— Гюнай, ты правда необычная! Мы тебя называем «сАмой женщиной». Мне кажется, до сегодняшнего дня я даже не видела тебя в брюках, только в платьях и юбках. И — как правило — такая счастливая!...
— Спасибо на добром слове. Просто с мужем повезло.
— Пойдём завтра в ночной клуб?
— Это вряд ли, любимый будет против.
— И что? Ты во всём его слушаешь, что ли?
— А как иначе? — Отвечаю я, глядя Ане в глаза.

     Ещё пару лет назад я ни за что не произнесла бы этих слов. И именно после них я решила написать свою историю.

     Я родилась первой в тюркской семье, в большом городе. Детство моё было счастливым: меня баловали, дарили подарки, ни в чём мне не отказывали. У меня было три брата и сестра Ниляй. Братьев, в отличие от нас, отец воспитывал строго: с семи лет нагружал тяжёлой работой дома и на даче, каждое утро делал с ними зарядку. Разница в воспитании поначалу бросалась мне в глаза, но позже я перестала об этом думать: мне, всё-таки, жилось гораздо легче, я этим наслаждалась.

     Но никто лишний раз не акцентировал моего внимания на том, почему отец так делал. Он воспитывал мальчиков, как мужчин, способных делать выбор и отвечать за свою судьбу, — и одновременно считал, что девочкам это не нужно: они не должны иметь права выбора. «Мы должны воспринимать всё в нашей жизни, как подарок» — так объяснила мне мама.

     «Подарок» от отца последовал в день моего 18-летия. На празднике в семейном кругу, после тостов за моё здоровье и моё будущее, отец сказал:

     — Гюнай, доченька! Я долго думал о твоём счастье, и наконец нашёл человека, который тебя любит, с которым ты его обретёшь, когда станешь его женой... — На этих слова отца моё сердце сильно заколотилось, — Это Латиф Мусаев.

     Я сразу поняла: деньги. Отец недавно упоминал, что ему не хватает средств на новый проект. Теперь понятно, где он их получил!

     — Сколько тебе заплатили?!!! — Прошипела я, встав из-за стола. Мать вскочила и дала мне пощёчину:
— Как ты смеешь разговаривать с отцом в таком тоне?!

     Честно говоря, мамина реакция была для меня неожиданной. Её отец — мой дедушка — в своё время также выдал её замуж за выбранного им жениха, и в этом браке она немало натерпелась. Иногда, между прочим, защищая и прикрывая меня: именно благодаря маме я пару раз тайно смогла сходить в клуб без присмотра брата. Тем неожиданнее для меня было её поведение сейчас.

     Отец подошёл к двери и закончил:

     — Сваты приедут через неделю, помолвка через месяц, свадьба — в конце июня. Спокойной ночи, дочка!

     Я вновь посмотрела на него, как кошка на рыбку сквозь аквариумное стекло, и, выпалив: «Спасибо за возможность закончить школу и за последние четыре месяца нормальной жизни!» — ушла в комнату.

     «Блин, ну нравы!!! Каменный век!!! С дуру рухнули, что ли — заставлять жить с тем, к кому никаких чувств??? Деревня!!! Ермолова на вас нет!... «. Да, именно так я тогда думала, и била мягкий диван.

     Сильно вспотев от волнения и бокса с подушкой, отправилась в ванную. Пустила набираться. Сняла джинсы, футболку, трусики и лиф, посмотрела в зеркало на своё, уже сформированное, тело представительницы южных народов. Грудь третьего размера, стройные ножки, бёдра соблазнительно округлились, а от взгляда огромных карих глаз девочки в зеркале со слегка потёкшей от слёз тушью я вообще не могла оторваться. Вспомнила, как весь предыдущий год ездила в гости в семьи нашего народа, в которых выросли уже 20-летние мальчики. И ведь все они обо мне думали! Это успокаивало.

     Встав под душ, начала мыться. В процессе мытья слегка задела свою киску — и меня как пронзило! Я начала гладить её: сейчас посильнее, теперь ослабить... Дыхание стало глубже, сердце отстукивало рок-н-ролл. Пальчик нырнул вглубь, к самому бугорку страсти, в глазах помутнело, — и я, глубоко и резко вздохнув, прислонившись спиной к стене, начала вздрагивать и сползать вниз, испытывая невероятное чувство лёгкости...

     Вернувшись в комнату, легла спать. Но мне снился странный сон, из-за которого я проснулась, наверное, часа в три. Немного подумала над ситуацией: образования по сути нет, только заканчиваю школу, никому я такая не нужна. Не сбежишь. Выхода нет: надо выходить за Латифа замуж.

     Но от чувства безысходности в душе стало... не то чтобы уютно, но тепло. И я обратила внимание, что мои соски топорщатся под тонкой тканью ночнушки. Я легко провела рукой по нему; ощущения были таковы, что я не сдержалась: «О-о-ох!... « — и сжала обе груди посильнее, но уже стараясь не шуметь. Затем моя рука скользнула между ног, а пальчик, преодолев все заслоны, едва успел войти в пещерку, как я забилась в конвульсиях...

     Но сон не шёл: на ум приходили картины того, как я поставлю подпись, которая окончательно лишит меня возможности жить своей жизнью — и я опять возбудилась, палец снова теребил клитор, ладонь сжимала грудь; и я вновь стонала, выгибалась, скручивалась калачиком, вцеплялась длинными ногтями в подушку...

     И вдруг меня осенило. Я пошла на кухню, открыла холодильник и взяла оттуда огурец побольше. Но, выбегая оттуда, столкнулась в коридоре с мамой.

     — Что ты не спишь, Гюнай?
— Есть хочу!
— В три часа ночи? — Удивилась мама, глядя то на меня, то на огурец, как будто немного с опаской.

     Я, не раздумывая, откусила большой кусок огурца и, набив щёки, произнесла:

     — Шама у'гывляюсь, мам!

     Мама, улыбнувшись:

     — Завтра рано вставать в школу. Иди спи.

     Я пошла в комнату, и, упав на кровать, практически без труда вставила огурец в своё лоно. Читатель! Жаль, что тебя там не было: я просто не могу передать это ощущение! Уткнувшись лицом в подушку и одной рукой вцепившись в неё изо всей силы, а другой водя пупырчатый огурец вверх-вниз и одновременно пытаясь давить клитор, я, не сдерживая крик, вновь изгибалась от наслаждения, как змея. Вынув овощ, практически немедленно уснула без сил...

     Когда только что я описывала этот эпизод, я стала понимать: если бы я не откусила огурец, и он остался прежней длины, могло случиться непоправимое... (Специально для — ) В ту ночь мама, фактически, обеспечила мне судьбу. Не ту, которую я хотела, а ту, которая была мне нужна.