Рассказ Паши.

     Когда Лёха ушёл, я стоял в шоке, всё так же прижимая к груди полюбившегося мне другого парня: Мишу. Мишутку. Маленького контрактника, ставшего за неделю мне близким и родным, как и Лёха. И вот Лёха ушёл. Жизнь на одну секунду, показалось, дала трещину. Перед глазами пролетали счастливые мгновения нашей любви, наших феерических ночей и дней, полных томительного ожидания новых встреч.

     Не знаю, сколько я так стоял и вспоминал прошлое. Но секунда шока от разлуки прошла. Из ступора небытия меня вырвало моё нынешнее: зашевелился в моих объятиях Михаил. Я посмотрел на Малого, как его теперь все называли с лёгкой руки всё того же моего Лёхи. Нет, уже минуту как НЕ моего Лёхи. И я не бросился догонять, просить прощения, зацеловать обиду бывшего моим парня. Выбор сделан по-будничному скоро и неожиданно для меня самого. Ещё с утра моим любовником был Лёха. К обеду мы расстались из-за Миши. Я остался с Мишей. Мой новый парнишка испуганно смотрит на меня, мой парнишка с надеждой и робкой любовью смотрит на меня. Я какое-то время колеблюсь, потом бросаю в никуда:

     — Чёрт с ним. Сам закрою ворота. Готовь постельку, Мишутка, — я улыбнулся, подмигнул и ущипнул стажёра за ухо.

     Он счастливо заулыбался. Я, довольный собой, в предвкушении ебли, счастливо оскалился. Подойдя к воротам, прежде чем запереться, посмотрел наружу. Никого. Лёха всё-таки ушёл.

     Мы с Мишей сняли маленькую однокомнатную квартиру, я ушёл из общежития. Не стало проблем где поебаться: Миша засыпал в моих объятиях, просыпался от моих утренних вторжений в его сладкую попку.

     Теперь с Лёхой я встречался только на службе, в парке. Наши отношения на людях были дружелюбными, даже ещё дружелюбнее, чем прежде. Ведь не надо было больше ничего скрывать. Лёха продолжал жить в той же комнате, только стал проситься в поездки на полигон. Он выполнил своё обещание, брошенное в сердцах: вновь встретился с Ромой, неизвестным мне прапорщиком с полигона, заменившим Лёхе меня.

     Наступила ранняя осень: желтеет листва, дорогу перебегают первоклассники, на службу с утра идём в свитерах под кителем.

     Когда начала формироваться длинная колонна для перевозки двух рот, боеприпасов, палаточного лагеря и много ещё чего на полигон, я не сомневался, что встречу Лёху: тот не упускал возможности повидаться со своим Ромой. Я встал под вещевое имущество, Лёха загрузился боеприпасами. Мой нынешний любовник Миша никуда не поехал: кому-то ведь надо заступить в гарнизонный подвижный патруль. Вчера с вечера, по мнению ротного, надо оказалось Мише. С ротным не поспоришь. Я надеялся вернуться к ужину, но самое позднее: к вечерней поверке. Контрактники не стоят на вечерней поверке: это как временной рубеж, недоступный пониманию гражданских, означающий, что наступило время спать. Спать хотелось в нагретой Мишей постели.

     Колонна двинулась в путь перед обедом, плелась со скоростью самого вредного и медленного ЗИЛа до полигона часа три. К этому времени пошел дождь. На подъезде к полигонному КПП дождь превратился в ливень, который то прекращался, то опять поливал как из ведра. Маленькая речушка, которую вчера курица вброд могла перейти, ревела страшным потоком, качала старый мост, грозила его снести. Машины по одной, с опаской, перешли на другую сторону. На полигоне все разбрелись, разъехались, рассосались по своим делам, по участкам, по палаткам. Лёха сразу рванул к дальнему участку, к Роме. Мои надежды быстро скинуть груз и свинтить с кем-нибудь из торопящихся начальников обратно в часть побыстрее, не оправдались. С отчаянием я наблюдал, как одна за другой разгружались соседи по колонне, под разными предлогами по одной или кучкуясь, улепётывали в часть. Я уже психовал, уже начало смеркаться, когда нашлись хозяева моего груза и уставшие солдаты скинули на грязную землю всё с кузова. Быстро подъехал к штабу полигона, отметился у равнодушного писаря, рванул к КПП: наконец-то домой.

