Мы познакомились на трамвайной остановке. Она сидела задумчивая и, словно, чем-то расстроенная. Я спросил, все ли у нее в порядке. Она посмотрела на меня отсутствующими глазами и кивнула.

      — Как вас зовут, девушка?

      — Не знаю, пока никак не звали, — грустно усмехнулась она.

     Она пленила меня. Зеленые, словно изумрудные озера, глаза, в которых хочется утонуть. Волна русых волос, так потрясающе пахнущих.

     Еще раз бросила на меня печальный взгляд и пошла к подошедшему автобусу.

      — Девушка, пожалуйста, пойдемте ко мне! Пусть после этой встречи нам обоим будет больно, но я этого очень хочу!

      — Ну, пойдем, — неожиданно и совершенно спокойно проговорила она.

     Я взял ее за руку и повел за собой. Кожа на ее ладошке была теплая и гладкая, как лепестки гладиолуса.

     Она могла уйти. Я не пошел бы за ней, не стал настаивать. Хотя ее дух свободы и в тоже время подчинения завораживал меня.

     Мы зашли в квартиру, я сварил кофе. Включил свою любимую песню — «Патриот».

     «Кровь течет по камням, забудь про все, иди вперед. Слушай голос огня»...

      — Мне нравится. Я вообще очень люблю «Арию&» за великолепные тексты, — проговорила она, нежно касаясь губами чашечки с кофе.

      — А хочешь испытать их песни на себе? Хочешь жить ими?

     Она подняла на меня вопрошающие глаза.

     Вместо ответа я налил в два бокала Leopold Gourmel и поманил ее за собой. Мы прошли в специально оборудованную комнату. Там было темно, освещен был лишь железный лежак с ремнями. Я предупредил ее:

      — Ты можешь уйти сейчас, и я тебя не задержу, но как только мы начнем — все. И еще, не допивай весь коньяк, им я буду потом дезинфицировать раны. Твои раны. Итак, твое решение?

      — Я остаюсь.

      — Ты...

      — Да, я уверена.

      — Хорошо. Раздевайся.

     Боже, какая она была красивая! Белая кожа в полумраке светилась серебром.

      — Ты прекрасна!

     Я нежно взял ее за волосы и подвел к зеркалу, зажег светильник.

      — Смотри, какая ты красивая, жемчуженка! Теперь будь умницей, ляг.

     Я пристегнул ее руки ремнями и взял бритву. Простое лезвие. Первая полоса прошла по внутренней стороне бедра, от паха к коленке. Она затрепетала, как бабочка в сачке. Вторая — по левой груди вокруг соска. Я отошел к центру и включил Арию:

     «Шепот молитвы в каменных стенах,

     Лезвие бритвы на тонких венах.

     Счастье на утро, горе под вечер,

     Все так странно и вечно»

     Я снова взял бритву и сделал надрез на ее руке, чуть пониже локтя. Кровь заструилась горячим ручьем по руке и креслу. Белая кожа, серое железо и бардовая кровь, что может быть восхитительнее? Она выгнулась, приоткрыла прекрасный рот, я поцеловал ее. Мой язык проникал в ее глотку, ощупывая мягкое небо, это было великолепно...

     «Мы на лету срывали вечность,

     А дорога шипела змеей,

     Тела светились, словно свечи

     В этой гонке такой неземной, неземной»

     Я взял свечу, зажег ее спичкой и начал капать горячий воск ей на живот. Она мелко вздрагивала от каждой капли и, полу прикрыв глаза, отдавалась своим ощущениям.

     «Пусть это будет зваться любовью,

     Самой нелепой и самой смешною.

     Пусть это будет дьявольским зноем,

     Зноем, сжигающим все!...»

     Я откинул погасшую свечу в сторону и взял зажигалку. Поцелуи огня оставляли на ее груди горячий след. Она стонала. Кое-где около сосков проступила кровь. Пусть говорят, что кровь — это противно. Оно было бы возможно, если бы не было так прекрасно. Продолжая осыпать ее грудь пламенными поцелуями, другой рукой я опустился в ее лоно. Она призывно раздвинула ноги. Она намокла, и в этот момент я понял, что она вот-вот кончит. Быстро взяв заранее нагретый паяльник, я нежно вошел им в нее. Она начала извиваться. Чем глубже я входил в нее раскаленным паяльником, тем сладостнее были ее стоны. И вот, она кончила. Ее била оргазменная судорога. Я убрал паяльник и дал ей пять минут передышки. Затем, нежно поцеловав ее, я начал готовить следующую пытку.

     «Это все обман, что он был

     Самым добрым царем.

