Он был очень тяжелый! Я тащил его из последних сил. Вот, наконец, и подъезд. Осталось только подняться на третий этаж. Усадив его на лавочку, я уселся рядом. Надо было передохнуть. Достал сигарету, закурил.

     А все начиналось так хорошо. Мы зашли в бар, выпить по кружечки пивка. Ну и надо было Сергею встретить там каких-то старых знакомых! Похоже, сидели они давно и капитально. Пили пиво, помаленьку разбавляя его водочкой. Ну и пригласили нас за столик. Я, сразу отказался мешать «ерша», а Сергей вот нет... В результате я тащу его домой на себе, так как он и «лыка не вяжет»! Ну не бросать же его было в баре...

     Перекурив, приготовился к последнему рывку. С большим трудом поднял его на этаж. Пока я отдыхал, Сергей вообще, отрубился. Вот и дверь. Позвонил. За дверью тишина. «Пипец, похоже, приехали! Еще и дома никого нет!», подумал я. Позвонил еще, и вдруг неожиданно услышал: «Кто там?». По голосу узнал мать Сергея. Откашлявшись и придав себе бодрый вид, сказал: «Мария Семеновна, это Олег. Я вот привел домой Сергея!». Дверь тут же открылась, и на пороге я увидел Марию Семеновну.

     Не дожидаясь, пока она начнет разборки, протаскиваю Сергея в квартиру и прислоняю к стене. Она удивленно смотрит то меня, то на Сергея. «Что случилось?», срывается у нее. Но тут же глянув на сына, произносит: «Да он же пьян!». Я виновато пожимаю плечами, а затем начинаю извиняться: «Понимаете Мария Семеновна! Ну не рассчитал маленько сил... «. Она неодобрительно смотрит на меня, и произносит: «Помоги завести его в комнату и уложить на кровать».

     Ну куда мне деваться, беру его в охапку и из последних сил волоку в комнату. Там снимаю с него ботинки и укладываю на кровать. Тут же появляется она, и начинает его раздевать, не забывая костерить этих алкашей: мужиков, сына, а заодно и меня! В меру своих сил пытаюсь помогать, одновременно оправдываюсь, за себя и за «того парня». Не прошло и пары минут, и Сергей уже укрыт одеялом, а я, стою у двери собираясь ретироваться.

     Пока тащил домой дружка, запыхался, да и глотка пересохла. Умоляюще смотрю на Марию Семеновну и прошу дать попить. Она, сжалившись, приглашает меня выпить чаю. Честно говоря, ноги не держат, и передышка была кстати. Я вежливо благодарю ее и соглашаюсь.

     Расслабившись, сижу в кухне, пока Мария Семеновна суетится, накрывая стол. Налив мне кружку чая, она садится напротив и горестно смотрит на меня.

     — Ну, рассказывай... Что там у вас опять за праздник такой?, — тяжело говорит она.

     — Да какой праздник. Просто зашли в бар, выпить по кружечке пива. Там его знакомые, — я киваю в сторону комнаты Сергея. — Он с ними выпил, похоже, водки... а я, только кружку пива!

     — А ты не стал?

     — Да ну их. Я с ними незнаком, да пить неохота было, — и уткнулся в чашку.

     — Он меня в могилу сведет! Своей пьянкой! Поговорил бы ты с ним Олег!?...

     — Угу, — киваю я, уставившись в чашку.

     — Есть хочешь? — вдруг неожиданно спросила она.

     Я кивнул, с утра ничего не ел. Она положила мне котлеты и вермишель. «Давай, кушай», и, повернувшись, вышла из кухни. Вернулась она с бутылкой коньяка и двумя рюмочками: «Будешь?». Я неопределенно кивнул. Она разлила коньяк, причем мне плеснула на донышко, а себе налила грамм семьдесят. Мы чокнулись и выпили. После пива и таскания тяжестей, коньяк казался противным. Я с трудом проглотил его. А она уже налила по новой.

     — Давай еще по одной, — предложила она.

     — Давайте, — согласился я. Мы опять выпили.

     — Знаешь, как ушел отец, он, вообще, сбрендил. Постоянно пьет. Я не знаю, что с ним делать. От него ни какой помощи, ни поддержки... — тяжело вздохнув, она, опять налила себе и выпила.

     — Обойдется, — попытался я ее поддержать. — Сейчас сессия начнется... некогда будет.

     Она опять вздохнула. И вдруг у нее потекли слезы, и она разрыдалась. Не зная, что делать, я встал и подошел к ней. Взял ее за руку и стал успокаивать, говоря, какие-то нежные слова. Потихоньку она успокоилась, потом повернув ко мне заплаканное лицо, спросила: «Вот видишь, бабы дуры. Как что, так слезы». Не знаю, что на меня нашло, я вдруг нагнулся и поцеловал ее в губы, такие горячие и мягкие!

     Я ожидал чего угодно: пощечины, крика, возможно, удивления, пополам с гневом; но она вдруг посмотрела на меня виновато и прошептала: «А... ты можешь... поцеловать меня еще?». Конечно, я мог! И сделал это. О-о-о! Это был долгий поцелуй! Она впилась в меня губами, а ее язык проник в мой рот. Когда я попытался оторваться от нее и выпрямиться, она просто встала рядом со мной, не размыкая уст. Потом она оторвалась от меня и уткнула свое лицо в мою грудь, успев шепнуть: «Обними меня... крепко, крепко!». Я послушно обнял ее, мое лицо зарылось в ее волосы, и я ощутил запах фиалок, исходящих от них. Она, на удивление, оказалась невысокой и хрупкой. Я почувствовал прилив нежности и ощутил, как начал каменеть мой орган, там в паху! Мои руки скользнули по ее спине. Даже сквозь ткань халата чувствовался жар и дрожь ее тела.

