Санька, поймав мой взгляд.

     Взгляд мой был, конечно, нацелен не на веник... Санин хуй, крупный, жилистый, с выступившими на нем каплями пота, солидно лежал на деревянном полке между эффектно разведенных в стороны ляжек. Да уж, не желудь! Здоровые волосатые яйца подпирали его, образуя композицию, от созерцания которой я невольно сглотнул слюну. Ну ладно руки там рельефные, ноги — оно понятно, механизатор, физический труд, но хуй-то почему такой? Землю он им пашет?

     — Давай, Дрончик, залазь наверх, жопой кверху ложись, я полки скатил кипятком, всё стерильно!

     О да, отжарь меня, пропарь меня, братишка, — чуть не сказал я вслух, забираясь на полок так, чтобы слегка коснуться оттопыренной жопой санькиного плеча. Он заметил это и шутливо пошлепал рукой по булкам. У меня снова стал предательски вставать.

     — Жопка у тебя что надо, красивая! — Саня окунул веник в чан с кипятком и слегка прошелся им по моей спине.

     — Ох, бля, — прошептал я, поёживаясь всем телом и (ну да, нарочно, конечно же) оттопыривая попку.

     Санька снова шлепнул по ней горячей, влажной рукой. Оу, ему нравится так играть, отлично! Я стал повиливать жопцом, делая вид, что это результат охаживания меня веником. Хую было тесно между горячим полком и животом.

     — А что выбрито — это так в Москве вашей модно, да, Дрончик? — спросил Саня, проведя пальцем мне между булок.

     Бляха, что ему сказать?

     — Ну... это ж для красоты, Сань. Сам сказал, жопа хороша... вот, ухаживаю. Как тебе? — я приподнял бедра и покрутил задом. Санька заржал и шлепнул по ней веником. Ох! Я увеличил амплитуду. Саня зашлепал веником шибче.

     — Ладно, Дрончик, пойдем в предбанник охолонемся...

     Слезая, я заметил, что хуй у Сани явно набряк и слегка подоттопырился. Все люди бисексуальны, как пишут в этом чертовом интернете...

     Потные, красные, в божественном отупении стояли мы в предбаннике.

     — Тяжеловато с непривычки? — довольно улыбаясь, спросил облепленный березовыми листьями Санек. — Ты присядь, так полегше.

     Я с удовольствием повиновался. Сидя на корточках, я мог вблизи разглядывать санин хуй, болтавшийся прямо перед моим носом. Хотя он, кажется, уже и не болтался, в нем появилась твердость, головка чуть показалась из-под аккуратного кольца крайней плоти. Как же он был хорош! Я сделал вид, что не удержал равновесия и прижался лицом прямо к его распаренной, красной плоти, рукой схватив Саньку за бедро, чтобы удержаться. Хуй тут же толкнул меня прямо в щеку. Ага, какой ты восприимчивый...

     — Ох, Сань, прости, подскользнулся, — внимательно заглянул я братишке в глаза. Тот тоже оценивающе, весело и насмешливо смотрел на меня сверху.

     — Значит, для красоты бреешь, модник, — подмигнул Саня, отлепляя мокрый лист от моего лба.

     — Что там у тебя на главной страничке, интересно, — сказал я, вставая, и уже откровенней повиливая жопой, подошел к столику с ноутами. Я отодвинул стоявший у столика стул и защелкал мышкой, опираясь на руки и отклячив зад. Саня подошел сзади с двумя наполненными рюмками.

     — Мейлру... фу, братишка, как пошло; оу, ты и Инстаграм залазишь — респект!

     Тимур, когда раздражен, говорит, что связался со мной ислючительно из-за жопы — характер у меня строптивый, мордаха хоть и симпатичная, но не в его вкусе — а вот жопа близка к идеалу — круглые булки, не излишне поджарые, когда не за что толком ухватиться, но и не дрябло-бабьи, сочные, гладкокожие; дырка аккуратная, ухоженая, эластичная. Когда мы познакомились на одном блядском сайте, я ему долго вообще не показывал никаких фоток кроме пошло-тыловых; как он потом признался, он влюбился в мою жопу страстно. Кажется, она действовала не только на него, но и на некоторых сельских натуралов.

