Василий Ситников застрял в порту города Красноярска. Наглухо. Ни копья в карманах. Он их выворачивал по нескольку раз, да что толку — если не ложил, откуда ж они возьмутся? Во, попал! Загулял так загулял!

     Но разве после восьми лет отсидки на строгом режиме нельзя себе позволить хоть раз да оторваться? От души. Чтоб земля дрожала. По-русски.

     А в итоге что? В карманах пусто, на душе — тоска собачья. Уныло. А вчера какой орел был! Бухой сел в самолет — стюардесса чуть не вытолкала вон, спасибо, пассажиры заступились, когда стал рвать на себе рубаху и шапку об землю швырять, ругая злую судьбу-кручину, которая засадила его на долгие годы в проклятущую тюрягу.

     Теперь мужичонка в клетчатом подростковом пальто — другого кенты не нашли, — который сидел в углу тесного от людей аэропорта весь какой-то ужатый, смятый, пришибленный, даже отдаленно не напоминал того ухаря. А ему ж надо было дальше лететь. Эх, угораздило его родиться на краю света, в забытой Богом и людьми холодной Якутии! Родители виноваты Точнее, предки Чего им не сиделось в Нижнем? Потянуло, понимаешь, на новые земли Империя! Мать ее за ногу

     В желудке урчало, в голове шумело, а всего тошнило. Напротив на красном чемодане сидела бабенка в серовато-желтого цвета шубенке из искусственного меха, делавшей ее вовсе круглой и похожей на грязного белого медведя. Она с аппетитом уплетала хлеб с колбасой, закусывая какими-то соленьями из открытой стеклянной банки, стоявшей прямо перед ней на расстеленном платке. Прямо персонаж из фильма о гражданской войне. Изредка ее взгляд останавливался на Василия. В ее глазах, чистых-чистых, таилась какая-то грустинка, но в углах выцветших губ играла улыбочка. Лицо у нее было в мелких, еще не очень заметных морщинках, из-под большой мужской шапки выбивались пряди рыжеватых волос. «Пойти, стрельнуть что ли сигаретку у кого?» — подумал Василий и хотел было подняться с корточек, тут его и окликнула женщина:

      — Парень!

     Василий остановился, глядя на нее.

      — Не хотишь покушать? Ежели че, так садись, потрапезничай со мной, — сказала женщина и с невыразимо добрым чувством в голосе ровно так произнесла: — Вижу, голодный ты, браток. Так что, не стесняйся.

     И словно кто-то мягкой, но безжалостной рукой сдавил Василию горло, аж дыхание перехватило. Этот грудной голос напомнил другой, родной, из забытого детства. Мать Будто выглянуло из размытого временем далека милое лицо Отец сильно пьянствовал, и почти каждый день они с матерью ругались и дрались, а однажды мать увезли в больницу, и оттуда она уже не вернулась. Отец стал пить еще сильнее, совсем опустился и умер под забором своего дома. И с десяти лет Васек с сестренкой пошли по интернатам да детским домам. А в восемнадцать Вася загремел в тюрягу. За хулиганство. Сперва на год. На свободе гулял только несколько месяцев. Второй раз залетел надолго — на восемь лет. Челюсть одному в пивной вывернул напрочь. И драка-то пустяшная была, так просто ни из-за чего. Мужик совсем незнакомый. Могли разойтись по жизни и ни разу не встретиться. Кружку не поделили, ну и пьяная кровь в голову брызнула, так пошло-поехало. И, вот, поди ж ты — восемь лет. Получай — не жмись. Теперь свободен. От звонка до звонка. Вручили Василию билет до Красноярска, потому как из Ташкента до малой его родины рейсов не было, и сто рублей на дальнейшую дорогу. Чего хотишь делай

      — Спасибо, — буркнул Василий. — Не голодный я

      — Не стесняйся. Садись. Спасибом сыт не бушь, — и женщина чуть подвинулась, показывая рукой место рядом, дескать, приземляйся.

     А Василий уже рвал хлеб, колбасу руками, таскал грибы из крынки. За ушами его аж хрустело.

      — Вот, я ж говорила, голодный — тихо сказала женщина, разглядывая его. — А ты очи до долу Натальей меня кличут. А тебя как? И что с тобой, парень? Куда летишь?

     «Натальей?» v подумал Василий, и сердце его сильно-сильно забилось. Ведь и мать так звали. Глянул Василий на женщину еще раз исподлобья и неожиданно для себя начал рассказывать все о себе, ничего не тая, не приукрашивая. И тут же выражение лица Натальи резко изменилось — она нахмурилась и пристально стала всматриваться в Василия, то краснея, то бледнея, потом спросила:

      — Голова болит?

