... Когда я открыл глаза — увидел три голых мужских фигуры, склонившиеся надо мной. Они внимательно смотрели на меня и, увидев, что я очнулся, переглянулись.

     Один из людей спросил:

      — Кто ты?

     Я ответил, как меня зовут, даже не сообразив, на каком языке мы говорим. И только когда он спросил: — Откуда ты? — понял, что мы говорим не по-русски...

     Неужели у меня получилось? Неужели я — на планете Аэа?..

     Я рассказал все, как есть. Странно: я говорил как бы вне языка, почти не испытывая трудности в изъяснении своих мыслей, — и меня понимали. Я был очень слаб, но чувствовал какой-то приток силы — люди, с которыми я говорил, поддерживали меня. Я чувствовал, что они расположены ко мне. Дело мое было совершенно немыслимым и безнадежным, но я почувствовал надежду...

     Выслушав меня, один из инопланетян сказал:

      — Мы должны обсудить то, что ты рассказал. Подожди нас. — И все трое исчезли.

     Я снова стал впадать в забытье... как вдруг они снова появились, и — я почувствовал приток энергии, будто бы я был сдувшимся шариком, и меня наполняли воздухом. Все тот же человек, который, очевидно, был главным среди троих, сказал мне:

      — Аэа — великий Ученый, великий человек нашего народа. Ты смог войти в ее душу, ты смог стать для нее дороже Знания, ты смог самостоятельно прийти к нам. Значит, и ты — великий человек своего народа. Мы поможем тебе.

     Я уже знал их имена, не спрашивая их ни о чем: главного звали Уйсси, остальных — Лойхх и Уэйхх. Я знал, кто они, я знал их роли и возможности — все они были обычными, не-Учеными, не-Сильными жителями своей планеты, — и гениталий у них, кстати сказать, не было. Я ощутил бы себя беспомощным в этой системе общения, немыслимой для землянина — когда ты абсолютно прозрачен для собеседника, и понимание не имеет никаких границ, — если б не прожил два года с Аэа. Я понимал, что мои шансы против Сильных ничтожны: они прочитают все мои намерения прежде, чем я попытаюсь их воплотить. Но все же...

     Уйсси продолжал, — причем я не знал, когда он говорит, а когда передает мне свои мысли:

      — Нам объявили о смерти Аэа. Мы не верили в то, что такой могущественный Ученый, как Аэа, может погибнуть в космосе; мы догадывались, что она осталась на Земле. Мы не знали, что она вернулась. Нам неизвестно, где она.

     Если Аэа захватили обманом, лишили силы, держат в плену и скрывают от народа, это — страшные злодеяния. Мы ничего не сможем сделать сами; нам нужна помощь Ученых.

     Многие, многие тысячи людей любили Аэа; но мало кто отважится выступить против Сильных.

     Мы пойдем к великому Ыййя. Великий Ыййя почти столь же велик, как и Аэа. Мы не знаем, что скажет великий Ыййя, но нужно рискнуть. Другого выбора нет. А сейчас ты должен поесть...

     И передо мной оказалась прозрачная миска с густой массой, напоминавшей манную кашу. Я, не слишком раздумывая над ее происхождением, взял странной формы черпак — инопланетную ложку — и с жадностью принялся поглощать содержимое миски...

     Великий Ыййя, против всех моих ожиданий, оказался не седовласым старцем, подобно китайским даосам, а прекрасным юношей с длинными черными волосами — такими же густыми и блестящими, как у Аэа. Я догадался, что ему — много лет, столько же, сколько Аэа, просто он, как и она, сумел победить старение. На нем был прозрачный плащ с тонким узором; между ног свисали гениталии.

     Мне не пришлось рассказывать ему свою историю так же подробно, как Уйсси и его друзьям: великий Ыййя прочитал ее мгновенно, в сжатом виде, и только задавал наводящие вопросы, когда сталкивался с чем-то, непонятным ему. Я чувствовал себя под рентгеном, высвечивающим все уголки моей души. Только теперь, когда я немного овладел телепатией, я понял, на каком уровне Аэа общалась со мной в первые дни нашей любви — когда я был обыковенным землянином, чье общение и понимание было намертво заколочено словами...

     Великй Ыййя был удивлен, даже поражен. Он знал, что я говорю (вернее, думаю) правду, — и удивлялся еще больше...

     ***

     Я смотрел на круглое прозрачное здание, похожее на гигантскую хлебницу — дом Хви, одного из Сильных. Аэа была там.

