Это была заброшенная бензоколонка на маленькой загородной трассе. Высокие сосны, растущие по левую сторону дороги, скрывали от глаз вздымающийся в глубине долины город. Ноябрьский туман обволакивал кроны деревьев, редкие телеграфные столбы на обочине, разбитый киоск кассира и одну единственную заправочную колонку. Рядом с ней, на пустом ящике из-под угля, дежурил юноша лет семнадцати. Одетый в белую спортивную куртку и узкие синие джинсы, он казался заблудившимся школьником, присевшим отдохнуть. На самом деле он здесь работал. И еще — ждал... Его невеселые темные глаза, скраденные частоколом густых ресниц, ярко выделялись на фоне бледного узкого лица, а непослушные черные волосы по-детски выбивались под край белой вязаной шапочки.

     Он был довольно высок и худощав, слегка сутул, но в движениях его всегда присутствовала какая-то ломаная грация, которая заставляла редких клиентов исподволь задерживать на нем взгляд, будто спрашивая: «Что он тут делает?» И позже, когда автомобиль, скрипнув тормозами, покидал станцию, его владельца не оставляло странное чувство удрученности.

     Юношу звали Тимуром. Он жил в деревне, притулившейся у подножья Больших гор. Каждое утро мать будила его легким ударом ладони по щеке. Он послушно поднимался, споласкивал над раковиной сонное лицо, механическим жестом чистил зубы, и, не завтракая, выходил из дома в промозглое осеннее утро. Он не перечил матери, почти с ней не разговаривал. Но любил эту хмурую, раздавленную поденной работой, женщину, которая забывала кормить его перед работой и ложилась спать задолго до его прихода. Отца он не помнил. Знал только, что тот сорвался со скалы, возвращаясь верхом с высокогорных пастбищ. Окончив школу, он остался с нею влачить жалкое существование, умолчав о своем страстном желании учиться на художника. Похоронив заветную мечту, Тимур стал совсем нелюдимым, немного грубым и диковатым в общении с посторонними. Единственным его собеседником на протяжении всего года работы на бензоколонке был полусумасшедший кассир, пьянствующий от зари до зари, да хозяин, порой заглядывавший за смешной выручкой. Это общение, если его можно было так назвать, состояло из череды коротких фраз и междометий, и носило инструктивный характер. Жизнь казалась юноше одним сплошным днем на угольном ящике. Погода не становилась лучше, дожди рядили с глубокой ночи до утра, небо, заткнутое лиловыми тучками, ни на миг не озарялось животворным солнечным проблеском. Тимур не грустил, не радовался, ни искал выхода...

     Но появился Он...

     Высокий черноволосый мужчина, стройный и широкоплечий, с красивым жестким лицом и по-детски нежными губами бесшумно припарковался на обочине его жизни. Оливковая «Ауди» стала гнездом его счастья и наказания. Аслан (так звали мужчину) просто пригласил юношу в салон отогреться. В тот вечер дождь обернулся адским ливнем, и одинокая фигура мальчика на фоне бушующего неба показалась ему трогательной. Он и сам застрял в пути, застигнутый непроглядной тьмой и мешаниной атмосферных осадков. Решив переждать непогоду на забытой богом платформе станции, он и не рассчитывал встретить здесь живую душу. Повинуясь движениям своего, в общем-то, не мягкого сердца, он приоткрыл дверцу и подозвал дрогнущего на мокром ветру юношу. Когда тот, словно нехотя, просунул внутрь свою мокрую кудрявую голову и вопрошающе поднял на него пропасти теплых карих глаз, в которых капли дождя смешались со слезами злости, мужчина оторопел. Что-то в его недрах вздрогнуло, оборвалось и мерно задышало. Пульсирующий комок подобрался к самым ребрам, распирая их и медленно сжимая. Эта недозволенная нежность, опасная, дикая, пограничная с желанием уничтожить вызывающий её объект, всколыхнула его уверенное мускулистое тело.

     «Запрыгивай, — сказал тогда он. — И захлопни, наконец, дверь — обивку промочишь... « Пошлые слова давали ему время на осмысление необычного сигнала души. Что это? Ему 37 лет, он деловит и успешен, сух с подчиненными, ласков с дочерьми и женой. Есть параллельные романы, короткие и оздоровительные, подобны выпусканию застойной крови. В них всегда много плоти, физического голода, но совсем нет трепета и сердечной тоски. Один из них затянулся чуть дольше обычного, но, не желая сбивать налаженный ритм жизни, он объяснился с по-настоящему влюбленной в него женщиной, попросив её выкинуть прошлое из головы. На нее было жалко смотреть, но он справился и вычеркнул ее из жизни, если не из памяти. И вот...

     «У Вас красивая машина... « Тимур положил голову на мягкий кожаный валик и впервые улыбнулся, сонно, смежив длинные мокрые ресницы. Капли воды бежали по его обмерзлым смуглым скулам.

