В попку
«Я Лирок Венок, создаю этот голокрон! Чтобы нашедший его не повторял моих ошибок. « — прочитал я, уже погружаясь в другую реальность — реальность этого голокрона.
Я была беременна и записалась на прием к гинекологу: хотела хорошенько удостовериться, что скоро стану мамой, а не полагаться только на тест, который можно приобрести в любой аптеке. Я даже предположить не могла, что посещение врача даст мне столько незабываемых ощущений, от которых шла кругом не только голова. Было немного жаль, что я раньше игнорировала посещение кабинета «женского» врача: оказалось, что современные исследования в области гинекологии не только действенны, но и еще исключительно приятны. Все эти тесты с заковыристыми названиями... Или только мне одной так несказанно повезло?
— Вот ведь напасть! — воскликнул Ярик, вертясь и хлопая себя по всем видимым и невидимым карманам.
— Что случилось? — беспокойно спросила Таня, наблюдая за тщетными поисками.
— Кошелёк забыл, — Ярик повернулся к спутнице с растерянным видом. — Забежим ко мне по-быстрому? А потом в кино, как и договаривались.
Тане очень не хотелось заходить, но промозглая погода не оставляла большого выбора. Вместе они поднялись на пятый этаж, где жил
Гермиона Грейнжер спала. Свернувшись на диване, она была похожа на уснувшего после долгой беготни котенка. Руки сложены под головой, рассыпавшиеся волосы прикрывают лицо, бёдра плотно сжаты и лишь темный сосок дерзко выглядывает из-под локтя.
Рассказ содержит сцены futanari on male и futanari on futanari. Кто не в курсе — заходить на свой страх и риск. Идея взята из мини-комикса автора dreamweaver.
Ночь. Москва. Аэропорт. Двигатели самолета затихли, пассажиры встали и, через некоторое время, начали выходить. Необыкновенно уставший, он добрался домой, съев первую найденную сонными руками на кухне вещь, почистил зубы и рухнул в кровать. На этот раз он прилетел раньше.
Наступило солнечное утро. Я проснулась, а Витя ещё спал. Под тонким одеялом четко была видна его эрекция. Я сняла преграду, осторожно взяла член в руки, и он оказался в моем рту. Сделала несколько сосательных движений, затем облизнула головку и крайнюю плоть, провела языком по всему стволу и опять начала сосать. Взяла слишком глубоко, на глазах появились слёзы, а в желудке тошнота. Витя ахнул.
Как-то раз мы с мужем решили разнообразить нашу сексуальную жизнь. Мы с моим мужем решили сыграть в ролевую игру. Я наряжаюсь и одеваюсь в сетчатые чулки красивый черный бюстгальтер и стринги с бусами туфли на платформе. А он врывается и берет меня как шлюху.
Прошло полторы недели, и на работе не все было так уж радужно. Во-первых, я отчаянно тупила и путала все на свете — из-за постоянного возбуждения и нервов сосредоточиться было непросто. В очередной раз, когда я пролила половину кофе на брюки Андрея Станиславовича (при этом на заднем плане надрывался телефон), он установил следующие правила: если пощечины меня не убеждают и даже нравятся, то за каждую провинность он будет цеплять на меня зажимы для бумаги — куда угодно, на его выбор. И это было действительно мучительно: если прищепки на половых губах были еще терпимы, то на сосках — совершенно невыносимы. Но дисциплинарные меры помогали: я стала гораздо бодрее, собраннее и расторопней.
Прошло несколько рабочих дней, были выходные. Я сидела дома второй день и пыталась заняться чем-то нормальным — убралась, сварила суп, взяла переписать лекции, но что-то в целом было не так. Я вела настоящую двойную жизнь, и у меня это не очень-то хорошо получалось: я была отстраненной, ни с кем не общалась, а моя соседка, подружка еще со школы, обиделась и не разговаривала со мной. Естественно, ведь я ничего ей не рассказывала про свою работу — даже представить было страшно, ведь я точно знала ее реакцию. Леся была девственницей с самыми возвышенными и романтическими представлениями о любви, краснеющей от слова «секс». Она одевалась как сельская учительница, но в целом была миленькой — с этой вечной своей русой косой и распахнутыми голубыми глазами. И я начинала нервно хихикать, представляя, что с ней было бы, если бы она увидела меня на работе. Я испытывала одновременно стыд, жалость и почему-то злорадное превосходство — по отношению и к ней, и ко всей своей жизни до всего этого — в целом.