Опавшие листья, чуть влажные от налёта осенней грусти, тихо шелестят под ногами.

     «Наш-ш-ш, наш-ш-ш, наш-ш-ш», — — плещется шёпот её шагов."Час-с-с, час-с-с, час-с-с», — — отдаётся шелест моей поступи в чуткости тающего леса.

     Да, это наш час, наш день, наш многолетний медовый месяц.

     Она идёт по цветному лиственному ковру босиком, небрежно болтая зажатыми в левой руке туфельками. Идёт впереди меня, не оглядываясь, уверенная в том, что я буду следовать за ней всюду, куда бы она ни направилась. Тонкое платьице сентябрьских тонов совсем не скрывает лёгких очертаний её фигуры. Только платье на ней — — и больше никаких условностей дамского гардероба. Сегодня очень тепло, и она, конечно же, не могла упустить чудесный случай ещё раз окунуться в блаженство летних грёз...

     А всё-таки замечательно, что невозможно пресытиться красотой! В том числе — — красотой женского тела. Случается, нет даже малейшего желания овладеть им, а всё равно — — наслаждаешься простым созерцанием. И это самодостаточный акт. Любуешься женщиной, словно вечной прелестью природы, словно устремлёнными ввысь стволами берёз, словно пронзительно-голубым небом, обляпанным яркими пятнами ещё не облетевшей листвы...

     Эта особа, грациозно скользящая впереди — — моя возлюбленная. Я знаю её не первый год. И не перестаю восхищаться ею. Я обожаю её улыбки, переменчивый климат её настроения, её ласки, на которые она щедра — — не в пример капризной осени, дарящей погожие дни как откуп за угасающее лето.

     Правда, гармония одухотворённости не может долго пребывать в равновесии с физической основой. Старость лета не влияет на молодость желаний. Я приближаюсь к любимой и кладу руки ей на плечи. Она, по-прежнему не оборачиваясь, опускается на колени, упирается локтями в мягкий покров из тёплых листьев и кладёт голову на скрещенные руки.

     Вспорхнувший подол обнажает гладкие тугие полусферы. Между ними — — вечная тайна, соблазнительный сумрак глубин. Меня захлёстывает страсть познать эту тайну, и я с неотвратимой решительностью проникаю в неё...

     «Ах-х-х!» — — доносится из-под вороха спутанных волос.

     Несдержанный выдох, порождённый внезапной волной наслаждения. Мягкие длинные волосы полностью занавешивают лицо моей возлюбленной. Она по-прежнему стыдлива, как в первую ночь нашего слияния, и делает вид, будто это происходит не с ней. Но древний ритм увлекает её всё сильнее. Волосы напротив рта пульсируют фонтанчиком частого дыхания, и бёдра начинают непроизвольно совершать встречные движения.

     «Ах-х-х! Ах-х-х! Ах-х-х!» — — вторят эхом берёзы и теряют листья, спеша обнажить интимную белизну стволов. Туманится сознание от нарастающего потока сладостно-горячей энергии. Кружится голова, кружатся оранжевые листья, кружатся туманные облака в перевёрнутом озере неба. Вращается земля вокруг нас, ибо мы превратились в само Солнце, стали огненным центром летящей в запредельность Вселенной...

     Мы достигаем того критического состояния, когда сознание теряет контроль над телом. Исчезает чувство меры, растворяются границы между фантазией и реальностью, между пристойным и неприличным. Окажись в этот момент рядом сотня мужчин, желающих причаститься к тайне, скрываемой от посторонних во тьме междуножья, — — моя любимая не сможет отказать никому. В обычном состоянии даже мысль о подобной возможности потрясла бы её до глубины души, ужаснула, шокировала. Но я знаю, что в любовном экстазе моя милая совершенно другая. Сто мужчин, сменяя друг друга, сотрясали бы её непрерывно, гладили, тискали и облизывали распалённое тело, а она бы лишь томно стонала, застенчиво пряча лицо за россыпью густых волос. Ею овладевали бы по двое или по трое сразу, во всевозможных положениях, вертели б ей как тряпичной куклой, проникали бы в неё до болезненных пределов, залили бы всю пенным соком сладострастия — — и она с радостью отдавалась бы всем и каждому, покуда длился бы всепоглощающий чувственный восторг...

     На лазурной палитре небес играют мазки лиственных красок, переливаясь всевозможными оттенками красного, жёлтого и бежевого. Мы зачарованно движемся среди сонного листопада, приходя в себя после ослепительного соприкосновения с вечностью. Ведь именно любовь, бессмертная любовь побуждает нас вечно продолжаться, меняя тела, но сохраняя нетленную душу.

     Я несу её точёные туфельки и невесомое платьице. А она собирает пышный букет, составляя его из листьев невероятных расцветок и причудливых форм. Раньше я и не подозревал, что в нашем лесу встречается такое великолепие.

     Солнце нескромно ласкает загорелую наготу моей возлюбленной, лучась поздним теплом сквозь полупрозрачные хрупкие кроны. Ей совсем не холодно, потому что для неё сейчас не осень, а лето. Бабье лето. Её время. А заодно и моё, поскольку мы с ней — — неразлучны.

     «Наш-ш-ш, наш-ш-ш, наш-ш-ш?» — — молча вопрошаю я ритмом своей ходьбы.

     «Час-с-с, час-с-с, час-с-с», — — без слов подтверждает она шорохом милых шагов.

     Это наш час, наш день, наш бесконечный счастливый век...