«Папа, мама, отрубите мне голову, я больше не могу терпеть этой боли...»

     Я вскрикнул и проснулся весь в клейком поту. Господи, опять этот сон не дает мне покоя. Прошло уже почти полгода с тех пор, как мы с женой похоронили нашу пятилетнюю дочку. Адские боли, разрывавшие ее мозг, являлись следствием злокачественной опухоли. То, что происходило тогда, я помню временами ярко, временами расплывчато. Мы с моей супругой (бывшей) дежурили в нейрохирургическом отделении днями и ночами. «Папочка, мамочка, отру... мне голову... как больно!» Врачи делали все что могли, лекарства уже не помогали. Снимки энцефалограмм показывали, что метастазы полностью разрушили ее мозг. «Господи! — рыдала моя супруга. — Почему она так страдает!» У меня уже не было сил плакать, я находился в неком трансе. « Тише! Она уснула... Сбегай в магазин и купи ей чего-нибудь попить. « В магазине я купил две бутылки нарзана и поспешил в клинику. Из центрального корпуса нейрохирургии, бледная как туман, вышла моя жена. Губы ее произнесли... «Все. Все. Она скончалась.» Бутылки с нарзаном выскользнули у меня из рук и словно бомбы взорвались, ударившись о каменные ступени, ведущие в отделение. «Тело нашей девочки только что увезли в морг, — произнесла супруга. — Все. С меня довольно. Пойдешь в отделение морга сам.» Она махнула рукой и, покачиваясь, двинулась к выходу из клинического городка. Однако пойти в морг за телом нашей дочери я смог только на следующий день. Когда я вошел в морг, в ноздри мне ударил запах формалина и сырости. Двое сторожей выпивали, травили анекдоты. На одном из секционных столов лежало тело моей дочери, черепная коробка была распилена, темно-серый мозг, будто желе, почти вывалился из нее. Рядом на столе лежала никелированная патологоанатомическая пила. Все задрожало в моих глазах и, схватившись за горло, я рухнул на пол... Что было потом? Меня в параноидальном состоянии отвезли в психушку. Единственным, что я помнил перед тем как меня увозили, были какие-то белые халаты, пятна, похожие на кровавые, и звон пилы, которую выбили у меня из рук.

     Я пролежал в психиатрической клинике пять с половиной месяцев. Вначале меня пичкали нейролептиками, затем антидепрессантами, под конец применили атропиновые шоки (весьма неприятная вещь). Порой со мной беседовали врачи.

     Мне было настолько плохо, что я едва отвечал на заданные врачами вопросы. «Как вы себя чувствуете?» «Нор-маль-но.» «Вы помните, что с вами произошло?» «Нет.» «Вам снятся кошмары?» «Да, конечно.» У меня перед глазами все время стояла распиленная голова моей девочки. «Вы помните, что одному из санитаров морга вы сломали нос?» «Допускаю такую возможность.» «Ну хорошо, ступайте. Скоро состоится консилиум и вас выпишут.» После консилиума меня стали готовить к выписке. Мне поставили параноидальную форму шизофрении и дали вторую группу. Одно было неплохо... кошмарные сны, связанные с моей дочерью, перестали меня мучить. Сны, которые овладевали моим сознанием, были пугающими, яркими... рушащиеся здания каких-то древних городов, мертвые тела людей, которые плавали в синем воздухе, проносящиеся по небу рваные тучи, плачущие кровавыми ливнями, вершины гигантских гор, на которые я карабкался и постоянно падал в бездонные пропасти, зеркальные дворцы — ослепительные, острые, переливающиеся в лунном свете самыми невероятными красками.

     Перед выпиской лечащий врач вручил мне короткую записку от моей жены. Супруга писала... «Прошу извинить меня, но после того, что произошло, мы больше не можем встречаться. И потом я живу с очень милым человеком. P. S... если я буду тебе необходима, вот номер моего телефона — 26—73—25. Выходя из больницы, я почувствовал, что теряю над собой контроль. Волна ненависти захлестнула меня. Сука! Подлая сука!

     Уважаемый читатель! Настала очередь вернуться к тому, с чего я начал. Кошмарный сон заставил меня вскочить с постели. Это началось опять! Моя девочка приснилась мне снова. О Боже! Я действительно серьезно болен. Игнорируя предостережения медиков, я налил себе полстакана коньяка, выпил. И вздрогнул, потому как в дверь резко позвонили. Странно, с тех пор как я снял эту убогую квартирку, меня никто ни разу не навещал. Я отворил дверь, в лицо мне ударил студеный ветер зимы. За дверью никого не было... Я тщательно оглядел снег возле входа, пушистый снег был девственен, какие-либо следы отсутствовали. У моих дверей лежал почтовый конверт, на котором был каллиграфически выведен мой адрес. Черным карандашом. Адрес отправителя на конверте отсутствовал. Кстати, у меня самого был блестящий почерк. Но все-таки... что бы это значило? Я положил на письменный стол конверт и вскрыл его. Господи, кроме белого листка бумаги и еще чего-то темного, я ничего там не обнаружил. Я вынул из ящика письменного стола лупу, затем подошел к окну и принялся рассматривать черный зигзаг на белом бумажном листе. Сердце мое провалилось в пятки, когда я увидел в увеличительном стекле волос, приклеенный к бумаге запекшейся кровью. Не отдавая себе отчета, я провел по нему пальцем, смоченным слюной. Яркая вспышка помутила мое сознание... окровавленный волос оказался светлым, как у моей... Я подбежал к початой бутылке и из горлышка допил ее до дна.