     Солдаты на КПП подняли шлагбаум, но посоветовали остаться на ночь или пересечь реку вброд: мост старый, ненадёжный. Я медленно подъехал к мосту, раздумывая, не остаться ли до утра. Но мысль, что Миша уже вернулся с наряда и ждёт меня, вдохновила. Далеко позади показался свет от фар ещё какой-то машины, задержавшейся на полигоне. Была, не была: пройду, решил я и нажал на газ.

     Нет, не пройдёшь, решил кто-то в небесах. Под передними колёсами мост начал оседать, кабину потащило вперёд и вниз. Мои бесплодные попытки нажать на тормоз, дать задний ход не имели успеха перед земной гравитацией. Машина провалилась в грязный ревущий поток, в лобовое стекло ударили доски настила, вырванные с моста. Сквозь бесчисленные, как показалось, щели брызнули струи холодной речной воды.

     Я с ужасом смотрю прямо перед собой на доски, выдавливающие паутину триплекса лобового стекла. Время остановилось. Лежу на бесполезном руле, вцепился в него. Исчез свет, это я окончательно провалился в забурлившую грязную реку. Пытаюсь открыть дверку, эта задача мне не по плечу, хотя пальцам аж больно от усилий. Хочется жить, безумно хочется жить. Мечусь по приборной панели, хочу как-то выбраться из ледяной воды, хлещущей в кабину. Неужели всё, мне конец.

     Что-то глухо стукнуло. Я рву на этот звук. Боковое стекло поддаётся монтировке; дыра, ещё дыра, выламываются крупные осколки, монтировка влетает в кабину вместе с новым потоком грязи. Всё пространство заполняется водой. Я обессилено сопротивляюсь струе, хватаю край разбитого окна. Глаза закрыты, в груди кончается воздух. Чья-то рука прорывается, вторгается в реальность и хватает меня за волосы, за протянутую руку. Я ничего больше не чую. Мне больно, что-то царапает, режет кожу. Мне больно, что-то сильно бьет меня о железо. Мне холодно. Мне всё равно. И только когда сознание угасало навсегда, стало больно глазам, их ослепил свет с поверхности небытия.

     И снова свет. И снова больно глазам, судорожно вдыхаю, хриплю и падаю в темноту, успев, однако, услышать далёкое:

     — Доктор, он очнулся...

     Я выздоравливаю. В госпитале, где я лежу, медсёстры и доктора много раз рассказывали историю моего спасения. Как едущий за мной Лёха — да, это был он — кинулся в мутный беснующийся поток. Как разбил окно и выволок меня бессознательного из утонувшей кабины. Как с риском для себя и меня — другого выхода не было — закинул меня к себе в кабину и вброд пересёк реку. Как гнал на красный свет, превышая скорость, как лихо, юзом остановился на глазах изумлённого полка у санчасти, как обежал кабину и посеял панику, вытащив меня окровавленного и бездыханного. У моей койки неизменно появляется Миша, заходил пару раз грозный ротный, ребята с парка завалили фруктами. Не появляется только Лёха.

     

     Каждый раз, когда открывается дверь в палате, я вздрагиваю, я жду его, моего Лёху.

     Сегодня, я чувствую, он придёт. Малой заступает в наряд. И Лёха придёт, навестит больного. Вы спросите, не слишком ли он много сделал для меня? Нет. Не много, а очень много.

У него оказалась та же группа крови, что и у меня. Когда я умирал, теряя кровь от многочисленных порезов разбитого стекла, Лёха оказался под рукой врачей.

     Отныне во мне течёт Его кровь. Сердце стучит, перегоняя Его кровь.

     Конец истории о контрактниках...