Посвящается тому, чего не было И тому, что могло бы быть. Итак, милые друзья, именно Алеша Пешков, а вовсе не Максим Горький. Вот настоящее имя того матерого писателя. Те, кто это знал, пусть сочувствующе качнут мне головой. Те, кто не знал — удивятся. А если найдутся такие, кто мне не поверит — добро пожаловать, приезжайте на станцию «Парк культуры» и подойдите табличке в конце зала. Там все написано. И это, кстати, не случайно: ведь именно у таблички я сейчас стою и отсюда же начинаю свое трагическое повествование.

     Знаете ли вы, какой сегодня день? Стыдно, братцы, стыдно: Так вот напомню — сегодня пятница. А какое число, помните? Нет? Ну и не стыдитесь. Я сам тоже не помню. Но где-то середина октября. Но все это суета. Главное же — в парке культуры сегодня последняя дискотека. Последняя — и все. Больше дискотек не будет, будет зима. Что-то должно сегодня случится. Должно по всем законам социологии, математического анализа и теории вероятностей. А потому решительность наша сегодня предельно взведена, взоры остры и отточены.

      — Чья это «наша» — спросите вы?

      — Как это, чья — удивлюсь я — со мной едет лучший друг Саша.

     : И под любопытные взгляды читателей два приятных молодых человека вальяжно проследуют к эскалатору.

      — Напрасно они покрасили свод блестящей краской — с надеждой спрошу я у Саши.

      — Да, Сергей, напрасно — с неподдельной вежливостью и учтивостью ответит он мне.

     На улице холодно. Холодно настолько, что даже невинная идея выйти на балкон кажется большой ошибкой. Подумали ли мы с Сашей одни и тоже, или я был одинок в своих сопоставлениях — сказать честно, не знаю. Привычным шагом мы подойдем к знакомой палатке.

      — Нет уж, мой друг, «девятки» я сегодня не буду. Настрой, понимаешь, не тот:

     И Саша с радостью купит два «Бочкарева».

     Крымский мост встречает нас радостными огнями, а могучий Петр I сверлит сердитым взглядом, стоя по колено на своем бронзовом паруснике. Мы идем в парк культуры — и я немыслимо счастлив от того, что все только начинается. Пусть зияют своей чернотой осенние лужи, пусть негостеприимно смотрят ворота: Сегодня пятница — а значит, я забуду об этом.

     Кстати, о воротах я заговорил не случайно. Ведь именно у них мы заметили одинокую парочку, утопающую в урагане осенних листьев. Четкая и ритмичная походка, которая о многом сказала бы деревенскому парню, классическая поза «под ручку» — все говорило о том, что мы на правильном пути. Заговорил Саша:

      — Девушки!

     Девушки обернулись и прострелили нас своими испуганными взглядами.

      — Девушки: э: вы тут одни гуляете?

     «Нашел, чего спросить» — тихо подумал я. Судя по выражению лиц девушек, они подумали то же самое.

      — Ну да — наградили они нас ответом.

      — Можно мы с вами прогуляемся? Нет, ну если вы не хотите:

      — Прогуляйтесь.

     Начало было положено, и оттого стало радостнее. Свободно вздохнув и скинув с души камень, я открыл рот. И закрыл его. Саша тем временем продолжал:

      — Вы работаете или учитесь?

      — А что?

      — Нет, ну просто интересно:

      — Учимся.

      — А где?

     Сия пластинка знакома до боли всякому, а потому оставим Сашу и пользуясь моментом, опишем наших подруг. Видел ли читатель осеннюю улицу с ее манящими огоньками, корявыми деревьями и мокрыми дорогами? Видел. Прекрасно. Так вот частичка этой самой унылой улицы сейчас шагала рядом с нами.

      — Сколько им было лет? — спросит читатель.

      — Не знаю, сколько. Наверное столько, сколько и должно быть.

      — А во что они одеты?

      — И это сказать сложно. Но точно, не голые:

      — Сергей! — Сашин окрик приостановит наши мысли. Повернусь лицом к нашим подругам:

      — Учитесь, значит: Ну и как, интересно?

      — Что интересно?

      — Учиться.

     Учиться им было интересно. А еще они любили готовить и любили есть персики. А вот кого они совершенно не любили, так это нерусских. Проблемы семьи их не волновали, а на станции «Чкаловская» они не были.

      — Ну что ж — уже говорил я — Приятно было погулять. Может, еще увидимся:

     Быстрой и стыдливой походкой мы пойдем на другую аллею.