     Затем проглотил пол-упаковки родедорма и рухнул на постель.

     Прежде чем вырубиться, я прочитал «Отче Наш»... Я увидел сон... Мне почему-то казалось, что могилку нашей дочери кто-то раскопал, и этот кто-то присылает мне конверты с ее волосами. Чтобы убедиться в правильности своих предположений, я отправился на кладбище... долго бродил среди памятников и наконец отыскал могилу дочери. Все оставалось на своих местах, даже белый пушистый снег, покрывающий могилу, не был потревожен. И вдруг я почувствовал, что сзади на меня кто-то смотрит. Я резко повернул голову... в нескольких метрах от меня стояла темная высокая фигура. Я не мог рассмотреть в подробностях ее лица. Я только видел, как отчетливо выделялись на сером фоне огромные блеклые глаза...

     Я проспал почти сутки, часы показывали семь вечера. Покачиваясь, я поднялся с кровати, снова сел за стол, привел в порядок свои бумаги, поставил в стаканчик несколько черных, остро заточенных карандашей. Я нечаянно столкнул со стола ножницы. Когда я потянулся за ними, то почувствовал в руке ноющую боль. Снова раздался резкий звонок... Чуть не поскользнувшись на влажной тряпке, которая служила для протирания мебели, я бросился открывать. Под ногами лежал точно такой же конверт без обратного адреса. Все было так же, как и в прошлый раз. Я стал лихорадочно размышлять... 1) Кому и зачем это понадобилось. 2) Каким образом доставщик не оставлял на снегу следов? И тут я вспомнил о записке, которую передала мне моя милая жена. Найдя её, я начал изучать почерк. К слову будет сказано, что наши почерки были настолько похожи, что даже графологи поразились бы их сходству. Но каким образом она это делала? Подсылала своего ангела-хранителя, который, не касаясь снега, клал послания под моей дверью и также незаметно улетал? Нет, это какой-то бред. Единственным, что заставило меня насторожиться, был её телефонный номер. Одевшись, я вышел на улицу, подошел к автомату и набрал цифры её номера, написанные чёрным карандашом. В начале прозвучала длительная пауза. Потом раздался голос моей жены... «Алло, это ты, дорогой! У тебя сегодня операция? Знаешь, от моего чокнутого мужа нет никаких известий. По-моему у нас всё получилось...» Я бросил трубку.

     Получилось! Получилось! Так-так... Глядя на часы и на вечернее небо, я не сомневался, что её ухажером был хирург, делавший операцию моей дочурке. И сейчас он готовится к следующей. Войдя в отделение нейрохирургии, я накинул белый халат, который висел в сестринской, и двинулся в операционную. К моему счастью, ненавистный докторишка почти столкнулся со мной. «О Боже... что вы тут делаете?» — его лицо было изумленным. — «У меня через 15 минут сложная операция.» Я натянуто улыбнулся и вежливо сказал, что только что звонил его любимой и она попросила в устной форме передать ему нечто весьма важное. «Ничего не понимаю!» — бормотал хирург. Мы, минуя медперсонал, вошли в операционную.

     «Так вот, — улыбнулся я, — твоя сука, велела передать тебе, что ты сегодня сдохнешь»! Не давая ему прийти в себя, я изо всех сил саданул ему между глаз. Ноги нейрохирурга подкосились, и он, как мешок, осел на пол хирургического кабинета. Ударив его ещё несколько раз по голове, я положил его на операционный стол, закрепил ремнями, врубил операционное освещение. Взяв циркулярную пилу, я нажал на кнопку пуска и зажал доктору ладонью рот. Доктор захрипел, глаза его закатились, пила визжала как сумасшедшая. «Вот тебе за мою дочку!» — прорычал я. И зубчатая округлость инструмента вошла в мозг врача. Во все стороны полетели брызги крови и мозговой каши. Сделав свою работу, не выключая пилы, я открыл окно и выпрыгнул из операционной...

     И снова им овладел бред. Он сидел в своём доме, за письменным столом. Перед ним лежало несколько почтовых конвертов и тщательно нарезанная бумага. Его указательный палец ныл от ран, сделанных бритвенным лезвием. Он выдвинул ящик стола и извлёк оттуда целлофановый пакет с прядью волос его дочери, которую он хранил как талисман. Пинцетом он извлёк из пакета один из волосков, смочил его в своей крови и бережно приклеил его к белому листу. Затем достал карандаш и своим каллиграфическим подчерком вывел на конверте свой адрес. После этого распахнул дверь, бросил конверт на снег и с ужасом нажал на кнопку дверного звонка.

     «Господи! Опять!» — пробормотал он. Из его горла вылетел звериный вой.