      — Трещит, — ответил Василий.

     Наталья порылась в сумке и вытащила немного початую бутылку водки. Налила в стакан и протянула Василию:

      — Подлечись.

      — Вот это да-а Сказка!... — с этими словами Василий одним духом опрокинул в себя содержимое стакана. Посидел, чувствуя, как разливается по телу приятное тепло, блаженство. Жизнь снова засверкала всеми своими радостями, и он выдохнул:

      — Эх, сейчас бы еще закурить!

      — Есть у меня сигареты, — сказала Наталья и вытащила из кармана шубы пачку «Примы»: — Кури.

      — Ну, ты, Наталья, впрямь как волшебница, — качнул головой Василий. * * *

     Когда он стоял и курил у дверей аэропорта, сзади раздался голос Натальи:

      — И кто ждет тебя тама?

      — Сестра Да не знаю теперь точно, там она или уехала куда?

      — Я... ведь тоже... из тех краев... Жила когда-то там, — задумчиво сказала она и встрепенулась: — Я сегодня ночью вылетаю. Гостила тут у сестры недельку. Затосковала вся! Хозяйство у меня... Знашь что, я тебе оставлю свой адрес. Ежели что, приезжай. Нам в совхозе нужны рабочие руки.

     Она протянула клочок бумаги.

      — А я завтра прошвырнусь в город. Надо ж подзаработать, — сообщил Василий.

      — И сколь ты бушь подзарабатывать? Месяц? Год? А жить где бушь? — спросила Наталья.

      — Эх! Где наша не пропадала! — ответил Василий.

      — Слушай, Вася! — выдохнула Наталья прямо в лицо Василию. — Поедем со мной. Я ж говорю, в совхозе для тебя место найдется!

     Задумался Василий, потом говорит:

      — Дак ведь у меня все равно денег нет.

      — Я заплачу за тебя, — отвечает на это Наталья. — Потом расплатисься

     И махнул тогда рукой Василий:

      — А поехали! Какая разница — где русскому мужику помирать! * * *

     Вот так Василий попал в этот поселок, затерянный средь тайги.

     Дом у Натальи оказался старым, но все еще крепким пятистенком с просторными сенями. Двор был большой, весь в строениях.

      — У меня коровы, свиньи, куры. Хозяйство! — сказала, входя в дом, Наталья. — Завтра я тебе истоплю баньку. Отойдешь душой и телом. А сейчас поужинам...

     Она сидела напротив, подперев щеку рукой, и смотрела на то, как жадно ест Василий.

      — Знаешь что, Василий...

      — Что? v он оторвал взгляд от тарелки и глянул на Наталью.

      — Знаешь что... v охрипшим голосом сказала она. v Ты... ты... ведь мой сын...

     Вскричал Василий и вскочил на ноги, отталкивая от себя тарелку. Она полетела на пол и с грохотом разлетелась на мелкие куски.

      — Что-о-о?!!! Моя же мать... умерла!!!

      — Живая я, Вася... Живая!

     Василий опустился на стул и, потеряв дар речи, уставился на Наталью.

      — С отцом твоим мы жили как кошка с собакой. Сильно он пил... Бил почти кажный день... Однажды избил до полусмерти... В больницу попала... А меня в город увезли... Долго лечилась, а когда вернулась, вас уже с Веркой-то не было. Искала вас, да мне сказали, что вы умерли в детском доме... v по лицу Натальи катились слезы. Она плакала молча. v И я уехала к сестре, в Красноярск... но в городе жить не смогла... Сюда вот приехала, и, вот, уже почти двадцать лет живу здесь... Доярка... Я тебе этого не сказала там, потому что боялась v убежишь...

     Потрясенный Василий не мог ...

 

     проронить ни слова, но на душе расплывалось тепло неведомого ранее чувства покоя.

     Они сидели у печки на лавочке. Мать гладила сына по голове и что-то говорила, а Василий молча курил сигарету за сигаретой...

     Потом она постелила ему в просторной комнате, а сама ушла в другую, напротив. Свет потушила.

     Сон не шел. Лежал Василий и все думку думал. Потом поднялся, вытащил сигаретку из пачки, лежащей рядом на стуле, подошел к окошку и закурил. Небольшая электрическая лампочка выхватывала из тьмы круг, покрытый толстым слоем снега, который искрился тысячами звезд, как новогодние блестки. А всего несколько дней тому Василий был средь жаркого лета Средняя Азия

     «Ма-ма... v тихо выговорил Василий и подумал. v Когда я в последний раз говорил это слово?... Отвык... совсем отвык... Но чудеса... чудеса да и только...» Если бы он верил в Бога, он сказал: «Благодатны дела твои, Господи!»