      — Как они тебе — спросит Саша.

      — Да так: — отвечу я.

     Вот, кстати, и дискотека. Прямо на улице, под открытым небом. На асфальтированном пятачке дергалось несколько фигурок, преимущественно девичьих. Широкоплечие тени стояли с краю, курили, отхлебывали пиво и всем видом показывали, что оказались здесь случайно. Увядающая осень, холодная улица и бесперспективная, чужая танцплощадка — все это смешалось во мне в невиданную жгучую смесь. Она прогрызала всю душу и сочилась наружу, заставляя развернуться и уйти прочь. «Ничего» — успокаивал я себя — «Ничего, просто время нужно: Сейчас погуляем, привыкнем и все будет:» Саша стоял рядом и грустно смотрел на танцующих. Я понимал его хорошо, как никто другой.

      — Тебе чего? — спрашивал меня милый друг, стоя у палатки.

      — Давай «Девятку»:

     Саша подошел к окошку:

      — Пожалуйста, «Девятку» и «Невское светлое».

      — Вам открыть?

      — Да.

     И вот уже желтая горечь растекается по моему желудку, деликатно постукивая по голове. Мы сидим на скамейке. Сейчас все заладится:

     И вот тут то они прошли мимо. Четко прошли, классически.

     И такие взрослые. Точно, взрослые. Наверное, старше нас. Саша приподнялся и посмотрел на меня:

      — Сэм сайт, иллевн оклок! — проговорил он, подражая виртуальному летчику из компьютерной игры.

      — Таргит ин рейндж! — с развязанной американской простотой ответил я, уподобляясь уже штурману.

     На сей раз была моя очередь выступать.

      — Здравствуйте!

     Два презрительных взгляда проскользили по нашим курткам.

      — Здрасьте!

      — Можно мы с вами прогуляемся? А то нам одним скучно:

      — А: Ну, попробуйте.

     Две круглых луны с нарисованными губами и утопющими в черной туши пустыми глазами посмотрели на нас.

      — А где же ваши девушки? — спросили они, сражая нас своей свистящей простотой.

      — Одни гуляем:

      — А вы всегда одни?

     Видел ли читатель людей, которые бы гуляли всегда одни? Думаю, что не видел. Однако вопрос сей был задан безо всякого намека на шутку или иронию.

      — Да нет: То есть, ну в общем:

     Я еще не допил свою бутылку и понятное дело, чувствовал себя ровно. Однако чуть начав разговор, я застал себя смертельно пьяным. Было ли тому причиной пиво, или что-то еще — на знаю. Я замолчал.

     Пустоликие нимфетки с видом сосали сигареты и скучно поддерживали Сашин рассказ о том, как он отдыхал на море.

      — Были ли твои подруги красивыми? — спросит читатель.

      — Безусловно!

      — Но отчего же ты скучен и нем, Сережа?

      — Как бы вам сказать, друзья: Я просто не видел себя рядом с ними. Всем своим нутром я не мог нащупать хоть ниточку, которая бы нас связывала.

      — Как тебе они? — спустя десять минут спрашивал Саша.

      — Ничего, красивые:

     Мы опять шли к танцплощадке.

     И вновь разноцветные огни заскользили по черным теням одежд. Вновь засверкала и задвигалась яркая кучка тех, кто рискнул выйти на танцпол.

      — Как тебе вон те, в красном? — теребил мой рукав Саша.

      — Которые?

      — Да вон: Ты куда сморишь!

      — Одна ...

 из которых со светлыми волосами, что ли?

      — Ну да!

      — Хм:

     Тут, по идее, мне следовало что-то сказать. Сказать резко, энергично, а после встать и сверкнуть глазами. И того, должно быть, просила каждая моя мышца.

      — Вперед — мысленно сказал я себе и резко поднял голову. Невиданный приступ тошноты тут же оборвал мое дыхание. Закружилась размякшая голова, поплыли деревья:

      — С чего бы оно, ведь всего лишь пара бутылок: — однако мысль эта меня ни капельки не задела и куда-то быстро растворилась.

     И вот передо мной улица. Обычная улица с обычными домами. Таких сотни в Москве. Но это именно та улица. Та, которую, судя по многому, я буду помнить еще очень долго. Деревья, ларьки, прохожие — все как обычно. Но странное, милое и одновременно дергающее чувство всякий раз вытаскивает эту картину наружу. И вот выплывает асфальт, возникают и мешаются запахи. Вот тело пронзает тень того испуга и смущения, желание смотреть под ноги. А вот ни с чем не сравнимое ощущение твоей удивительно нежной руки, зажатой в моей ладони. Непривычное, до страха приятное ощущение.

