— Он совершенно нормальный мужик, — тараторила Ольга, не забывая придерживать Катю под локоток. — Совершенно нормальный мужик, у него своя жизнь, знаешь, пока я там работала, ну то-сё, пятое-десятое, я думала, он меня того, после работы, ну ты знаешь, обычно бывает, так вот — ни-ни! Вообще, будто нет меня. Я сначала думала, он педик, ну бывают же педики, мало ли чего, то есть я к ним нормально совершенно отношусь, у моего Валерки, ну того Валерки, ну ты его знаешь, так вот, был друг, ну не в том смысле, а просто друг, институтский, педик, то есть они ничем таким не занимались, так я тебе скажу — в личном общении очччень приятный такой человек, хотя чувствуется что-то такое, ну я даже не знаю что, да, это я не про то, так вот у него этого нет. То есть совершенно.

     Катя замотала головой.

      — Погоди, не трещи. Я уже ничего не понимаю. Ты вообще о чём?

     Ольга надула губки.

      — Ну ты меня не слушаешь ни фига, я же тебе рассказываю, ну про Михал Борисыча, ну мы куда идём, по-твоему, а? Сама ведь напросилась...

     Катерина примирительно улыбнулась и потрепала Ольгу по крутой попке.

     Олечка была похожа на куклу Барби в классическом исполнении — как внешними данными, так и умом с сообразительностью. Впрочем, это ей нисколечко не мешало жить. Это милое, глупое, совершенно безобидное существо, испуганно жмущееся ко всякому сильному плечу, в конечном итоге всегда как-то устраивалось. Тем более, что свою основную жизненную задачу — доставлять удовольствие мужчинам — оно исполняло с таким отчаянным задором, что Катерина иногда переставала что-либо понимать в этом бесконечном хороводе Александров, Саш, Саньков, Шуриков, Серёж, Серёг, Сержей, Вадимов, Дим, Вадиков, и прочих мужских имён, которые плотно забивали её уши после первых пяти минут разговора с подругой. Самое интересное, что она каким-то непостижимым образом умудрялась их не путать, и, кажется, помнила всех и каждого. Более того, она была искренне убеждена, что Катерина тоже прекрасно помнит про Санька со скорпомощной подстанции, Сашу из Литинститута, и Александра Игоревича из города Торонто, который спал в розовой пижаме с микки-маусами, и любил это делать только между грудей.

     Иногда Катерина задумывалась, кто она для Ольги. Несмотря на продолжительность отношений (они начались ещё в институте), и всё то, что они знали друг о друге, Кате иногда казалось, что Олечка воспринимает её точно так же, как и мужчин, которым было от неё кое-что нужно. Она охотно давала делать с собой всё, и сама делала всё, и это ей нравилось (ещё как нравилось — Катя невольно облизнулась, вспомнив, как хорошо набухают Олечкины сосочки под её поцелуями), но всё-таки Катя чувствовала, что, умри она завтра, в Олечкиной жизни ничего не изменится. Разве что очередному Олиному хахалю будет некому позвонить, чтобы отвезти Олечку домой из какого-нибудь очередного клуба, где Олечка перебрала, устроила стриптиз на барной стойке, перебила немеряно посуды, а потом обоссала бильярдный стол, на котором пыталась танцевать польку. Интересно, что все эти безобразия как-то сходили Олечке с рук — хахаль платил за коктейли, посуду, биллиардный стол, и при этом оставался от Олечки в полном и безоговорочном восхищении...

     Помещение, в котором устроился загадочный Михаил Борисович, выглядел достаточно внушительно. Этакий небольшой особнячок прошлого века, неброско, но умело отреставрированный, чугунная ограда, красная плитка вместо асфальта... стояночка (на ней скучал одинокий серебристый «Опель»)... холл... интеллигентного вида охранник (он смотрел на Катерину секунду-другую, после чего уверенно кивнул), лестница наверх, рыжая девица с лисьей мордочкой и удивительно развратными глазами. Девица мазнула взглядом по Катиной фигурке, и та кожей почувствовала холодный интерес опытный сучки.

      — Шеф у себя, на втором этаже, комната 203, — сообщила она. — Вы проходите... Оля, будь добра, посиди здесь.

     Оля чмокнула подружку в краешек накрашенных губ и прошептала «ни пуха ни пера».

