Я вернулся домой полностью опустошенным, разбитым и злым. Война и четырехлетний плен сделали свое пагубное дело. Все вспоминалось как страшный сон, особенно плен. Вечный голод, истязания, унижения и беспросветная тяжелая работа. Короче, рабство. «Вы есть рабы, — частенько говаривал командир боевиков, продавая нас на рынке и охаживая плетью. — Будете хорошо работать — будете много кушать!»

     Увы, Лялька не дождалась, выскочила замуж. Она похоронила меня четыре года назад, когда пришло извещение. Увидев меня, стоящего на пороге с букетом цветов и глупо улыбающегося, она побледнела как смерть и начала медленно оседать...

     Я пробыл у них до вечера, они с мужем приняли меня хорошо. А к ночи я тихо и незаметно ушел...

     Через какое-то время я прибился к хорошей девчонке, звали ее Ниной.

     Время текло незаметно. Я не расспрашивал о ее жизни. А она, в свою очередь, не лезла в мою. Мы жили душа в душу. Создавалось впечатление, что это идиллия.

     Была, правда, не очень приятная мелочь: в постели Нина старалась играть первую скрипку и порой была жестока. Как будто ей доставляло удовольствие сделать мне что-нибудь побольнее во время наших занятий любовью. Но я не обращал на это внимания. Со мной не особо проходят первые скрипки. Я умею заламывать...

     Однажды ее подруга устроила вечеринку — на даче. Когда я увидел это строение, которое выдавалось за дачу, единственное, что пришло на ум, — замок. Впрочем, мне было по барабану.

     Пара мордоворотов на охране меня тоже не особенно пугала. Не таких видывал. А вот дамы произвели впечатление: две черноволосые, размалеванные мымры и одна, видимо хозяйка, надменная блондинка не первой свежести с ледяным, тяжелым взглядом, от которого веяло могилой, но никак не женственностью.

     Нина познакомила нас. Ледяную хозяйку звали Аллой. Меня это имя раздражало всегда. Имена других я, честно говоря, не запомнил. Уж больно они были мудреные и навевали что-то скандинавское и совсем не вязались с внешним видом. Мы расположились на обширной террасе в плетеных креслах. Пара доходяг с затравленным видом прислуживали за столом. Я заметил, что девки обращаются к ним с нарочитым унижением. Тут же вспомнилось рабство. Но я старался гнать от себя эти мысли...

     Девки ржали и многозначительно переглядывались, а я, ничего не подозревая, с удовольствием жмурился вечернему солнцу, глотая коньяк. Естественно, я и думать не думал, что в нем клофелин...

     Последнее, что мне запомнилось: какой-то странный, нехороший взгляд хозяйки в мою сторону и почему-то потупленные глаза моей Нинки...

     Очнулся я подвешенный цепями к низкому потолку. Наверно, это был подвал. Ноги стягивали веревки, которые крепились к небольшому станку. «Растяжка», — ухмыльнулся про себя я. Это мы тоже проходили. Я был абсолютно гол, не считая жалкого подобия трусов из черной кожи с маленькой молнией и какой-то дряни в виде маски на роже.

     Во влип. Ну и сука же ты, Ниночка!

      — Что, раб, очухался?

     В креслах сидели, словно инквизиторы, эти самые три полуобнаженные мымры, в коже и латексе. Нина была одета так же, но стояла на коленях — рядом с ними. Шея ее была заключена в «строгий» ошейник. За спинами дам, словно мифические палачи, стояли в черных плавках и колпаках два дюжих мужика (видимо, это были те самые мордовороты), а в углу жалась от страха прислуга — четверо тщедушных парней.

     Девки потягивали коньяк и надменно улыбались. Перед ними стоял небольшой столик с нехитрым пыточным инструментом.

      — Что молчишь, раб? Или язык проглотил от страха? — Белобрысая курва ухмыльнулась и притянула Нинку к себе за волосы. — Милочка, ты говорила, что он мужик-кремень!

      — Слышишь, ты, блядота! Это уже не игрушки, — медленно закипая, процедил я. — Вы слишком далеко зашли. Неприятности будут.

      — Сука! — всколыхнулась одна из чернявых. — Ты кого называешь блядью, раб?

     Она вскочила и схватила с железного подноса кнут.

      — Не надо! — закричала Нина. Она пыталась вырваться, но стальные пальцы Аллы не выпускали ее.

     Кожу обожгло от удара. Во мне вскипела вся боль пережитого за четыре года плена. Я уже проходил через это.

      — Что, не нравится? Будь почтителен к госпожам, и тогда не будет наказания. Понял, скотина? Но маленький урок ты все же получишь!

     И она принялась охаживать меня кнутом.

      — Постой, — остановила ее Алла, поднимаясь. В руках она вертела металлический стек. — Дай-ка и я посмотрю на этого мужчину.

     Нина пыталась встать и перегородить ей дорогу, но третья девка схватила ее за ремешок, который перетягивал шею, и чуть придушила.

      — Ты что, Ниночка, в попятки играть? То-то, мы глядим, ты от своего кавалера совсем голову потеряла. — И она с силой тряхнула ее. — Ты же сама его сюда привезла. На что ты вообще рассчитывала?

     Тем временем Алла со всей дури ткнула мне стеком под ребро. Я стиснул зубы.

      — Что, нравится? Может, ты испытываешь оргазм? — И она еще и еще раз с остервенением проделала то же самое.