      — Сергей! — ты чего: Сергей!

     Я тряхну головой и пробормочу:

      — Пошли!

     Подергиваясь в такт ритму, мы подойдем к ним. Подойдем, встанем рядом и начнем танцевать. Кроме светлых волос и красной куртки я видел джинсы. Кажется, зеленые. Я не знал, почему даже не взглянул на танцующих подруг. То ли из равнодушия, то ли со злости. А быть может, я доверял Саше.

     С бутылкой в руке танцевать правильнее и приятнее. Монотонные уханья, рассыпающиеся из динамиков, так и обволакивают мое сознание.

      — Сергей, ты видел? — Саша прильнул к моему уху.

      — Чего?

      — Ну, как она смотрела на тебя!

     «Чего, спрашивается, на меня смотреть? Я, положим, сюда танцевать пришел, а не по сторонам пялиться». На подавление этой мысли у меня обычно уходит не более секунды. Но на сей раз чего-то случилось.

      — Сейчас приду. — Я отбросил пустую бутылку и пошел к ларьку.

     В детстве я обожал книгу про Винни-Пуха. И всякий раз чуть не плакал, опять прочитав ее до конца и поняв, что больше уже ничего подобного не прочту. Как-то раз на антресолях мне попался медвежонок, точь-в-точь такой, как тот, из сказки! Память, тоска и какой-то долг обязывали меня с ним играть, хотя мне это было совершенно неинтересно. Но я хотел любыми силами растянуть сказку, и понимание таковой невозможности давалось мне особенно тяжело.

     Я был у нее вчера. У той самой, которую вспоминал несколько минут назад. Сидел на кухне, пил чай, смотрел в окно. А она сидела напротив. Смеялась, поправляла волосы и что-то рассказывала. Я пытался угадать в ней знакомые черты, услышать те самые фразочки, поймать взгляд, который так взбудоражил меня тогда. Но все было совсем обычно и совсем незнакомо. Только раз, услышав сокровенную фразу «Не прикидывайся шлангом», я заулыбался.

     Вот и ларек. Здесь продают по баснословной цене противные шашлыки, разогретые в микроволновке. Однако очередь стоит порядочная. Я встану в конец. Захламленные столы, битые бутылки на асфальте: А вон, глядите, за теми кустами уже, похоже, блюют! И тут я вспомню наш бар. С красивыми корабельными реями, стропами. У входа висит настоящий штурвал, на стене — страшный штык какой-то диковинной рыбы. И даже жалкая сторублевка дает твердые основания для похода в это славное место:

      — Молодой человек, что вам?

      — Две «Девятки».

     Так, отлично! Но куда бы сесть? За столиком слева сидит пьяный мужичок, и мешая свои усы с кусками хлеба, что-то воркует кривоглазой девице. Нет, к ним я не пойду. А вон, чуть поодаль, компания какая-то. Водку пьют и шашлыком заедают. Да: Куда же:

     И тут взор мой пал чуть направо. За столом сидели четыре девушки и пили пиво. Будь их там две, или, на худой конец, три, я бы может и не обратил внимания. Но их было четверо. И сидели они одни. Более вопиющий наглости я не видел давно. Вызов всему мужскому роду! Дерзкая перчатка была брошена, и потому я смело зашагал к столу.

      — Здравствуйте!

     Довольный и радостный гул, прозвучавший мне в ответ, подсказал, что путь я выбрал верный. Я улыбнулся:

      — Не будете возражать, если я вам компанию составлю?

     Белозубые улыбки посыпались на меня со всех сторон.

      — Значит, со своим стулом приходить?

     Протяжный хохот был разбавлен фразой одной из подруг:

      — Да! И со своими тапочками!

     Хм: Чего это я про стул? Даже странно как-то вышло.

     Спустя минуту стул был задвинут в гостеприимно образовавшееся ложе. Я обвел компанию взглядом, и ничего не отметив, спросил:

      — Как отдыхаем, стало быть?

      — Молодой человек, а вы не поэт?

     Начало было положено вполне знакомое. Что будет дальше, я примерно представлял. И потому залпом выпил половину бутылки.

      — Нет, я не поэт.

      — Подождите, может, мы познакомимся? — пропел бойкий голосок одной из них.

      — Может. Сережа.

