Нет, что вы не говорите — есть особое наслаждение от раннего — раннего утра, когда ты, проводив взглядом машину, увозящую любимую супругу на вокзал, чтобы доставить на международную конференцию, (сборы на которую совершенно перечеркнули всю личную жизнь в предыдущие три дня) — ты, выдернув вилку телефона, валишься на опустевшее ложе, в предвкушении отоспаться за все недобранные часы.

     В квартире — тишина, и глаза за-кры-ва-ют-ся...

     ... Шлеп, шлеп, шлеп, шлеп... — маленькие босые пятки по паркету...

     Направление — от детской — к моему убежищу... Меня нет!... Я уже в стране снов, я невидим!

      — Па-а-п!!!

     Ну конечно — дорогое сокровище — Юлия Владимировна — во всей красе своих шести лет, стоит у дивана и требует внимания.

     И в чем дело?

      — П-а-а-п... Живот болит...

     Ну, здрасте! Такое заявление требует пристального рассмотрения...

     Очки на нос — и сосредоточимся.

     Юлька стоит у дивана с несчастным видом, майка, скрученая жгутом на груди, потемнела от испарины, трусики съехали набок, светлая прядка прилипла ко лбу.

     Похоже, дело серьезно...

      — А ну, залезай под одеяло, быстро...

     Обычно попадание на родительское ложе мгновенно прекращало у хитрой девицы все жалобы, но сейчас дочь лежит и тихонько постанывает. Значит, пора действовать энергично.

      — Где болит? — спрашивать надо серьезно, но не грозно, а то показанное место может оказаться больше всего Юлькиного тела...

     И в голове — стуком — у самого в шесть лет вырезали аппендикс (до сих пор — шрам на пол-живота).

     Но дочкин палец указывает не в правую половину, а прямо под пупок.

     Трогаю — живот твердый, но на нажатие Юлька бурно не реагирует...

      — А ты давно какала? — спрашиваю я, начиная прозревать истину.

      — Не помню... давно...

      — Трам-тара-рам! (это я не вслух). Вот результат последних сумашедших трех дней.

     Совсем забыли о ребенке, сами на сухомятке и она тоже.

     Будем принимать меры...

     Сначала — снять с дочки влажное, обтереть осторожно тельце и укрыть одеялом.

     Влезаю в халат и — в детскую за новым бельем.

     Вот оно — в ящике комода — маечка, трусики — ну, трусики нам пока не понадобятся...

     Идем назад...

     Юлькина голова торчит из-под одеяла, глаза тоскливые...

      — Вот, давай наденем...

     Майка надета, готовимся к следующему этапу.

     Чайник на кухне еще теплый, литровая керамическая кружка со смешными рожицами стоит на полке. Берем из холодильника тюбик с «Детским» кремом, и несем кружку с водой и крем на журнальный столик у дивана.

     Чувствуется, что дочке плохо, ибо за моими манипуляциями она наблюдает без малейшего интереса.

     Теперь самое главное...

     В ванной, в стенном шкафчике — грустно прислонившись друг к другу, стоят два оранжевых баллончика — большой, пузатенький с длинным белым носом и поменьше — весь резиновый.

     Большой — семейная реликвия. Когда Ольга (жена) была на последнем месяце, то однажды попросила поставить ей клизму, так-как из-за большого живота делать эту процедуру самой было трудно. Это была какая-то особая степень интимного доверия, и у него от волнения и возбуждения дрожали руки, когда он сжимал тугую резиновую грушу. Очевидно, его возбуждение передалось и Ольге, и она, вернувшись из ванной комнаты, снова легла на бок, и из-за плеча так посмотрела на него, что его стремительно бросило к ней и, неожиданно для обоих они совершили первый в их супружеской жизни анальный секс.

     И пока они лежали, прижавшись друг к другу, медленно разбираясь в новых ощущениях, что-то, очевидно, ускорилось в Ольгином организме и не прошло и двух часов, как удивительно легко для первого ребенка, «с трех потуг», на свет появилась Юлька.

     Юлька, которая сейчас ждет от него помощи...

     Берем «младшего брата», сдергиваем с сушилки полотенце, вытаскиваем из-под раковины горшок — и — вперед...

     Теперь самое главное — не испугать и так уже измучившуюся дочку.

      — Ну вот, сейчас мы животик вымоем изнутри...

