Надев армейскую панаму,

     Покрепче плавки натянув,

     Небрежно брошу...» Твою маму...»,

     И зеркала очков приткну.

     Я на пляжу! Отмякло сердце.

     Я на пляжу — волненье в кровь...

     Раскрыв колени, будто дверцы,

     Лежат мадамы, морща бровь.

     Шумна прибрежная витрина.

     Товар разложен невпопад...

     С красоткой рядом — образина,

     И уцененки жиром в ряд.

     Я на пляжу. Долой смущенье!

     Пришел купец, не просто так!

     О, ощущенье предвкушенья!

     О, муже-женский наш контакт!

     Ах, как стараются, кокетки,

     Чтоб личный «пестик опылить»,

     И, что матроны, что нимфетки, — 

     Один прием, и та же прыть!

     Мой капитал в момент окинув,

     Уронят «вдруг» купальный верх,

     Бикини на ложбинку сдвинут,

     Бросая в дрожь, зовя на грех.

     Я ж, заприметив клин подбритый

     Красотки, лет так тридцати,

     Готов взорваться динамитом,

     О, крепость плавочек, спаси!

     Я на пляжу. Какая пытка!

     Жена взволнованно мурчит.

     Не лишена фигурка шика.

     Внимание самцов ей льстит.

     И приоткрыться — не умеет,

     Ну, что такого в ней нашли?!

     Она — от взглядов сладко млеет,

     А ты — на привязи лежи!

     Вон, та, молодка, — огневая!

     Слинять бы с ней «на пять минут»!

     « Гульнуть вдоль пляжа, дорогая,

     Не хочешь, что валяться тут?!»

     «Нет»! Сердце праздником ликует.

     Свободы воздух, как ты мил!

     «Нет» это значит, что могу я

     Размять молодку, что есть сил!

     Себя почти не узнавая,

     Так, будто был по жизни плут,

     Блондинку взглядом призываю,

     Она глазами... « Муж, мол, тут!».

     Грядет услада и победа.

     Одним лишь взглядом сговорясь,

     Она пришла за мною следом

     В кусты, от пляжа схоронясь.

     О, эти ялтинские пляжи,

     Где от аллеи, шаг ступи,

     В тени деревьев, вставших стражей,

     Кого захочется — люби!

     То — там, то — здесь смешок игривый.

     Тесно, однако ж, в Ялте днем!

     Пришлось искать, где можно было б,

     Осуществить удачный съем.

     Нет, если кто не паралитик,

     Не импотент, не идиот,

     Тому и здесь, как на Гаити,

     Кто ищет — тот и спит, потом!

     Давно мечтал иметь такую,

     Чтоб затянула, как насос,

     Сжимала, будто бы целуя,

     Под шелком кожи без волос!

     Летели райские минуты,

     Но, вот, красотка поднялась.

     С сука вспорхнула, птичка будто,

     Натешив плотью нашу страсть.

     О, эти ялтинские пляжи,

     Где от аллеи шаг ступи —

     Увидишь и познаешь, даже,

     Декамеронистой игры!

     То — там, то — здесь смешок игривый,

     То — там, то — здесь « ха-ха, хи-хи!»

     Вот паренек. Своей любимой

     Целует нежно лепестки.

     Она — с закушенной губою,

     Лицом счастливым замерла.

     Последний чмок, и — стон рекою,

     И «лихорадкой» бьет тела.

     Смущенный столь интимной лаской,

     Тепло гляжу на паренька,

     Его ж, шалава, — строит глазки,

     Увидев рядом мужика.

     И вспомнил я, как ту же сладость

     Дарил любимой прежде сам,

     Здесь, скрывшись в тень листвы богатой,

     Где сумрак мангров тешит дам.

     Все, сыт. На сердце тишь и благость.

     Бреду тропинкою назад,

     Всем нерешительным на зависть,

     Под неусыпный женин взгляд.

     Вдруг в необычности расклада

     Мне повстречались на пути

     Два молодца, как видно брата,

     А женский круп — всего один.

     Стоит боец причинно к небу.

     Длинен, аж зависть родилась...

     «Вот кто не думает о хлебе!

     И ест, и пьет, и дрыхнет всласть!».

     Второй ладонью треплет шорты.

     В улыбке — блеск голодных глаз,

     Когда на бивень брата твердый

     Девица телом подалась.

     Я рот открыл от удивленья —

     Так торопилась дама сесть,

     На что-нибудь, без промедленья,

     Что не взглянула, кто там есть!

     Она от сладости стонала,

     Осев на дюжий раритет,

     Минуток пять верхом скакала,

     Стремясь к победе из побед,

     А после — силы изменили.

     Ей, в сладкой пытке, сев на кол,

     В самозабвенье странно было

     Познать оргазм сквозь страсть и боль.

     В то время молодая пара,

     Как первобытная семья,

     Вкушает дьявольского дара,

     И не страшится ни черта!