     Катерина так же, шепотом, послала её к чёрту.

     Кабинет Михаила Борисовича выглядел более чем солидно, даже чопорно, если не считать маленькой акварели на стене, изображающей спаривающихся лошадей. Прищурившись, Катя разглядела в уголке характерную хвостатую подпись, и чуть было не присвистнула: похоже, эта картинка стоила сумасшедших денег. Если это подлинник, разумеется.

      — Это подлинник, — Катерина поняла, что хозяин кабинета (полный пожилой мужчина, виски с благородной проседью, галантно привставший из-за стола, приветствуя гостью) проследил за направлением её взгляда, и слегка смутилась. — Да, я знал, что вы искусствовед по образованию... поэтому и повесил эту вещь сюда. Специально ради вас. Но вообще-то я держу это дома, в своей коллекции... думаю, что вы её увидите.

     В этот момент дверь в кабинет чуть скрипнула. Хозяин слегка кивнул кому-то за спиной Натальи, и дверь закрылась. Через пару секунд чья-то рука погладила её по волосам. Наталья вздрогнула, но вовремя сообразила, что надо вести себя спокойно.

     Михаил Борисович это заметил и поощрительно улыбнулся.

      — Расслабьтесь. Сейчас моя девочка вас посмотрит... а я пока, с вашего позволения, немного отвлекусь. Дела, знаете ли... — он демонстративно полез в папку с бумагами.

     Рука рыжей (Наталья поняла, что это была именно она) погладила Катерину по груди, по животу, после чего быстро обследовала то, что было у неё под юбкой. Катерине пришлось чуть раздвинуть ноги, чтобы дать наманикюренным пальчикам пройтись по её женским частям. Расстегнула ей пуговичку на кофточке. Вторую. Третью. Катя понимала, что сейчас её будут раздевать донага. Она всё ещё не могла понять, нравится ей происходящее или нет, когда её короткая юбочка упала на пол, где уже лежали остальные тряпочки.

     Когда шеф соизволил поднять глаза от бумаг, Катя стояла перед ним голенькая, с раздвинутыми ножками, между которых хозяйничал пальчик рыжей девицы. Пальчику было очень свободно: Катерина была отчаянно, постыдно возбуждена.

      — Ну что ж, хорошо, — заключил Михаил Борисович, быстро оглядев обнажённое тело девушки. — Теперь к делу. Насколько я понимаю, вы не прочь сняться в фильме для частной коллекции. Ваша подруга вам всё объяснила насчёт условий?

      — Д-да, я в курсе, — выговорила Катерина, слегка заикнувшись: рука рыженькой умело коснулась очень чувствительного места, отчего оробевшая девушка чуть не кончила.

      — Теперь займёмся выбором сюжета... Как вы понимаете, нас не интересует обычное порно. Этого добра достаточно на любом ларьке. Наших клиентов интересует воплощение их фантазий. Причём воплощение по-настоящему полное. Вам, лично вам, должно нравиться то, что вы делаете. Очень нравиться. Вы понимаете?

      — Да, возможно, — по вздрагивающим белым ляжкам Катерины можно было понять, что её утроба судорожно сокращается, но она старалась контролировать себя. Ощущения, однако, от этого только усилились. Низ живота предательски ныл, требуя ласки. Рыжая стерва, однако, убрала руку от Катиного лона, и занялась её грудью. Лёгкие поглаживания сосков сменились лаской более грубой, но очень приятной: рыжая мяла катину грудь, слегка прихватывая упругую плоть ногтями. Катерина застыла, стараясь не выдать себя. Ей почему-то показалось, что Михаил Борисович не одобряет женщин, не умеющих себя контролировать.

      — Итак, у нас сейчас есть два заказа. Первый — садизм. Роль жертвы. Порка. Проколотые соски. Наказания клитора. Горячий воск. Прижигания. Как вы к этому относитесь?

     Ладошка рыжей опять переместилась в промежность девушки.

      — Извините, это не моё, — собравшись с духом, ответила Катерина. Ей понравилось звучание собственного голоса: получилось достаточно уверенно, но ...

 не нахально.

      — Ну да, я, собственно, так и думал. Значит, второе. Секс с животными. Вы вообще хотели бы специализироваться по этом направлению?

      — Пожалуй, да, — на этот раз Катерина осталась собой недовольна: её голос предательски дрогнул.