     Потом ее голова пошла вверх. Глаза были прикрыты, а губы тянулись к моим. Я, потеряв голову, и впился в них... Ее руки ласкали мой торс, а я гладил ее спину, опускаясь, все ниже. Когда я провел рукой по ее ягодицам, она застонала, и еще крепче прижалась ко мне! Мой член, уже непросто стоял, а буквально дрожал от возбуждения и желания, упираясь в ее живот. Нет, я не был Казановой, но кое-какой опыт у меня был. Моя рука скользнула под подол, и я с удовольствием гладил горячую округлость ее бедер.

     Потом резко оторвавшись от ее губ, я развернул ее спиной к себе, и мои руки прижались к ее грудям. () Она всхлипнула, и обхватила меня за спину. Ее ноготки царапали мою спину, а попка терлась об бугор в моем паху. А я уже пытался расстегнуть пуговки на ее халате. Терпения не хватило, и вот оторванные пуговицы летят в стороны, а я сжимаю руками ее небольшие, но плотные груди. Она стонет, закидывая голову назад. Пока одна рука продолжает терзать грудь, вторая, скользнув по животу, прижимается к ее лону. Она уже не стонет, а рычит, как рассерженная львица. А сам я чувствую себя мартовским котом, нашедшим кошечку. Я хочу ее так, что мне уже все равно: где мы, кто мы, почему мы...

     Перехватываю ее за плечи и давлю на них вперед, пока ее груди и голова не соприкасаются со столешницей. Она не сопротивляется. А я уже играю в Юлия Цезаря, одновременно пытаюсь расстегнуть брюки, задрать подол халата, стянуть трусы с нее и с себя. Вдруг она замирает, а потом начинает вырываться, бормоча: «Нет! Не надо, отпусти... «. Я ее слышу, но не понимаю. Сейчас на уме у меня только одно... горячее женское тело в моих руках! Одной рукой придерживая ее за спину, я уже приставил свой набухший орган к ее заветной дырочке и почти сходу вхожу в нее. Она кричит! И непонятно, что больше в этом звуке: восторга или осуждения.

     Несмотря на довольно обильную смазку, я с трудом проникаю в нее. Мой член, и так большого размера, а она в последний момент еще и напрягла мышцы. Ей приходится резко расслабиться, да еще и привстать на носочки, приподнимая попку. А я ни жду, ни чего, я уже хожу внутри неё, вперед-назад. Она начинает, подвывая стонать. Ее руки вцепляются в край столешницы, так что побелели пальцы. Мои руки сильно прижимают ее к столу. А обнаженные бедра звонко шлепают по голым ягодицам. Вход-выход, вперед-назад, вдох-выдох... Она уже не стонет, лишь слышно как с силой из ее легких вырывается воздух, с коротким вскриком: «А...», когда я погружаюсь в нее. Ее тело от моих усилий скользит по столешнице, раскачивая неубранную посуду. Вот покатилась и упала на пол — чашка, расплескав остатки чая. Вот зазвенели рюмочки. А я как молотом продолжаю припечатывать ее к краю стола своими бедрами.

     Я вдруг почувствовал, как напряженное тело под моими ударами начало конвульсивно дергаться, спина выгнулась, так что задрожали ягодицы. Она пыталась кричать, но слышны были только всхлипы. Мой фаллос, опять стал входить в неё с заметным усилием, и я ощущал, как периодически сжимается ее вагина. Глаза навыкате, а лицо исказила гримаса блаженства.

     Я мгновенно вышел из неё, и перевернул ее на спину, попутно стянув до конца трусы. Потом опять вошел в нее. Ноги, широко разведенные в стороны, позволили мне войти в нее глубже, и я чувствовал, как время от времени врезаюсь своей головкой прямо в матку. От моих ударов ее голову мотало из стороны в сторону, и она постанывала. Одной рукой я сжал ее правую грудь, выкручивая сосок, а второй массировал клитор. Почти сразу же, глаза ее закатились, а тело потряс такой оргазм, что она выгнулась дугой, и мой член, вырвавшись из ее лона, закачался в воздухе. На этот раз она закричала! Громко, как раненая птица. Ее всю крутило, а мускулы живота прямо перекручивало узлами. Она вцепилась мне в бедра ногтями, оставляя на них кровавые царапины. И в этот момент скрутило меня. Из моей головки выплеснулась вязкая струя семени и упала ей на грудь, следующая попала в лицо. А потом еще и еще. Я чуть постоял, а потом тяжело привалился к ее груди. Мы молчали. Тяжело говорить, когда не восстановлено дыхание. Но как же мне было хорошо. Я еще никогда не испытывал с женщиной такого! Хотя какие там женщины, сокурсницы, которые только и могут, что задирать ноги, да орать как в кино... Ни ласки... ни смазки...

     Потом я встал, и помог подняться Марии Семеновне. Мы не смотрели друг на друга. Я быстро натянул штаны, она куталась в порванный халат. Я тяжелым шагом вышел в коридор, и, не оборачиваясь, произнес: «Я пойду? Поздно уже!». В ответ услышал: «Иди... «. И когда я уже открывал дверь в подъезд, она схватила меня за плечо, и я услышал ее шепот: «Может быть, ты останешься? Еще на чуть-чуть!»...