Я не помню, с какой пьянки возвращался. Помню только, что с противоположного моему Перово конца Москвы. На метро. Последним поездом. На выходе из подземки и случился весь этот ампоссибль.

     Закурил, едва шагнув за турникеты. На лестнице что-то сидело. Силуэт выказывал особь мужеска полу. Как только я поравнялся с этим чем-то, оно промолвило из темноты молодым, но изрядно прокуренным и пропитым голосом:

      — Алё, закурить есть?

     В момент стало страшно. Видимо, только «алё», как бы с другого конца телефонного провода, придавало немного смелости.

     Я: Есть.

     Он: А можно две?

     Я: Бог троицу любит.

     Он: Спасибо.

     Я: На здоровье.

     Я почему-то стою и пялюсь на силуэт, пытаясь различить какие-нибудь особые приметы. Так, на всякий случай. Пока я только и знаю, что это молодая мужская особь.

     Он: Слыш, купи пожрать чё-нибудь, а?

     Я: Где?

     Особь встает и указывает десницей на палатку поблизости. Молча идем навстречу еде. В свете фонаря вырисовывается гладко выбритое лицо с красивыми мягкими чертами. Или, наоборот, лицо не знает бритвы. По той простой причине, что на нем еще ничего не растет. Светлая челка закрывает не только левый глаз, но и всю левую половину лица. Полагая, что она такая же симпатичная, как и правая, пытаюсь состроить в мозгах целый портрет.

     Он: Во, мне «Баунти». А лучше — два!

     Я: Бог троицу любит.

     Чавкая и причмокивая, поедает все три. Да так быстро, что я едва успеваю сделать пару глотков пива.

     Он: Мерси.

     Я: Силь ву пле. Ладно, мне пора.

     Он: Подожди, давай еще покурим.

     Я: Ну-у,... давай.

     Пива он не захотел. Ему было нужно другое.

     Он: Слыш, не хочешь меня факнуть?

     Я: С чего это вдруг?

     Он: А я такой вот ампоссибль.

     Я: Кто?

     Он: Это значит «невозможный». На французском.

     Я вспомнил недавние «мерси» и «баунти» и решил, что парень полиглот. Но спросил, дабы убедиться в прозорливости.

     Он: А это... куда?

     Я: Да все туда же, только с презервативом. Без него не могу.

     Он: Ну тогда отвафли меня.

     Я: А ты откуда такой прыткий?

     Он: Издалека.

     Я: Оно и видно.

     Ему было лет семнадцать. Среднего роста. Худенький. Шмотками напоминал не то хиппи, не то бомжа. Рваные джинсы не первой и даже не сто двадцать восьмой свежести, белая (с большой долей дальтонизма) футболка, торчащая из джинсовой куртки другого, чем штаны, цвета. Я бы даже сказал, противоположного цвета. Я бы поставил на «бомжа», но отсосать все же решил дать. Просто так. От тоски. Зашли в кусты. Он присел на корточки, расстегнул «молнию».

     Он: Фак ю, а ты без трусов!

     Я: Жарко.

      — Я тоже, но у меня их просто нет, — цедил он уже сквозь член.

     Опять он: Слыш, какой он у тебя мятный!

     Я: Это от того, что я жую «Стиморол».

     Лижет яйца, положив основной кусок мяса поверх челки.

     Он: Не, у тебя потрясный мятный хуй! Засунь мне его в сраку!

     Я: Не-а, после этого он вряд ли останется мятным.

     Он: Да ладно, не ссы, хотя б на полшишки.

     Я: Соси, не разговаривай.

     Он: Надоело.

     Я: Так быстро?

     Он: Ты чё, думаешь, ты первый сегодня?

     Я: А какой?

     Он: Третий.

     Я: Ну а чего тогда просил вафель?

     Он: Так я вафель просил. Подрочи и спусти.

     Ничего не остается делать. Работаю рукой, представляя, как бы было классно, окажись у меня «резинка». Быстро достигаю желанного им момента. Он сидит на корточках, открыв рот.

     Я: Лови живчиков!

     Ловит все, что летит в его сторону. Потом тщательно вылизывает остатки на губах.

     Я: Ну что, лучше «Баунти»?

     Он: Ништяк! Сегодня это самая большая порция.

     Застегиваюсь. Чувство облегчения сменяется праздным любопытством.

     Я: И давно ты здесь торчишь?

     Он: Здесь? Часа два.