     Этого я вынести уже не мог.

     Взревев, — не столько от боли, сколько от унижения, — я рванулся из цепей. Кольца, естественно, не выдержали. Ведь их делали не профессионалы пыточных дел, это было видно сразу. Пружиня на носках, я оттолкнулся и сделал тут же резкий переворот в воздухе, сальто назад через спину.

     Крепления не выдержали и лопнули, освобождая веревки. Я содрал с рожи маску и занял боевую позицию. Я готов был ко всему.

      — Ну а теперь вам пиздец настал, суки! Спецназ пришел!

     Девки во все глаза растерянно смотрели на меня. Алла первая обрела дар речи:

      — А ну-ка, мальчики!

     Но амбалов уже не было: наверно, они представляли себе, что такое разбудить спецназ! На девок было страшно смотреть.

      — А вот теперь порезвимся!

     В такие моменты на меня что-то находит. Я действую, как учили. Действую, как заведенный автомат.

     С другой стороны, они все-таки были женщины, хотя и падлы, конечно. И я послушался своего внутреннего голоса, который настойчиво шептал мне: «Это враг — убей его!» Сжавшись в комок, они смотрели на меня ненавистными глазами, страх был только в глазах Нины.

     Одна тварь метнулась на меня со щипцами наперевес. Я сначала растерялся от такой смелости, но, когда зубья впились в тело, осадил ее хлестким ударом по морде. Девка отлетела, выронив щипцы.

     Я схватил ее за волосы:

      — Что, курвы, поиграть захотелось в рабов и госпожей? Я покажу вам сейчас, что такое раб. На своей шкуре испытаете, что испытывают наши ребята, которые за вас проливают свою кровь в горячих точках и в мусульманском плену!

     И я еще раз врезал ей.

     И вдруг я почувствовал: что-то темное зреет сейчас в моей психике. И я решил проверить.

      — Иди-ка сюда! — поманил я к себе Аллу.

     Та подошла. Такой трусости и предательства от своих охранников она, наверно, не ожидала. Ее трясло от страха... а эрекция у меня была несомненная! Вот как устроена биология человека.

     Я схватил ее за волосы и пригнул к своим коленям...

     Такого сладостного выброса спермы у меня не было еще ни разу в жизни. Я кончил ей прямо на побелевшее от страха лицо, а потом с силой стал хлестать ее членом по губам. Она скулила и подвывала: «Не надо, Антон! Остановись!». На ее губах показалась кровь, и эта кровь совсем опьянила мой рассудок. «Замочу сейчас эту суку! — шептал я маниакально. — Замочу!»

     Правой рукой я продолжал рьяно дрочить, хотя уже кончил. Время от времени я освобождал ее от члена, надеясь нашарить за спиной что-нибудь тяжелое, — чтобы по черепу суку, по черепу! Чтобы мозги брызнули!...

     Охранники все-таки спохватились. Вместе с рабами, которые стояли поодаль, и осмелевшими госпожами, все дружно насели на меня. Наконец до моего сознания стал долетать крик. Это кричал в мое левое ухо один из охранников:

      — Мужик, уймись, а? Прошу тебя, уймись! Это же шутка была, понимаешь ты! Театр такой, садомазо, понимаешь! Фантазия то есть.

     В другое ухо бился голос Нины:

      — Антон, хороший мой, успокойся! Я не хотела, слышишь. Это Женя меня подбивала: раз он был в плену, ему рабство пойдет в кайф, давай, мол, попробуем! Ну отпусти Аллу, прошу тебя, отпусти...

     Медленно-медленно я возвращался в реальный мир.

     Нина крикнула:

      — Ребята, дайте ножницы!

     Я тупыми стеклянными глазами видел, как кто-то ловко сунул ей ножницы. Она торопливо стала обрезать волосы Алле — под самый корень, так как они глубоко, в два оборота, были намотаны на мой кулак. На голове Аллы нарисовалась округлая плешь. Она, потрясенная и освобожденная, стала отползать от моих колен — медленно, громко поскуливая и размазывая кровь со спермой по лицу.

      — Ой, быстрей к горячей воде! — забормотала Нина.

     И она, не выпуская моей руки с кукольно-светлыми волосами Аллы, повела к крану. Струя горячей воды ударила по моим пальцам, но побелевшие костяшки оставались мертвы — пальцы словно заклинило, они не разжимались.

     Охранники принесли нашатырь, я глубоко вдохнул и через минуты окончательно пришел в себя. Пальцы разжались. Нина аккуратно высвободила из них срезанную гриву Аллы. Охранники налили полстакана водки, я выпил. Потом еще полстакана. Они посадили меня между собой, и каждый старался успокоить меня, как мог:

      — Ничего, братан, все кончилось, успокойся... Ты не вини тут никого, лады? Просто все зарабатывают свои деньги, как могут... Понимаешь, жизнь такая... А ты чего, в натуре, в плену был?

     Я молча кивнул.

     Они вздохнули, разлили еще по полстакана.

      — Давай, братан, за тебя! Чтоб был жив-здоров! Мы машину заказали, сейчас отвезет тебя в Москву...

     Действительно, через две минуты машина была у ворот «теремка». Охранники вежливо проводили меня. Нина нерешительно плелась сзади.

      — Прости, Антон, я не хотела...

     Я захлопнул дверцу перед самым ее носом, машина тронулась. Больше Нину я не видел никогда.