      — Она хочет, — подала голос рыжая девица, продолжающая обследовать её промежность. — Она правда хочет.

      — Что ж, хорошо. В таком случае мы сейчас урегулируем организационные и финансовые вопросы, а потом поговорим с клиентом.

     Через полчаса Катерина сидела на чёрной кушетке, высоко задрав ноги. Рыжая (за это время они успели познакомиться и даже неможко подружиться) услужливо разминала катины нижние губки, чтобы клиент — симпатичная полненькая женщина лет сорока, небрежно одетая, но с крупными бриллиантами в ушах, — могла осмотреть её женские внутренности.

     Рыжая провела рукой по жёсткой блестящей курчавой шёрстке на лобке Катерины, помяла большие губы, и чуть раздвинула их. Маленькие розовые лепестки расклеились, обнажая влажный вход.

      — Ничего девочка, — снисходительно заключила она, насмотревшись на выставленное перед ней влагалище. Ну-ка, засунь туда пальчик...

     Катя послушно погрузила в себя средний палец. Делать это перед незнакомыми людьми было стыдно, но и неожиданно приятно. Катерина поколебалась, потом поместила туда же и указательный, после чего слегка раздвинула свою плоть.

      — Хорошо, — одобрила женщина, не отрывая глаз от катиной промежности. — Очень аппетитно. Милочка, — обратилась она к рыжей, — а теперь ей туда муляжик собачий... средненький... девяточку.

     Катерина примерно представляла себе, как выглядит собачий член — но когда рыжая достала огромный красный предмет с толстой грушей у основания, и поднесла к её лицу, чтобы Ката его хорошо рассмотрела, той стало страшно. Она инстинктивно дёрнулась, сжимая ноги — и тут же попыталась раздвинуть их пошире, чтобы эта штука смогла войти в неё.

      — Эй, не напрягайся, — дамочка плотоядно усмехнулась, — и ногами не дрыгай, хуже будет. Расслабься, распусти себя там. Ну-ка, возьми ручками (Катя послушно обхватила холодными пальчиками огромный искусственный член), облизни кончик — и в себя. Или, может, тебя там помазать? А то со страху муфточка сожмётся — так и будешь ходить... — женщина тихонько хихикнула.

     Но Катерина чувствовала, что она уже готова. Она закрыла глаза, откинулась на кушетку, и осторожно коснулась кончиком игрушки своей женской плоти. Писенька отреагировала нормально — остреньким укольчиком удовольствия. Тогда Катя задержала дыхание, и, крепко держа двумя руками искусственный пенис, подалась бёдрами вперёд. Игрушка мягко скользнула внутрь, раздвигая влажные стенки влагалища. Катерина ещё немного подвигала ею туда-сюда, привыкая к ощущениям. Её лоно послушно открылось, принимая в себя толстый заострённый кусок мягкого пластика. С каждым движением она погружала его всё глубже, и, наконец, со стоном облегчения вогнала его в себя почти до конца.

     Тут рыжая встала на колени перед Катериной, и, взяв игрушку в свои руки, начала сильно, но умело мастурбировать её влагалище. Катя еле слышно постанывала, когда мягкий конец искусственного члена касался её матки. Наконец, она почувствовала приближение оргазма. Она помнила, что надо контролировать себя, и, вместо того, чтобы закричать, закусила себе нижнюю губку, замотала головой, и тихо, по-детски, кончила.

     Толстый кусок цветного пластика утонул в её теле целиком — и тут же выскочил от сильнейшего сокращения мышц. Девушка удержала его — и снова вдвинула в себя. Её рука несколько раз судорожно дёрнулась, и, наконец, бессильно повисла.

     Блестящий от слизи муляж с глухим стуком упал на пол.

     Женщина, заказавшая фильм с Катериной, подошла к кушетке и ласково погладила девушку по животу. Та слегка вздрогнула.

      — Ну ты моя умничка, — проворковала она, поощрительно улыбаясь, — хорошо, мы её берём, — деловито сказала она, повернувшись к рыженькой, — передай Михал Борисычу, что мне всё понравилось. Попробуем. Съёмки пусть сегодня начнёт. Режиссёр ждёт, он в Москву специально для этого приехал. Да, и сценарий ей дай почитать... — после чего наклонилась к ушку лежащей Катерины и шепнула «не робей».