     Я: И уже троих обработал?

     Он: Я ж говорю, я ампоссибль.

     Я: А что дальше? Четвертый?

     Он: Ага.

     Я: Но ведь метро уже закрылось?

     Он: Ну и чё? А мужики с собачками? Или пьянчужка какой-нибудь...

     Я: Слушай, а сколько «Баунти» ты сегодня сожрал?

     Он: Пять. С твоими.

     Я: Те двое, что ли, по одной купили?

     Он: Задолбал! Не все же знают, что Бог троицу любит. И вааще, раз факать не хочешь, иди, куда шел.

     Я: Ну и пойду.

     Он: Ну и иди.

     Я и пошел. До дома было минут пять. Обернулся. Почему-то захотелось, чтобы он шел за мной. Нет, это было ампоссибль. По дороге набрел еще на одну палатку. Хотелось пива. Увидел презерватив. Купил вместе с «Баунти». На сей раз без троицы. Он сидел возле нашей первой палатки.

     Он: Чё вернулся?

     Я: «Баунти» принес.

     Он: Нe хочу.

     Я: А я презик купил.

     Он: Ну пошли.

     У него была чертовски упругая задница. Он оперся на дерево и слегка покачивался навстречу моим резким толчкам.

     Он: Не, уже не в кайф. Давай, лучше в рот.

     Я: Тебе прям не угодишь...

     Он: Фу, гандоном воняет!

     Я: Возьми «Стиморол».

     Взял и то, и другое. Конец обдало свежим дыханием «Стиморола». На сей раз он работал ртом интенсивнее. Наверное, стимулировала жвачка.

     Я: Ну что, лови опять свой сперминт.

     Как и следует из законов физиологии, эта порция была меньше. Типа десерта. Зато с неповторимым и устойчивым вкусом. Презерватива. Облизавшись, он поднялся.

     Он: Ладно, я домой поеду.

     Я: А как же четвертый?

     Он: Уже не прикалывает. Завтра.

     Я: А ты где живешь?

     Он: На Речном вокзале.

     Я: На чем же ты поедешь, да еще в такую задницу?

     Он: А ты рассуждай логически. Угадай из трех раз.

     Я: Ну,... на машине. Наверно.

     Он: Молодец! Ты мне сразу показался сообразительным.

     Я: Спасибо. В таком случае, что ж ты себе «Баунти» сам не купил?

     Он: А у меня бабок в натуре нету.

     Мы вышли на дорогу.

     Он: Ну вот, на этой тачке я и поеду.

     Он открыл дверь подержанного, но «Опеля».

     Он: Довезти до дому-то?

     Я сделался полным ампоссиблем. Залез в машину скорее из-за желания убедиться, что это его «Опель». Сам факт существования авто у бомжа, который жадно пожирал «Баунти»... Что-то не вязалось. Он, заводя мотор, покосился в мою сторону и, тонко прочувствовав всю кашу из сомнений в моей голове, сказал:

      — Я уже два месяца так ужинаю. Мне это в кайф. Сношаться на белых простынях — это ваше. А мое — кусты. Пока лето...

     Я: И что, всегда здесь?

     Он: А ты знаешь, сколько в Москве станций метро?

     Я: Ну-у, больше ста пятидесяти, может быть.

     Он: Ага, что-то около.

     Он протянул схему линий метро. Почти все нецентровые станции были отмечены крестиками.

     Он: Там я уже был. Осталось с десяток тех, около которых ночью работают палатки. Завтра поеду на «Волжскую».

     Я: Палатки, это что, ритуал?

     Он: Ага.

     Я попросил остановить.

     Я: А как тебя зовут-то?

     Он: Какая разница?

     И действительно, какая? Он протянул мне «Баунти».

     Он: Возьми. Я сыт твоей вафлёй.

     Я: А ты пошляк, не замечал?

     Он: И это тоже ритуал. Да и к тому же, вафля — она и есть вафля. Аревуар!

     Я: Счастливой охоты завтра!

     Он: Иди, иди... Маугли.

     Надо же, кто б мог подумать, знает классику! А впрочем, чему я удивляюсь — ампоссибль...

     Нет, скорее, шарман... (c) 1997

     Постскриптум автора. С удовольствием рассмотрю предложения гонораров за рекламу «Баунти», «Стиморола», «Сперминта», «Опеля», палатки nonstop около ст. м. «Перово», сборника сочинений Р. Киплинга и Калининской линии московского метрополитена.