     Было тихо. Не просто тихо, а покойно. Лишь изредка где-то лаяли собаки

     «Вот это и есть тихая гавань, — подумал Василий. — Матерый уют Э-эх»

     В комнате Натальи вспыхнул свет торшера, и раздался ее голос:

      — Чего, сынок, не спится?

      — Да я так. Думаю — ответил Василий и заглянул в комнату.

     Наталья в длинной до пят белой просторной рубахе сидела на кровати.

      — Тоскливо? — спросила она.

      — Почему же? — пожал плечами Василий и тихо улыбнулся. v Как мне с... мамой может быть тоскливо?

      — А у тебя баба была? v спросила Наталья.

      — Нет. Так случайные и только...

      — А ты хочешь?

      — Как? v у Василия перехватило дыхание.

      — Бабу поебать, — как-то запросто сказала стремное слово Наталья.

     Словно пригвоздило Василия на месте. Он стоял и молчал.

      — Не затосковал в колонии за столько лет по бабе-то? — снова спросила Наталья.

     Василий сглотнул слюну и лишь неопределенно замотал головой.

      — Я тебе могу подсобить... Ведь и у меня... давно не было мужика... А ты уже большой... совсем как чужой... А мы же и есть мужик и баба... Ты как?

      — Да я что?... Да я ничего — забормотал Василий.

     Трусы аж рвало от напора.

      — Подойди сюда, — сказала Наталья и, когда Василий, словно загипнотизированный, подошел к ней, сунула руку ему в трусы. v Видишь, какой он у тебя крепкий... А я вся мокрая...

     Она чуть откинулась назад и сняла через голову рубаху:

      — Смотри, Вася.

     До пояса вывалились большие груди с коричневыми сосками. Она их приподняла снизу руками, потрясла и вздохнула:

      — Пятый размер. Лифчиков не ношу

     Белый ее живот был в толстых складках, а сама она была в больших синих панталонах до колен.

      — Ну, как тебе? — выдохнула Наталья. — Я же живу одна, без мужа Полноценного житья нету Так, все на подхвате, где и как торкнесься да и все

     Василий только захрипел.

      — Иди ко мне, Вася Ублажу я тебя, — сказала Наталья, снимая панталоны, и легла на спину, раскидывая ноги. v Это Господь нам обоим подарок сделал...

     Раскрылся меж толстых белых ног Натальи красный зев, обрамленный рыжими волосками. Она тут же прикрыла его ладонями.

      — Иди, не бойся А потом найдешь другую, молодую, так сразу уйдешь Держать не буду — дышала жарко Наталья.

     Закружилась голова у Василия, и он шагнул вперед, снимая на ходу трусы и будто ныряя в омут. Он упал на мягкое податливое большое тело Натальи и поспешно начал тыкаться плотью промеж ее ног, где все было мокро. Она, задыхаясь, схватила его за плоть — ладонь ее была теплая и шершавая — и быстро направила его в жаркую влажную расщелину. Плоть охватило всего кругом, словно всасывая, и Василий тут же извергнул фонтан спермы.

      — О-ох! — застонала Наталья, с силой обнимая Василия шершавыми руками. — Родненький мо-ой Сладкий Сынок, давай! Давай! Еби меня! Еби!

     Тут же прямо внутри совершенно мокрого влагалища снова вздыбилась молодая энергия, и Василий неистово начал колотиться о Наталью, которая только стонала, охала, отчего-то хохотала и громко-громко кричала

     Так пролетела ночь

     Под утро Василий словно провалился в тьму Когда он проснулся, было совсем светло. Рядом, обняв его за шею, посапывала совсем голая Наталья, надувая губы по-детски. Груди ее развалились на его плече, и сосок один, большой и коричневый, торчал прямо перед глазами Василия.

     На душе было так тихо, покойно и радостно. Он осторожно убрал руку матери от себя, поднялся, пробрался в соседнюю комнату, где лежала его одежда, оделся и вышел на двор.

     Был ясный день. На синем небе ярко сияло холодное солнце, белел снег и чернели разбросанные на порядочном расстоянии друг от друга дома, строения. Василий вздохнул полной грудью свежего морозного воздуха, шагнул вперед, подошел к поленнице, схватил топор и, крякнув, с силой всадил в большое круглое полено:

      — Э-эх!

     Оно с хрустом разлетелось пополам.

     Василий обернулся и закричал:

      — Ого-го-го!!!

     Испуганные вороны, недовольно каркая, врассыпную взлетели в синее небо.

      — Я, Василий Ситников, буду жить здесь вечно! Ве-ечно!!! Слышите!!!

     А на крыльце уже стояла, улыбаясь, мать

     Но что же еще надо человеку? Что ему надо для земного счастья?