     В машине было уютно: кожаный салон и мягкие рессоры делали дорогу почти незаметной. Занавешенные окошки и перегородка, отделяющая салон от водителя, довершала впечатление.

     Девушки — Катерина, Оля, и рыженькая (её звали Ивонна, и она откровенно стеснялась своего имени, которым наградили её родители-провинциалы), полуголые (их погрузили в машину, не дав переодеться), дурачились, кайфуя в глубоких креслах, визжа, шлёпая друг друга по голым коленкам и целуясь взасос. Всех охватило какое-то дурашливое настроение. И только резкие повороты на пару секунд возвращали девушек к реальности.

      — А я видела этого дядьку, режиссёра, — трещала Ольга, — совершенно нормальный с виду мужик, похож на Анатолия Аркадьевича (Катерина усмехнулась: недавно появившийся на горизонте Анатолий Аркадьевич в порыве страсти до крови укусил Оленьку за сосок, что обошлось ему в грандиозный скандал, окончившийся бурным примирением в уютных стенах одного московского VIP-клуба, где Оля оттянулась по полной: утром она обнаружила у себя в трусиках визитку директора заведения, с номером сотового, криво выписанного на чистой стороне карточки фиолетовыми чернилами, и сакраментальным «оля позвони!!!» под ним; Олечка потом никак не могла вспомнить, давала она ему или нет, и если да, то при каких обстоятельствах), — так вот, нормальный мужик, правда, по-русски не говорит, ну да это не важно, он классный, но он, кажется, педик, хотя по нему не скажешь, у них у всех есть что-то такое, а вот у него этого нет, этого самого, ну я не помню, я тебе про Валерку рассказывала своего институтского, нет? не в том смысле, что он был педик, а был у него друг, то есть не друг в этом смысле... нет, я тебе точно рассказывала, ты помнишь, так этот вот — он не такой, но он и не западает, то есть совершенно...

     Рыжая прыснула в кулак, после чего закашлялась.

      — Он на тебя не западает? — наконец, выдохнула она.

      — Ну... — у Оли был такой обескураженный вид, что девчонки опять покатились со смеху.

      — Он профессионал, — наконец, выдохнула Ивонна. — У него это работа. Он никогда не спит с девушками, которых снимает.

      — А-а-а, — разочарованно протянула Оля, всем своим видом давая понять, что подобный профессионализм она видала в гробу, и что всякий, не покусившийся на её, Оленькины, прелести, даром живёт на свете.

     Катерина рассеянно листала сценарий. «Странно, — лениво думала она, переводя взгляд со строчки на строчку, — ещё недавно я бы ни за что... в таком. Впрочем, никто и не увидит, лента клубная» — при этой мысли она почему-то почувствовала лёгкое сожаление.

     Перед отправкой девушек на съёмки Михаил Борисович объяснил ей, что отснятая лента — оригинал плюс единственная копия — поступает в исключительное распоряжение заказчика, и стоит очень больших денег. Её будут просматривать в домашнем кинотеатре несколько богатых ценителей элитного порно, на которых, собственно, Михаил Борисович и работает. «У них что-то вроде клуба, — пояснил он, — они сами пишут сценарии, приглашают режиссёров... в основном западных. Там этот бизнес хорошо поставлен.»

     Катерина вздохнула, и лениво взялась за следующий листок. И замерла: наконец-то пошла её роль.

     Когда она дочитала листок до конца, у неё дрожали руки от возбуждения. Она повернулась к Оле и запечатлела на её голом плече страстный поцелуй. Олечка хихикнула, закинула руку и подставила Катиным ... 

     губам чисто выбритую, благоухающую дезодорантом, подмышку.

      — Он здесь, — сказал переводчик, показывая на дверь. Режиссёр, высокий худой итальянец, усмехнувшись, сказал ещё несколько слов. Переводчик промолчал. Катерина недоумённо посмотрела на него.

      — Мэтр говорит, — смущённо сказал переводчик, — что это его любимый актёр. Ты должна быть ласкова с ним.

      — Иначе он меня укусит? — усмехнулась Катерина.

     Переводчик, молоденький мальчик, порозовел и смущённо отвернулся. Катерина заметила, что его брюки слегка оттопыриваются, и ей даже стало жаль его: мальчик явно не знал, что делать со своей некстати восставшей плотью. «В другое время...» — лениво подумала Катерина, — «но не сейчас».