     Со всех сторон меня тут же закидали именами. Я отхлебнул пива и стал рассказывать анекдот.

     Дернувшийся хохот искривил девичьи тела в неоднозначных позах и смахнул со стола пустую бутылку. Мое плечо и правая нога ощутили чью-то осторожную хватку. Надо обратить внимание.

     Подсел Саша. Хозяйским взглядом он окинул наше пристанище, довольно улыбнулся и тоже сказал что-то смешное.

     Второй залп хохота оказался куда смелее. Ловким и умелым движением незнакомые пальцы проскользили по моему подбородку. Распустив волосы по кофте, на плечо легла голова. Соседка: Интересно, как она выглядит? Надо бы к ней обратиться. Вот только как ее звать? Ладно, послушаю, как ее другие называют.

     Энергично размахивая руками, Саша что-то рассказывал. С полными понимания глазами и склоненными головами его слушали. Пьяный лес стелился за колесом обозрения, серой тенью бежал ворох листьев:

      — : да, именно умелым движением. Итак, твой лифчик расстегнется, и уже ничто не помешает моим рукам:

     Я тряхну головой. Бог ты мой! Что за пошлость я несу! И похоже, она меня внимательно слушает! А что это за странное чувство: Так я и думал! Моей ноги ей было явно мало. А завоевание высот шло весьма успешно. Нет, пожалуй, все-таки, стоит на нее посмотреть.

     Я поверну глаза и тут же столкнусь с ее пошлым медовым взором, от которого взгляд мой вновь перенесется на бутылку. Однако кое-что и все же отметил. Видел ли читатель противоударные буферы электровоза ВЛ80? Так вот, прелести не меньших размеров отягощали ее кофту и заслоняли все прочее.

      — Сережа, ты так красиво говоришь! Но знаешь, я больше практик, чем теоретик. Хочешь, мы с тобой сейчас прогуляемся:

      — Круто. — сказал я и отхлебнул пива.

     Стоп! Последний раз, когда я прикладывался к бутылке, пива было явно меньше! Не может же того быть, чтобы оно разрасталось! Или: Ах да, я ведь допиваю вторую.

     Саша тем временем вошел в экстаз:

      — Именно потому на картине Пикассо девушка выглядит полной! Ира, иди сюда!

     Моя соседка встала и подошла к нему.

      — А теперь встань и согни ногу.

     Согнула.

      — Вот видите, животик чуть отвисает!

     Однако Сашиного открытия никто не оценил. Заиграла похабная музыка, и моя фурия принялась танцевать. Танцевальный угар вскоре перенес ее за мою спину, и спустя мгновенье те немыслимые прелести заелозили по моим щекам и опустились на плечи.

      — Скоро приду. — я встал и пошел к реке. Интересно, как мне смотрели вслед?

     Москва-река: Черная прорва, совершенно равнодушная ко мне. Но я не буду смотреть на твой противоположный берег, который находится в такой предательской близости.... 

      Пусть будут только мои пыльные кроссовки, пара окурков рядом с ними и вода. А когда я подниму глаза, то уже не увижу гранитных берегов. Черным куполом накроет меня небо, ярко сияя звездами. А на горизонте оно почти незаметно сольется с таким же черным морем. Днем здесь было светло и просто. Визжали беззаботные курортники, завывали водные мотоциклы. Но разве это море? Вот оно, настоящее море! Только сейчас!

     Мои кроссовки потонут в нежном и ласковом песке.

      — Сереж, видишь огонек? — спросишь ты меня и пощекочешь по ладони.

      — Вижу. — отвечу я и заулыбаюсь.

     Ты очень красивая. Прямо, как весь этот берег, все море: Волосы, плечи, ноги: И без тени неудобства я буду тобой любоваться. Без тени похоти, зависти: Ничто на свете не заставит меня отвести взгляд!

     На тебе легкое платье и моя куртка. В руках туфли. Ты чуть грустно смотришь в черную бездну.

      — Сереж, а вдруг там мой папа?

      — Может быть.

      — Папа: Вдруг это ты?

     Я промолчу.

      — Плыви сюда, я здесь!

     Ты махнешь рукой и обнимешь меня. Берег, море, шум прибоя и твои глаза — что может быть прекраснее?

      — Сергей, ты будешь булочку?

     Берег оделся в пошлый гранит. Мягкий песок пропал, обнажив мокрый асфальт, окурки и добавившуюся пустую бутылку. Шум моря перерос в дикие скачки в висках, которые предательски отдавались в желудке. Я хватанул ртом воздух и постарался глубоко вздохнуть.