     Ыййя видел ее. Вначале, пообщавшись с некоторыми из Сильных, он выяснил, что Аэа жива и находится в распоряжении Сильных. Для этого он прибегнул к испытанному методу Мудрых: ассоциациям. Ыййя был один из немногих, кто мог закрыть свою душу для Сильных, а точнее — по своей воле открывать для них те отсеки, которые считал нужным; с другой стороны, противостоять его телепатии не мог никто, кроме нескольких Мудрейших. Сильные были тоже не промах, но умелыми ловушками он сумел вызвать в их сознании нужные ассоциации и прочесть их.

     Тем же образом он сумел вычислить место, где томилась Аэа; более того — он сумел побывать там, оставшись невидимым, и увидеть ее:

      — Она жива. Она в большой беде, она слабеет с каждым днем, ей грозит смерть. Но пока она жива.

     Я взмолился Ыййя, чтобы он помог мне тоже взглянуть на нее, хоть и знал, что это невозможно. Ыййя укоризненно посмотрел на меня:

      — Зачем просить то, чего не будет? Но я могу сделать, чтобы ты увидел все, что видел я сам. Ты хочешь этого? Ты уверен в этом?

     Я выразил свое желание так страстно, как только мог, не понимая пока, о чем идет речь.

      — Тогда смотри! — и вдруг в моей голове будто зажгли телеэкран. Я как бы наблюдал за фильмом, лишенный возможности вмешаться в его действие; Ыййя передал в мой мозг то, что видел сам, как файл — из компьютера в компьютер.

     То, что я видел, было ужасно. На прозрачном столе, заляпанном пятнами краски, лежало золотое женское тело. Оно было неподвижно; металлическая поверхность его была глянцевой, блестящей и совершенно безжизненной. Его нельзя было бы отличить от статуи, если б не грудь, которая мерно вздымалась вверх: статуя дышала. Это была Аэа.

     Ни одного клочка человеческой кожи на ней не было: все было густо залито краской, и даже роскошные волосы ее были склеены в золотую массу. Глаза ее были закрыты и залеплены краской; возможно, она не могла открыть их.

     Двое людей красили ее, обмакивая кисти в большую банку. Аэа была уже покрыта многими и многими слоями, судя по тому, что кожа под краской совершенно не угадывалась, — и ее все равно обмазывали снова и снова, блокируя доступ к энергии...

     Потом эта картина сменилась в моем сознании другой, еще более ужасной. Я видел все тот же зал, — но теперь в нем было много людей, одетых только в роскошные цветные плащи. Часть из них возлежала в шезлонгах и пила из высоких сосудов, а часть обступила стол в центре зала. На нем голый мужик трахал Аэа.

     Он ебал ее, как кобель, без ласк, остервенело бодая ее членом, и лицо его выражало тупую звериную похоть. Золотая статуя под ним извивалась, маялась, выгибалась; рот ее был приоткрыт, и, хоть я не слышал звуков — знал, что из него вырываются мучительные.

     Мужик изогнулся вдруг в судороге, тряхнул Аэа, как коврик, и упал на нее; другой мужик шлепнул его по голой заднице, протянул ему сосуд, после чего сам пристроился к Аэа, вставил в нее свой куцый член и принялся долбить ее. Аэа подмахивала мужику, дергаясь вместе с ним, потом выгнулась, как от электрошока, обхватила его ногами — и золотая маска, облепившая ее лицо, исказилась в жуткой гримасе...

     Так было и третьим, и с четвертым мужиком — все они ебали Аэа, пустив ее по кругу, а та лежала, беспомощная, на столе и умирала от пытки наслаждением, неизбывной и бесконечной, как смерть. Она кончала, как заведенная, обхватывая золотыми ногами каждого из мужиков по многу раз; оргазмы вырывались из нее будто против воли, замедленно, болезненно, мучительно, и я понимал, что она истощается, тает в них, как Снегурочка....

 

     ..

     ***

     Все, что было дальше, я помню, как мутный сон. Мои собственные силы были на исходе, хоть и поддерживались Ыййя и обильным питанием, — но я рвался немедленно, сию секунду спасать Аэа. Ыййя печально качал головой: напрямую бороться с Сильными невозможно, а украсть Аэа очень трудно: дом Хви защищает силовое поле. Сам Ыййя мог бы преодолеть его, но вдвоем с обессиленной Аэа — нет...

     И тут меня осенила мысль. Она была навеяна моим воспитанием, моей принадлежностью к советскому и постсоветскому менталитету; она была простой, банальной до глупости, — и я испугался, что ее так и воспримут. Но все-таки высказал ее:

      — Ыййя, скажи мне, сколько на этой планете людей, которые не спасуют перед Сильными?

      — Двести тридцать восемь, — последовал неожиданно точный ответ.

      — Они любят Аэа?

      — Они преклонялись перед ней.

      — Тогда — отчего бы их не собрать и не устроить восстание?

      — Восстание?