     И открыла дверь.

     Пёс лежал перед ней на полу — огромный, роскошный дог. Он был таких размеров, что Катерина на секунду ухватилась за дверной косяк, чтобы не упасть. «Мамочки», — подумала она, — «ой, мамочки». Она уже знала, какой размер может быть у такого зверя. Она с ужасом попятилась назад — но сильные мужские руки буквально втолкнули её в комнату. Щёлкнул замок.

     Катя осталась наедине с огромным псом, который... который...

     Пёс зевнул, обнажив роскошные белые клыки. Потом равнодушно посмотрел на неё — сытым хозяйским взглядом. Так рабовладельцы смотрят на молоденьких рабынь. Пёс знал, для чего её сюда привели — как и то, что она не сможет уйти отсюда, не сделав всего того, на что она согласилась.

     Пути назад не было.

     Пёс был страшен. И... великолепен.

     Катерина встала на колени и осторожно погладила вздымающийся собачий бок.

     «Ты разорвёшь меня...» — тихонько шепнула она псу. «Ты же разорвёшь меня...» Пёс тихонько рыкнул, то ли соглашаясь, то ли не соглашаясь с ней. И опять посмотрел на неё — долгим, долгим взглядом.

     Катерина не могла отвести взгляда от его живота. Она видела толстую меховую трубу, в которой, как в ножнах, скрывалось то самое...

     «Мне будет больно с тобой...» — прошептала она. Низ живота был напряжён. Она чувствовала, что её женское естество как будто завязано в узел — возбуждение было бешеным, но оно никак не могло выйти наружу. Она попыталась расслабиться, но стало только хуже.

     Пёс начал подниматься на лапы, стуча когтями по деревянному полу. Видимо, ему надоело ждать.

     Катерина затравленно оглянулась. Дверь была заперта.

     В углу стояло чёрное кресло с поручнями и браслетами для ног. Катерина, стараясь ни о чём не думать, быстро села, положила ноги на поручни, и, как её учили, защёлкнула ножные браслеты. Теперь она была зафиксирована, но руки оставались свободными.

     Она глубоко вздохнула, зажмурилась, и звонко похлопала себя по ляжке.

     Когда холодный собачий нос коснулся её тела, катины внутренности совсем перекрутило. Пёс обнюхивал её пах, елозил мордой... «знакомится» — подумала Катя, и невольно улыбнулась.

     Собачий язык осторожно прошёлся по её лону. Катерина чуть взвизгнула — это оказалось более острое ощущение, чем она думала. «Может, он меня полижет, и я расслаблюсь?» — подумала она, и вдруг почувствовала, что ей не хочется этого.

     Да, она немножко расслабится, и он сможет... и она даст ему... и может быть, будет не очень больно.

     Но это слишком просто. Она всего лишь даст сделать с собой то, на что подрядилась.

     И — она поняла это внезапно, но с абсолютной уверенностью. — это будет конец её участию в съёмках.

     Её снимут со станка. Оденут. Похлопают по плечу. Дадут немного денег. Отвезут домой. На следующий день ей позвонят и вежливо солгут — например, скажут, что съёмки перенесены, сорвались, или что-нибудь в этом роде. «Если что, мы вам перезвоним». И всё.

     Катерина открыла глаза, облизнула пересохшие губы — и похлопала себя по груди. Пёс вскочил на станок, расставив лапы, и приблизив пасть к катиному лицу. Она почувствовала его жесткую шерсть на своём животе. На левую грудь капнула слюна, ещё одна капля попала на лицо. Собачьи бёдра пристраивались между её раздвинутыми ногами. Катерина откинулась, протянула руки вниз, и через несколько секунд поймала уже надувшийся собачий член. Он оказался неожиданно твёрдым и гладким. Пёс тихонько зарычал — ему не понравились её руки, но он был хорошо выдрессирован. Он знал, что женщина, после недолгой возни, направит его туда, где ему надлежит быть — а уж остальное он сделает сам, как это он уже делал с десятками женщин.

     Катерина сжалась изо всех сил — и направила острый кончик собачьего члена в свой сузившийся вход.