      — Булочку будешь?

      — А где эти блондинки?

     В ответ Саша вяло махнет рукой:

      — Сколько блондинок было, Сергей?

      — Одна.

     Я закрою глаза. Но позвольте, куда это меня тащат за руку? Саша, что с тобой?

      — Сергей, давай быстрее! Такие там! Такие! Эх:

     Я покорно поплетусь, сжимаясь всем организмом и хватая ртом воздух. Пусть деревья такие странные, воздушные. Пусть дальше Крымского моста ничего не видно: Пусть: Я пойду!

      — Девушки, можно вам задать один вопрос?

     Судя по многому, Саша был в настроении. Они обернулись. Обернулись, посмотрели на нас.

      — Как оборачивались? Как смотрели? И вообще каковы были? — уже слышу я вопросы.

      — Нет, друзья, не знаю. — изреку я. Слишком уж равнодушен я был к ним те минуты. Точно заметил, что одна из них была с сумкой.

      — Это Сергей. — Оказывается, мы уже представлялись.

     Я кивнул головой.

      — А какой у вас вопрос? — спросили они.

      — Ну: Его так просто не задашь. Вам надо подготовиться — усердствовал Саша.

     Однако, мысли мои витали уже чуть в стороне. Тошнота, головная боль: Ко всему этому добавилось еще одно низменное чувство.

     Поскользнувшись на крутых ступеньках и вытерев руку о кафель, прямо из туалета я пошел к ларьку:

     Возвращаясь к своим друзьям, увидел я следующее: Одна из подруг тупо смотрела на речку. Другая, та, что с сумкой, сидела у Саши на коленях и обнимала его.

      — Долго же я ходил за пивом — пронеслось в голове.

     Я подсел к ним на скамеечку.

      — Знаешь, я никогда не сажусь на автобус с номером, сумма цифр которого равна четырнадцати. — загадочно вещала Сашина подруга.

     Пораженный сей таинственностью и неизвестностью, мой друг сидел, словно заиндевевший. Заинтригованный и заинтересованный, он с превеликим упоением вслушивался в каждое ее слово. Я посмотрел на асфальт и усмехнулся. Про себя, конечно. Мой друг был трезв, разделен и понят. А оттого, должно быть, счастлив. Многое ли это было, или малое; то, или не то вовсе — я не знал. И оттого лишь почтительным и достойным взглядом проводил нашедших друг друга.

     Беда, тем временем, назревала. Слишком уж много горечи было принято за сегодня моим озябшим телом. Я шел и жадно хватал воздух, хотя уже чувствовал позорную неотвратимость. Развязка наступила на пике Крымского моста. Я приник к перилам и посмотрел на речку. Легкое головокружение, возникшее при этом, поставит роковой росчерк на моем сознании:

     О, серьезные и занятые прохожие, обойдите же меня деликатной стороной! О, мой друг, робко и неестественно смыкающий руки на чужой талии, не смотри на меня вовсе! Правильным словом ублажи свою подругу и знакомым жестом четко поцелуй ее. Грязная и пошлая речка, прими от меня то, что ты сполна заслужила:

     Вывернутый, истерзанный и опустошенный, я ступлю на ребристую ступеньку эскалатора. Гостеприимный вагон с буквой «М» во лбу безропотно подхватит мое тело. И лишь мерный стук колес заставит меня утешиться и задремать. Так уж повелось у москвичей — метро: Именно с него все всегда начинается. Им же и заканчивается. Времени было много, и оттого в вагон катился практически пустой. Напротив меня сидел Саша и обнимал свою девушку. А я смотрел в окно на пробегающую рифленую стенку. Смотрел — и очень хотел о чем-нибудь подумать. Но мыслей не было.

      — Что же дальше? — спросите вы.

      — А что дальше? Зима будет дальше. Что же еще? Снег пойдет, сугробы вырастут. Хотя сейчас это так трудно представить, глядя на черный асфальт с дырками луж. А в остальном все будет то же самое. Тот же огни, те же дома и те же улицы. Город большой, и не везде есть место паркам культуры. Не везде есть место стремлениям, надеждам и подвигам. Ровная и спокойная улица, на которой не надо рваться на куски, не надо бежать, не надо судорожно мыслить, всегда сможет меня встретить за лестницей подземного перехода. И ей не страшна зима. Я это знаю, и потому, не смотря ни на что, всегда могу улыбнуться и сказать: «Я тебя люблю!»

     27 февраля 2001 года.