     Ыййя не понял меня, и мне пришлось подробно объяснять, что это такое. Идея бунта, оппортунизма, революции была настолько чужда менталитету этой планеты, что премудрый телепат Ыййя долго не мог понять, о чем я толкую. Но когда понял...

     Никакой подготовки, никакой пропаганды, никакой «революционной работы» не было. Просто Ыййя вдруг исчез, а потом вокруг меня стали появляться голые люди — мужчины и женщины. В основном они были молоды и очень красивы, но среди них попадались и глубокие старцы. Они проявлялись из воздуха, подходили ко мне и пристально смотрели на меня; я бы, наверно, сошел с ума от этого молчаливого коллективного рентгена, если бы не чувствовал, что они желают мне добра. Они, как и Ыййя, читали в моей голове мою историю и спрашивали меня о том, что им не было понятно. Несколько раз среди них мелькал и сам Ыййя.

     Все это заняло час или полтора. Не было никаких речей, воззваний или лозунгов; в какой-то миг я почувствовал, что прибыли все, и наступил решающий момент: все выстроились вокруг Ыййя, как опилки вокруг магнита, пронесся какой-то ветер флюидов — и вдруг все исчезли.

     Я кричал в пустоту: «Эй, а как же я? Возьмите меня! Я должен там быть! Эй!...», но никто не отвечал мне. На меня вдруг обрушилась страшная слабость, и я упал в траву, опустив голову...

     ... Так прошел час или два, а может быть, и больше — не знаю. Через какое-то время я вдруг почувствовал гул — будто вокруг меня гудела земля. Этот гул не был звуком в полном смысле слова, он походил скорее на шум в ушах — но я знал, что источник его находится извне. Еще через какое-то время я стал различать в гуле человеческие голоса — и меня осенило.

     «На планете революция», иронически сказал я себе, — «сотни тысяч умов волнуются, гудят, излучают бурную энергию. За два часа ты поднял революцию на целой планете. Гордись!»

     Что было потом, я не помню — скорее всего, я заснул или впал в забытье.

     ***

     Когда я очнулся — меня держал за руки Ыййя. Я взглянул ему в глаза — и понял: Аэа была здесь.

     Я оглянулся лихорадочно, как дикий зверь — и увидел ее. Она лежала без сил и движения, покрытая таким плотным слоем золота, что я никогда не принял бы это тело за живого человека, если б не ЗНАЛ.

     «Получилось!» — мелькнула мысль, и вслед за ней — другая: «она жива?» И тут же какое-то чувство подсказало мне: жива, но почти при смерти...

     Мы — я, Аэа, Ыййя и еще несколько человек — находились на арене какого-то амфитеатра — точь-в-точь, как в Древней Греции. Вокруг нас стояли сотни и тысячи людей. Все это казалось мне видением или кошмаром; я ничему не удивлялся и ни о чем не думал, кроме Аэа.

      — Главное — смыть с нее краску, — говорил Ыййя, — но мы не знаем, как. Нужен растворитель. Мы можем постигнуть его состав, но на это нужно время — несколько дней, а может быть, неделя. Аэа может не дожить.

     Мой мозг был притуплен истощением и всем, что мне пришлось увидеть и испытать, — но эти слова заставили меня вздрогнуть. Я подошел к Аэа, как сомнамбула, и... вдруг во мне возникло намерение, которое, наверно, я бы подавил, если б моя голова была бы яснее. Не соображая, что делаю, я лег на Аэа, ввел свой член, подскочивший, как по волшебству, в ее вагину, шершавую от краски, и начал трахать ее на глазах у тысяч человек.

     Я не смог бы объяснить, почему я так делаю: какой-то голос будто подсказывал мне, как поступать, и я слепо слушался его.

     Люди зашумели. Вновь я ощутил гул, который слышал раньше... но одновременно с этим произошло нечто необыкновенное: я почувствовал в паху удар горячей волны — как электрошок, только без боли, — между наших ног сверкнула голубая искра, и я почувствовал, как вокруг наших гениталий набухает какой-то вихрь, набирающий энергию... почувствовал, что из Аэа в меня идет мощный поток, наполняя меня силой; Аэа пошевелилась, открыла глаза — и наши взгляды пересеклись...

     Я не могу описать то, что произошло со мной в этот момент: я будто ворвался в ее глаза, прильнул к любимой душе, слился с ней; и все это время мои бедра яростно трахали Аэа, подмахивавшую мне все сильнее и сильнее. Вокруг нас рвались голубые искры; мы, сцепившись взглядами и гениталиями, стремительно неслись к сладкой смерти — мне казалось тогда, что оргазм убьет нас — и, когда наши гениталии начали ныть и рваться на части, кожа Аэа вдруг сморщилась.