     Несколько долгих секунд она боролась с догом, не пуская его в себя. Пёс рычал, пытаясь протиснуться, его бёдра заходили ходуном, узкий конец члена вонзался в упругую влажную плоть, но никак не мог проникнуть глубже. Эта странная игра продолжалась и продолжалась, пока внутри тела девушки вдруг не разорвался какой-то узел, и она, закричав, не открылась, как розовая раковина.

     Когда ЭТО вошло в неё, у неё захватило дыхание: чувство было такое, будто что-то огромное ударило изнутри прямо под сердце, смяв внутренности — и тут же ушло, вытянув из неё жизнь, оставив её опустошённой, выпотрошенной — и вошло снова, чуть иначе, мягче, — и опять оставило её пустой — и вновь вошло, вошло, вошло, быстрее, быстрее, быстрее... Собачий таз работал равномерно и мощно, как машина, загоняя в распахнутую перед ним утробу блестящий гладкий поршень.

     Катерина зашлась в первом оргазме меньше чем через минуту. Потом это случилось с ней ещё раз, ещё — а пёс и не думал останавливаться. Четвёртый оргазм запоздал, но был такой силы, что Катерина едва не потеряла сознание.

     Потом она уже ничего не помнила. Наслаждение подчинило её себе.

      — Это что, — тараторила Олечка, в очередной раз вытирая промежность подруги салфеткой. Катерина, совершенно обессилевшая, лежала на клеёнчатой кушетке, чувствуя, как из неё вытекает собачье семя. Она никак не могла прийти в себя. Внутренности болели — и всё же ей было так хорошо, как никогда в жизни.

      — ... это ерунда, ты ещё внутрь узел не принимала, — продолжала Оля свою трескотню, — вот тогда точно умереть можно. Знаешь, когда всю тебя там распирает...

      — Куда уж больше, — еле шевеля губами, прошептала Катя.

      — Ну сейчас ты всё узнаешь, — Оля улыбнулась снисходительной улыбкой многоопытной женщины, — ты ещё немножко отдохнёшь, тебя внутри помажут, чтобы разрывов не было — и за дело. У нас сегодня совместная сцена, кстати. Да ты не бойся, всего две собаки. Вот потом, когда будет сцена с целой стаей — это да... Ну что, пойдём?

     Катерина попробовала свести ноги вместе. Ой-ёй-ёй. Нет, кажется, сегодня она будет ходить раскорякой. И завтра, наверное, тоже.

     «Интересно», — подумала она рассеянно, — «я это выдержу?»

     Но что-то внутри подсказывало ей, что она выдержит всё, что с ней будут здесь делать. Кроме одного: отстранения от съёмок.

     Олечка усмехнулась и чмокнула Катю в напрягшийся сосок.

      — Ничего-ничего, — снисходительно сказала она, — ты не бойся. Всё было очень хорошо, правда. И режиссёру понравилось. Ну, пойдём, ты же ещё на съёмочной площадке не была.

     Катерина с трудом села. Потревоженные внутренности опять отозвались тупой болью.

      — Интересно... — протянула она, — а я понравилась ему?

     Оля поняла.

      — Джеку-то? Нууу... не знаю. Он специально на новеньких натаскан... Но вообще-то, наверное, понравилось, он так хорошо кончил, просто прелесть.

      — Знаешь, ничего не помню, — Катя решительно тряхнула головой, — я, кажется, глаза закрыла...

      — Всё, идём, — Оля похлопала подругу по плоскому животу. — Помажешься, и на сцену. Нас ждать не будут. Мы всё-таки в кино снимаемся. Да, кстати, что у тебя с анальным сексом?

     Катерина вздрогнула, тут же представив себе огромный собачий член, вонзающийся в её самое узкое отверстие.

      — Ладно, ладно, не дрожи, — рассмеялась Оля, — это не сегодня. Ну пойдём, лапуля, нас ждут собачки.

     Катерина, наконец, встала. Сначала у неё закружилась голова, но через несколько секунд всё пришло в норму.

      — Ага, у меня тоже так было, — Оля опять усмехнулась, — ничего, мы, женщины, живучие, как кошки. Я, когда первый раз собачий член увидела, чуть не обоссалась с перепуга. Ну да глаза боятся, а... в общем, всё так нормальненько. Кстати, на сегодня у тебя есть выбор: дог или овчарка? Ты кого хотела бы больше?

      — Дога, — опустив глаза, проговорила Катерина. — Если можно...