     Санька приобнял меня сзади за талию и протянул рюмку.

     — Ну... за твою «Е-баню», братила, — произнес я тост, прижимаясь к нему. Саня не отпрянул, напротив, я ощутил его ладонь на своей ягодице.

     — А ты, я вижу, любишь париться, да, Дрончик? — ухмыльнулся Санек, щупая жопу всё откровенней.

     Я повернулся к нему попкой, максимально прогнул спину (четыре года спортивной гимнастики всё же!), и, щелкая мышкой, прошептал:
— Смотря с кем... с братом... с дружбаном моим старым... попариться... — я коснулся виляющей жопой его члена, — не грех... тем более... он, кажется, любит парить...

     — Любит, блядь, еще как! — зарычал Сашка, хватая меня за бедра и зарываясь потным, тяжело дышащим лицом мне в промежность. Оу, какой поворот! Жопа сразу же отозвалась сладким зудом. Язык, какой сильный у него язык, он что, орехи им колет? — Саня, сильно не кусай, за две недели ж не пройдет, охбля, ну ты кобель, бедные мои булочки...

     Саня схватил меня на руки — это при том, что весил я может чуть поменьше его, и быстро поднес к койке.

     — Раком, бля, хочу раком... — Саня пристроил меня лицом к окошку, так, чтобы коленки стояли на подушке, а задница была максимально доступна. — Вон, смотри, аисты над бабы Машиной избой гнездо свили, — шептал он торопливо, смазывая мне сзади невесть откуда взявшейся мазью, — У нас из баньки вид заебись, всё продумано, Дрончик...

     — А внутри баньки как тебе видок? — позволил себе пококетничать я, виляя, как блядь, смазываемой жопой.

     — Пиздец, пиздец, братан... ты главное... ты смотри... там аисты... красивые... прямо над яблоней, помнишь, мы с нее всё яблоки тырили, нигде таких сладких не было? Слааденьких... — Саня прильнул жопе, и, коля щетиной, стал осыпать ее страстными поцелуями.

     — У тебя тут всё, что нужно, есть, любитель сладких яблок? — обернулся я.

     Саня был уже в резинке. Здоровенный узловатый хуй подрагивал прямо у моей распалившейся жопы.

     — За лошков держишь... У меня же «Е-баня»! — с этими словами Саня схватил меня за бедра и сразу, уверенно, загнал свой хуище в зудящую желания от дырку. Он то забирался коленями на койку, и тогда жопа моя подпрыгивала на высоко торчащем хую, то, не вынимая своего дрына, спрыгивал на пол, и тогда я мог сам потрахивать его попочкой, подалбливая дыркой распираемую страстью санькину залупу.

     Когда девки пошли на колодец за водой, Саня перешел на такой темп, который средний ебарь мог выдержать от силы минуту, однако мой механизатор был крепок, и я всё еще прыгал на его хую и когда сильно постаревший дядя Петя вел с поля своих коз, и когда возвращались из лесу с полными корзинами какие-то неизвестные мне дачники. Когда Саня перешел уже на какой-то совсем бешеный галоп и жопа моя затряслась и снаружи, подпрыгивая от толчков сашкиного колкого лобка, и внутри, от накатывающего оргазма, у окошка вдруг появилась бабушка. Сквозь маленькое запотевшее стекло ей, видимо, было видно мое охуевшее от счастья, потное, с красными уже не от жара, а от похоти, щеками.

     — Как ты там, Андрюшенька, Сашка-то хорошо пропарил? — участливо спросила она.

     — Да... — беззвучно, одними губами ответил я, чувствуя, как сквозь все мое тело проходит сотрясающая его волна, выстреливая из члена далеко отлетающими белыми сгустками. Саня сделал последний мощный тычок и, вцепившись ногтями в белую жопу мою и сладко матерясь, разрядился следом.

     — Вот это дело, — подслеповато улыбнулась бабушка. — А я вам сырничков напекла, после баньки-то в самый раз! — Они потихоньку зашагала к избе.

     Саня отвалился от меня, сев прямо на пол, и стянул переполненный спермой гандон.

     — Классно попарились, — подмигнул он. — А завтра, братан, — по бабам!