     Смертная сладость падения в оргазм отдалась вдруг холодом — мне показалось, что Аэа умирает, — но тут же я понял, что это не кожа, а слой краски: он набух, будто какая-то сила отделила его от кожи, весь пошел трещинами, раздробившими его на мелкие кусочки, — и вдруг Аэа полыхнула голубой вспышкой, сорвавшей с нее золотой панцырь, как одежду. В воздухе мелькала золотая пыль, и мы с Аэа с ног до головы обсыпались золотой пудрой, сквозь которую виднелась чистая, бледная кожа Аэа и ее черные волосы. Она яростно скакала подо мной, насаживаясь на меня и стряхивая с себя золотые ошметки... Мы кончали вместе; я обнял Аэа, слился с ней в единый комок и провалился куда-то в сияющую бездну.

     ***

     Очнулся я в густой траве. Надо мной было высокое лиловое небо, плотное, как бархат; на мне сидела Аэа — и нежно ебала меня, раскачиваясь на моем члене.

     Она была голой, как и я, и совершенно чистой; только в волосах поблескивали отдельные золотинки. Она ласкала меня везде, где моя кожа ждала ее прикосновений; она обволакивала мой член скользкой, нежной вагиной — так, что я набухал и сочился ее любовью, как спелый персик; из ее тела в мои гениталии лилась теплая волна энергии, наполняя тело мурашками... Мне было сладко и удивительно. Я обнял любимую, вдавил в себя ее бедра — и кончил, растворяясь в ней, как во сне...

     Мы долго лежали, обнявшись, на траве, впитывали друг друга, слившись в единый комок, беседовали, не открывая рта... Снова я стал Аэа, а она — мной; меня даже не интересовало, чем закончилась революция, как спасли Аэа, что будет с нами дальше; главное — мы были вместе.

     Если попытаться выразить нашу беседу словами — получился бы примерно такой диалог:

      — Где мы?

      — На моей планете.

      — Почему мы одни?

      — Не знаю. Я очнулась недавно. Наверно, нас положили на землю, чтобы мы впитали энергию планеты.

      — Как ты себя чувствуешь?

      — Намного лучше, хоть пока еще я очень слаба. И ты очень слаб. Нам нужно восстановиться.

      — Я люблю тебя больше всех на свете.

      — И я люблю тебя больше всех на свете. Я до сих пор не верю в то, что произошло.

      — Почему?

      — Я попалась в ловушку... Я лишилась силы... Я умирала от страшного, запретного наслаждения, которое я никогда не смогу передать... Ты прибыл на мою планету... Ты спас меня... Каждая из этих вещей невероятна. Но все это было.

      — Не я спас тебя. Тебя спас народ твоей планеты, тебя спас Ыййя и другие Ученые.

      — Я знаю. Но все равно ты спас меня, а они помогли тебе. Ты прибыл на мою планету за мной — без Знаний, без силы, без всего... Это невозможно. Это великий подвиг.

      — Мне помогла любовь...

      — Я знаю. Ты оказался сильнее меня. Я Ученая, но я ничто в сравнении с тобой.

      — Не говори так. Ты — самая лучшая, самая прекрасная, умная, могущественная, самая-самая любимая на свете! Все, что я умею — только благодаря тебе.

      — Я люблю тебя...

     ... Мы лежали так много дней и ночей — одни, в траве, под плотным лиловым небом. Мы спали, любились, снова спали и снова любились... Мы пили из источника, который Аэа добыла из недр своей силой, и питались энергией планеты. Почти все время мы занимались любовью, не отлепляясь друг от друга ни на миг. Каждый оргазм давал нам силу; постепенно Аэа начинала светиться, гудеть и пускать голубые искры блаженства. Постепенно мы восстанавливались...

     ***

     Перед возвращением мы наведались к Ыййя и другим моим друзьям. Но их дома пустовали... Местность будто бы вымерла, и даже Аэа не могла определеть, где они и что стряслось. Мы так и не узнали, чем закончилась революция, что творится на планете Аэа, что стало с Ыййя и другими Учеными. Правда, Аэа сказала, что чувствует их — они живы и полны сил, — но сказала также, что планета пропитана тревогой, что происходит что-то важное, опасное и значительное.

     Мы задумались, как нам быть: остаться на планете, помочь народу Аэа — или вернуться на Землю, к детям? Аэа долго сидела молча, прислушиваясь к чему-то, к каким-то голосам, слышимым только ей; я не вмешивался, ожидая ее решения.

     Наконец она открыла глаза и сказала:

      — Здесь без меня могут обойтись. Наши дети без нас не могут обойтись. Мы возвращаемся...

     Больше всего меня мучило, что я не отблагодарил Ыййя, Уйсси, Лойхха, Уэйхха и других друзей, вернувших мне любимую. Но мы обязательно вернемся на ее планету — когда поставим наших детей на ноги.

     E-mail автора: [email protected]