     Это все неправда —

     Он правил огнем и мечом»

     Я накалил на огне тонкий острый прут, затем проколол ей соски. Крови не было. Она билась в конвульсиях. Я вставил в дырочки, заранее приготовленные подвески. Затем я опустился вниз. Ласково поиграв губами с ее набухшим клитором и половыми губками, я языком вошел в ее ароматную вагину. О, как она застонала! Я больше не мог сдерживаться. Войдя в нее, я почувствовал жар. Обожженное влагалище все еще горело, доставляя ей поистине сладкие и жуткие страдания. Мы кончили вместе, но я не остановился, продолжая вгрызаться в украшенное ожогами прекрасное лоно.

     «Лишь об одном думаешь ты —

     Кто правит злом, может спасти.

     Тело бьет дрожь и на краю

     Ты продаешь душу свою!!!»

     Да! Я готов был продать душу, только чтобы снова и снова быть с ней. Я влюбился в нее. И не любил больше никого, никогда.

     Я снова взял лезвие и нарисовал сердце у нее на животе. Кровавый символ моей любви. Она плакала. Я прошептал ей:

      — Я люблю тебя, жемчуженка.

     Слизнув капельки крови, выступившие у нее на животе, я поцеловал ее. Настало время отдохнуть. Я взял бокал с коньяком и медленно облил напитком ее груди, живот. Она забилась. Я нежно припал губами к ее горячей, сладкой плоти, и почувствовал, как набухает под моим языком прекрасная вишенка.

     Я ласкал ее, пока не услышал стоны. Я тут же ввел указательный палец ей в попочку. Дырочка была узкой, поэтому даже два пальца причиняли боль. Она прошептала, что паяльника недостаточно. Я перевернул ее на лежаке. Прекрасные бугорки ягодиц уставились на меня. Я смочил отверстие языком и надел на член насадку, утыканную с внешней стороны толстыми железными прутьями. Она была такая, что головка оставалась открытой. Я медленно вошел в нее. Отверстие было маленьким для меня, но с усилием я прошел. Головка чувствовала тепло ее тела. Она закричала. Не останавливаясь, я пальцами вошел в ее лоно и почувствовал подушечками кровавый ожег. О, какое это было блаженство! Понимая, что вот-вот кончу, я резко вышел из нее и сдернул насадку. Из ануса сочилась кровь, я слизнул ее и снова вошел. Почувствовав на его стволе кровавые поцелуи, я выстрелил в нее. Оргазм электрическим током сотрясал меня. Она тоже билась в истоме. После этого потеряла сознание. Я осторожно перевернул ее и поцеловал в сочные губы, затем, привел ее в чувство.

     «Кто ты — наказанье или милость?

     Кто ты — отрекаться не спеши.

     Может за душой моей явилась,

     Только нет души»

     Она смотрела на меня красивыми зелеными глазами, а губы.

     Я прочитал ей отрывок из поэмы «Скифы&»:

     «Да, так любить, как наша любит кровь,

     Никто из вас уже не любит.

     Забыли вы, что в мире есть любовь,

     Которая и жжет и губит»

     Она потянулась ко мне, обняла меня. Боже! Она — самое ценное, что у меня когда-либо было в жизни. Мы сидели обнявшись, наверное, целую вечность. И вдруг у меня в голове всплыли строчки из стихотворения Зенкевича:

     «Хотелось в безумстве кровавым узлом поцелуя

     Стянувши порочный, ликерами пахнущий рот,

     Упасть, и, охотничьим, длинным ножом полосуя,

     Кромсать обнаженный, мучительно нежный живот»

     Она легла, я не стал ее привязывать. Взяв нож, я нежно провел по ее нижней губе, затем по своей. Наша кровь смешалась в страстном поцелуе.

     Я сделал надрезы на ее животе. Они выглядели потрясающе: белая кожа, пересеченная красными трещинами. Она стонала. Нежно я раздвинул ей ноги и рассек кожу от пупка до клитора. Она еще была в сознании. Я подошел к ее груди и врезался в дрожащую плоть. Кровь хлынула неуправляемым потоком. Она уже еле дышала, побелев от недостатка крови. Я наклонился, чтобы поцеловать ее, она прошептала:

      — Я люблю тебя...

     Предсмертный стон, последний поцелуй. Она была совершенством. Она была совершенством... Я люблю ее.

     «Дай мне сойти с ума

     Ведь с безумца и спроса нет,

     Дай мне хоть раз сломать

     Этот слишком нормальный свет.»

     Если вам понравился или не понравился рассказ, напишите мне [email protected]. С уважением ко всем читателям.