По странному совпадению, эту историю мне рассказали два ее участника, никогда не видевшие друг друга. Для одного — это была шутка, для другого — трагедия. Но все по порядку.

     Это произошло в широко известной Бутырке, старейшей следственной тюрьме Москвы.

     Случилось так, что задержали одного моего друга. Статья обвинения была легкой, после суда его выпустили, дав условный срок, но в камере ему пришлось провести около полугода.

     Вот его рассказ:

      — — В тюрьме делать не фига. Развлечений — нуль. Это если не считать вызовов к следаку, пяти зачитаных до дыр книжек из тюремной библиотеки на тридцать бандитских рыл, завтрака, обеда и ужина.

     Времена тогда были не голодные и всегда оставалась черняжка. Это такой хлеб повторной выпечки. Из-за него в камере не продохнуть. Шибко сильно он стимулирует выделение кишечных газов. Но хлебу есть и другое применение.

     Система простая. Берется мякиш, кладется в целофановый акет, заливается водой, два-три плевка и все это оставляется на сутки-двое, пока не закиснет.

     Готовая масса вываливается на марочку, так зеки называют носовой платок, и протирается сквозь ткань. Получается клейстер. Его размазывают тонким слоем по тому же целофану и он сохнет.

     Из получившейся массы можно лепить что угодно. Наиболее верующие делают четки. Игроки — кости. А тем, кому просто делать нечего — лепят всяких монахов.

     Это такая куколка. Стоит — вроде богомолец. Ручки сложил, глазки закатил, сам в сутане. Только голые ступни из-под одежды виднеются.

     А поднимешь его, из-под рясы показываются голые ноги, а между ними торчит огромная стоячая елда.

     Так вот, в соседней камере были бабы. Мужики к ним Єдорогує протянули и обменивались любовными записками. О, это отдельный разговор! Какие только сексуальные утехи не придумывали изголодавшиеся мужики! Девки, впрочем, не уступали.

     И кому-то пришла в голову идея: порадовать баб.

     Набрали черняжки, и из клейстера сваяли огромный, сантиметров тридцать, член с красной головкой. Два стержня для шариковой ручки на нее извели.

     Наши мастера расстарались. И прожилки сделали, и пупырышки всякие. Получился как живой.

     Едва сквозь решетку пролез.

     Даже в нашей камере, на что стены толстые, был слышен бабий визг.

     Но вскоре женскую камеру разогнали.

     А теперь продолжение. Та же история, но с другой стороны. Женской.

     Оказалось, что в бабьей камере находилась моя знакомая. Недавно ее выпустили, и она поведала мне окончание жизни съедобного члена.

      — — Не знаю, как у мужиков, но нам всегда есть о чем поговорить. Скука в тюрьме, конечно, смертная, но занятие найти можно.

     Особенно, когда рядом мужики. Они нам записочки шлют, а мы почти всей камерой за вымышленных девок ответы сочиняем.

     Изголялись как могли.

     И однаджы мужики пишут: принимайте подарочек. И передают что-то тяжелое, в газетку завернутое.

     Пока этот сверток через решетку пропихивали, бумага порвалась и мы увидели, что они нам прислали.

     Радость на всю хату!

     Но стначала мы опасались его по назначению использовать. Мало ли, размокнет, испортится. Но потом осмелели. Даже очередь установили.

     Каждая по часу пользовала. Больше всего везло тем, кому он попадался после отбоя. Всю ночь стоны да охи.

     Правда попалась одна бабенция. Принципиальная. Она отказалась искуственный член пользовать.

      — — Он же из хлеба. Это грех.

     Ну, мы посмеялись, и зря.

     Однажды просыпаемся, а у той, которая ночью баловалась, член пропал. А эта, отказчица, что-то под матрацем прячет.

     Мы всем гуртом ее стянули, матрац подняли, а под ним — остатки члена.

     Оказалось, она дождалась пока временная хозяйка заснет, и его выкрала. А пока все спали, она его ела!

     Засохший клейстер — штука прочная, но эта баба умудрилась сглодать его почти полностью. Лишь головка осталась да пара сантиметров.

     Разъяренные бабы чуть не разорвали предательницу.

     На шум вертухаи примчались и разогнали нашу камеру.

     Та же, что член съела, потом чуть не померла от несварения желудка. Ее откачали, но слава осталась. Всей тюрьмой ей присвоили прозвище: Х... еедка.