Когда из хижины разнеслись по округе крики Анны, неподалёку в кустах скрывалась одинокая фигура. Это был Рикардо Хименес. Услышав плач родившегося ребёнка, он ухмыльнулся довольно и торжествующе, потом постоял ещё немного и медленным пружинящим шагом пошёл в свою пещеру.

     Ночью Анна проснулась от плача сына, превозмогая боль, села на кровати. Из-за ширмы показалась голова Сержа — теперь он устроился там, чтобы дать жене прийти в себя после родов.

     — Милая, кажется, он хочет есть, — улыбнулся он и поднёс ей ребёнка.

     — Ты уверен? — Анна с тревогой и сомнением смотрела на захлёбывающееся от плача личико.

     — Да... во всяком случае, давай проверим. Приложи его к груди.

     Он помог жене удобнее устроить дитя и сам стал придерживать его: руки Анны тряслись от слабости и неуверенности. О чудо! Малыш сразу прекратил крик и буквально впился в сочный источник силы.

     — Как я ему завидую! — засмеялся Дюваль.

     Анна, улыбаясь, смотрела на сына.

     — Теперь я понимаю, почему великие живописцы писали Мадонну с младенцем... — вдруг задумчиво заметил Серж.

     Действительно, картина перед его глазами была достойна кисти мастера. Худенькая миниатюрная юная мамочка, обнажённая до пояса, и крошечный младенец, вцепившийся ротиком в полненькую маленькую грудь. С этого момента Дюваль обожал смотреть, как жена кормит сына.

     Прошло три месяца. Вернувшись с охоты, Серж осторожно, чтобы ненароком не разбудить малыша Анри, просунулся в дверной проём. Анна сидела к нему спиной и кормила малыша. Почувствовав его взгляд, она чуть повернула голову и улыбнулась мужу.

     — Мы уже заканчиваем, милый, — сказала она и, окончив своё важное дело, подошла к Сержу.

     — Здравствуй, сынок! — Дюваль взял сына на руки, подняв высоко над головой, встретил его беззубую улыбку.

     Потом опустил сына в колыбель и прижал к себе Анну, спрятал лицо в её косах.

     — Как сегодня прошёл день, любовь моя? — спросил, подняв за подбородок её личико.

     — Хорошо, — она улыбнулась и вдруг, сделавшись серьёзной, спросила: — Милый, ты не мог бы попросить Хименеса не приходить сюда, когда тебя нет дома?

     — Он обидел тебя чем-то? — встревожился Дюваль и внимательно посмотрел в чёрные глаза.

     — О, нет... вовсе нет... Но... просто... мне не нравится, как он смотрит на меня... Вернее, на нас с Анри. Ты знаешь, я отношусь к нему прекрасно... Он несчастный человек... Но мне как-то не по себе от его взгляда... Временами он словно ухмыляется... Словно обдумывает что-то...

     — Да, я поговорю с ним, — согласился Серж.

     Слова жены только укрепили его уверенность в подозрительности Хименеса. Конечно, он, чтобы не тревожить Анну, не подал вида, что тоже обеспокоен. Но с этого момента решил быть начеку.

     — Только не обижай его, — опять попросила Анна и положила ладошку ему на грудь.

     Растворяясь в её глазах, он поднял жену на руки и вынес из хижины. Теперь у них был свой маленький дворик, образованный изгородью, которую Дюваль возвёл вокруг дома. И там, позади хижины, под сенью огромной пальмы он устроил уютное ложе из бамбукового настила, покрытого травой. Это было их место, где они могли наслаждаться друг другом, не боясь, что разбудят сына. А его Анна слышала сразу, каким-то безошибочным чутьём предугадывая, что крошка проснулся и готов заплакать.

     — Милый, я так соскучилась, — выдохнула Анна, прижимаясь к нему, дотрагиваясь пальчиками до его щеки.

     Серж припал к пухленьким губкам, уже ждущим его поцелуя. Сначала поцелуй был очень нежным, но глубокий вздох Анны и её трепет вызвали у Дюваля страстное нетерпение, и он властно раздвинув любимый ротик, буквально впился в него с жадностью. Анна застонала, Серж ощутил, как напряглись набухшие «орешки» её грудей, теперь и в этом месте она мгновенно становилась влажной. Это ещё больше заводило его. Однажды, лаская жену, он с изумлением ощутил влагу, просочившуюся из переполненных «пирамидок», почувствовал сладковатый молочный вкус на своих губах. Тогда она смутилась, прошептала, отводя взор:

     — Милый, прости...

     — За что, глупышка?! — улыбнулся он и настойчивее припал губами к источнику, стал посасывать.

     — Не забывай о сыне, сумасшедший, — выгибаясь в его руках, выдохнула она с пьяной улыбкой, — оставь ребёнку...

     И сейчас Дюваль, очаровывая Анну своей улыбкой и взглядом, заметил:

     — Надеюсь, малыш Анри хоть что-то оставил папочке...

     И сразу протянул:

     — Мммм, да... он нежадный мальчик...