     «Обычная тачка, — буркнул в ответ Аслан, включая обогреватель на максимальный уровень. — Отогрейся немного. У твоих хозяев голова не на месте, даже сторожку не построили!» Тихая музыка, струящаяся из стереомагнитофона, убаюкивала. «Давно работаешь тут?» — спросил мужчина. Юноша ответил. Еще несколько пустых вопросов для отпугивания тишины. Последний вопрос повис в воздухе. Тимур спал. Его розоватые губы с белой каймой приоткрылись, обнажая ряд молодых полупрозрачных зубов. Неожиданно он всхлипнул. Сквозь неясное бормотание прозвучало только одно отчетливое слово «Папа... « Аслан обернулся и долго смотрел на него, ощущая каждой клеточкой, как паническое чувство стыда, жалости и животной похоти разливается по его пойманному в силок телу.

     Через неделю оливковый автомобиль притормозил у автозаправки. Уже смеркалось. Дорога была пуста.

     Едва Тимур нырнул в пахнущее кожей и дорогими сигаретами чрево машины, кнопки блокировки двери плавно опустились. Аслан вытащил из кармана две голубоватые купюры. «Тебе нужна помощь, — сказал он, виновато пряча глаза. — Не возражай. Возьми эти деньги. Думаю, ты за полгода не заработаешь больше на этой ржавой развалине. Через некоторое время получишь еще». Недоуменный взгляд юноши не мешал ему говорить. Это была сделка. В эту минуту он, отбросив накопившуюся за неделю тоску, говорил без запинки. «Я не беру подачек, — пробормотал в ответ смущенный мальчишеский голос. — Надо что-то сделать?» Аслан положил руку на колено парня. «Ты их заработаешь». Тимур попытался скинуть с себя эту красивую наглую руку, но крепкие длинные пальцы скобой вцепились в его тело. «У меня нет сына, — прозвучал хриплый голос мужчины. — И дай бог, не будет. Потому что то, что я испытываю сейчас к тебе, — противоестественно, недопустимо. Мне жаль тебя, как сына, но я хочу тебя, как...

     Понимаешь? Конечно, не понимаешь...

     Просто дай мне то, чего я хочу. Я не говорю, что тебе это нужно. Может, тебе и противно сейчас. Но потому я и плачу. Возьми эти деньги, закрой глаза и делай, что я скажу...»

     Машина отъехала в сосновый пролесок. Аслан пересел на заднее сиденье, где в самом углу дорогого салона, съежившись, как пойманный воробей, сидел юноша в белой вязаной шапочке. Пока жадные губы мужчины беспрепятственно скользили по его длинной бархатистой шее, замирая в углублениях ключиц, он, молча, отгонял пугающие мысли. Слушая, как шумно вбирает воздух ноздрями этот сумасшедший извращенец, как шепотом говорит ему в ухо гадости, он раздумывал над тем, кем он проснется на следующее утро. Когда тот стал кусать его грудь, облизывая соски и поглаживая мякоть плоского живота, он услышал внутри себя первые бубенчики желания. Когда рука мужчины проскользнула между его гладких смуглых полушарий, проникая во влажное пульсирующее отверстие бесстыдным пальцем, он с ужасом осознал, что сдается. Аслан на мгновенье оторвался от него, обвел салон мутноватым от возбуждения взглядом. Зарывшись носом в короткие темные волосы Тимура, он прошептал: «Сейчас ты возьмешь его... « Короткий рывок, лязг молнии на джинсах, и вот что-то огромное разбухает перед глазами оробевшего юноши. «Возьми его в ротик, малыш, — хрипло просит мужчина, ласково перебирая черные пряди на макушке Тимура. — Сделай мне приятно». Чутким, но решительным движением он притягивает голову парня к исходящему жаром паху. Тимур пытается возразить. Действие мужчины опередило развитие его мыслей. Но крепкая ладонь неумолима: крупный горячий болт смазано проникает в его пересохший от волнения рот, мягкие губы обхватывают надутую обрезанную головку, язык начинает порхать. Он прячет зубы, понимая тактику такого акта на уровне интуиции, заглатывает сочное естество, истекающее обильной смазкой. Мужчина запрокидывает голову, издавая какой-то утробный низкий звук. Этот хрипящий стон указывает юноше, что этот большой и мужественный человек полностью в его власти, и прекрати он сейчас свою сладкую пытку, весь мир для того «другого» рухнет хотя бы на несколько минут.

     Позже, когда его пронзила нечеловеческая боль, когда нежная девственная плоть раздвинулась под давлением неумолимого зверя, сминая его, лаская и высасывая из него живительные соки, он понял, что принять власть этого мужчины — необходимость. Его надевали и снимали, как перчатку, на его гибкой гладкой талии чернели синяки от страстного захвата, его шея и плечи были в зализах и алых пятнышках, в искусанных ушах звенел голодный рык взрослого самца, берущего его силой. И вдруг — резкий вскрик, тишина... Он чувствовал, как его внутренности стремительно заполняются горячей влагой. Мужчина отстранился. Выдохнул. Тимур слабыми рукам натянул джинсы, опустил задранный свитер, нащупал в темноте куртку... В полном затишье приоткрыл дверь автомобиля. Взглянул на небо. Вышел. Он брёл к станции, не оборачиваясь. Его плечи выпрямлялись.

     Он слышал, как заурчал мотор «Ауди». Слышал, как машина, хрустя ветками и чавкая во влажной почве, выехала из пролеска. Слышал, как она устремилась вверх по дорожному полотну...

     Он слышал, как под белой спортивной курткой бьется его изодранное сердце.

     Каждое утро он сидит на пустом ящике из-под угля на маленькой заброшенной бензоколонке. И каждый вечер он ждёт...