     (Не самая удачная фраза. Но похоже, у Юльки уже нет сил на активное сопротивление).

     Она покорно позвляет переложить себя на полотенце, и даже сама поворачивается на бок, выставляя наружу не прикрытую короткой маечкой попку.

     В это время баллончик, опущенный в кружку с водой, с легким хлопком расправляет свои оранжевые бока.

     Теперь надо смазать ему носик и приступать к процедуре.

     Присев на краешек дивана, осторожно левой рукой приоткрываю половинки Юлькиного «абрикосика», стараясь разглядеть крохотное отверстие и нервно игнорируя взглядом глубокую темно-розовую впадинку между бедер...

     Наконечник неглубоко проскальзывает внутрь, и я чувствую, как под рукой напрягается дочкино тело. Она начинает тихонько ерзать коленками, словно прислушиваясь к ощущению от впервые проникшего в нее инородного предмета, и у меня появляется крамольная мысль, что я некоторым образом лишил Юльку невинности...

     Треть содержимого баллончика уже доставлена по назначению и наконечник уже легко входит до конца между молочно-розовых половинок. Медленно продолжая сжимать пальцы, я поглаживаю верхнюю ножку, слегка придерживая дочкины коленки.

     Ну вот, то, что сейчас у меня в кулаке — грушей уже не назовешь, и значит — половина дела — сделана.

     Тихонько вытаскиваю наконечник из Юльки и кидаю баллончик обратно в кружку, а сам, освободившейся рукой обхватываю Юлькины ягодицы и прижимаю их друг к другу.

     Дочка недовольно кряхтит и пытается, елозя ногами, вырваться.

     Вот здесь не помешает немного строгого голоса...

      — Потерпи...

     Юлька сердито сопит, но замирает — что и требовалось.

     Так, теперь не разжимая попки, подхватить под спину и перенести «на цель».

     У сидящей на горшке Юльки брови сходятся в одну линию, носик морщится, словно она собирается чихнуть и...

     Услыша, сквозь плеск вырвавшейся на свободу воды, стук «окаменелостей» в дно горшка, он еще раз мысленно ругнул себя за невнимание к дочке.

     Выражение напряженного ожидания на Юлькином лице сменяется радостным удивлением и облегчением, оно снова розовеет, и в ее глазах, впервые за все утро, появляются знакомые искорки...

     Вытираем «абрикосик» многострадальной ночной маечкой (все равно — в стирку) и решаем повторить, для надежности.

     Теперь дочка уже не от слабости, а с сознанием правильного дела, ложится себя на бок, сама подтягивает коленки к животу и даже оттопыривает задик, на котором поблескивают не стертые капельки воды, так что мне не приходится искать заветную дырочку.

     Балончик снова приобрел (на короткое время) право называться грушей, и легко входит своим наконечником в Юлькину попку.

     Юлька затихает и оценивает разницу ощущений первой и второй процедуры.

     Вытащив опустевший балончик, на этот раз я не сжимаю дочкиных ягодиц, а просто прижимаю кончик безымянного пальца к подрагивающему отверстию и снова поглаживаю ее по спине и ножкам.

     Ровный и спокойный шум второй порции воды, падающей в горшок свидетельствует о том, что проблема полность ликвидирована и что мы с дочкой — молодцы.

     Вот теперь — насухо вытерев Юлькину попку и укрыв дочку одеялом я оттаскиваю «результаты наших трудов» в туалет, и вымыв руки, направляюсь в детскую за чистыми трусиками.

     Взяв в руки невесомый лоскутик, он поразился, какое же теперь чувственное белье делают для таких малышек и вспомнил тускло-черный сатин и мутно-голубой трикотаж на подружках своего детства (и ведь все равно — волновало).

     Вернувшись в комнату я обнаружил, что дочка, мирно сопя, уже спит, занимая собой большую часть двуспального супружеского ложа. Решив, что из-за надевания трусиков ее будить не стоит, я осторожно приподнимаю одеяло и ложусь рядом.

     Юлька, почувствовав посягательство на уже захваченную территорию, повернулась на бок и забросила голую ногу на мое бедро, возвращая себе часть пространства...

     Ощущая прижавшийся к его боку теплый и мягкий дочкин животик, он подумал, что утро сегодня хорошее, что у него красивая дочь, любимая жена, и что он — счастливый человек.