     И, заглядевшийся на трио,

     Что привлекало, как магнит,

     Спускаясь, не шагнул, чуть было,

     Под куст, что их интим хранит.

     Мой взгляд, неверные листочки,

     К семейной тайне приобщив,

     Раскрыли до последней точки

     Сквозь вероломной тени щит...

     Подруга выгнулась пантерой

     И льнет, и стонет, как поет,

     Он — будто женщине неверной,

     В допросе, с силой груди мнет.

     Я отвернулся. Пусть играет

     Беспечной юности волна,

     Меня ж супруга ожидает,

     Я получил свое сполна!

     Неподалеку крутит диски

     Тот, откровенный, светлый мир

     И, запах жареной сосиски

     Струится сквозь шпалерность дыр.

     Там — голоса, здесь — полушепот.

     Там — радость солнцу, здесь — разврат.

     Ах, как хотел на эти тропы!

     Как стыдно! Как стремлюсь назад!

     Нет, все же очень интересно,

     Что носит в шортах старший брат.

     Вон, младший уступает место.

     Шагну-ка ближе, наугад.

     Так, погляжу одну минутку,

     И к благоверной побегу,

     А ночью вспомню, вроде в шутку,

     Про трио здесь, на берегу.

     Старшой меня тот час заметил

     И, усмехнувшись, снизошел.

     Он обнажил, какого в свете

     И в порнофильме б не нашел!

     Да, не с проста молва доносит,

     Что есть в народе «жеребцы»,

     И неприметно молот носят

     По женщин счастью кузнецы.

     Младшой подругу вновь целует.

     По опыту прошедших дней,

     (Таких узрит — «кина не будет»),

     Вот и порхает перед ней!

     Ракета поднялась для старта.

     От смазки — блеск. В висках — отсчет.

     Вновь дама сверху. Как Астарта,

     Любви богиня, их влечет!

     Вдруг понял сам, что так волнует,

     Чем трио так меня манит —

     У той, на старте, что целуют,

     С жены фигуркой сходен вид.

     И тут же волны вожделенья

     Объяли, к страху и стыду...

     Уж не маньяк ли, в самом деле —

     Представить в ней свою жену?!

     Да, я — прилежный обыватель,

     С женой фантазии мои,

     Но, что гигантский обтекатель

     Проникнет в плотные слои!...

     А вдруг второе «Я» открылось,

     В котором сладко увидать

     Жену, отдавшейся на милость,

     Как проститутку, шлюху, блядь?!

     От возбужденья задыхаться,

     Но самому другим отдать,

     Не помешав ей наслаждаться,

     И тихой ревностью страдать?

     Вдруг я опять собой не стану,

     И буду рыскать, словно зверь,

     Искать в аллеях, неустанно,

     С супругой сходной, как теперь?!

     Тем временем ушел со старта,

     Размером с конский племенной,

     Тот, что длиннее ростом брата,

     И с непомерной толщиной.

     Вовсю стараются ребята

     На ЭТО женщину одеть,

     Как я, к нетронутой, когда-то,

     Жене мечтал войти на треть.

     Младшой на плечи налегает,

     Подружке зажимают рот,

     Что кардинально помогает

     С округи не привлечь народ.

     Но даже скомканной рубахой

     Тот крик едва смогли заткнуть,

     А захрипевшая деваха,

     Уже пытается вспорхнуть.

     Потом упали плетью руки,

     Сама, обмякнув, наползла,

     И застонала в сладкой муке,

     Забыв себя, не помня зла.

     И было после, как обычно...

     С поправкой правда, на размер,

     Мадам дала вполне прилично,

     Трусливым девушкам пример.

     Я задохнулся от восторга

... 

     Невероятность потрясла...

     И как же он вместился только!

     И так легко перенесла!

     А им — плевать на ротозеев!

     Они — покинули весь свет.

     За стоном стон восторгом зреет

     И упоенья слаще — нет!

     Я позавидовал их счастью,

     Какого сам не в силах дать.

     Лишь голод утолив, отчасти,

     Как бракодел, ни — дать, ни — взять!

     Все кончилось. И вновь округа

     Вернулась в красках, в пенье птиц.

     Встав неохотно, их подруга

     Застыла, ахнув, глядя ниц.

     Когда ж прошло оцепененье,

     С лицом, багровым от стыда,

     Рукою робкой измененья

     В себе открыла без труда.

     И, чтоб растерянность мгновенно

     Не переплавилась в испуг,

     Братья, похоже откровенно,

     Взялись за комплименты, вдруг.

     Она багрово покраснела,

     Так, будто был пока — пролог,

     Беря смущенно, неумело,

     Пол ста гринов за уголок.

     Они с улыбкой одевались,

     О новой встрече сговорясь,

     Шутили, весело смеялись,

     И я ушел, на них косясь.

     Когда ж в аллее оглянулся,

     Где солнца плотная стена...

     Под ручку с двух сторон берутся,

     А между них — моя жена!

     Померкли лица, море, солнце —

     В глазах сплошная темнота,

     Лишь смех любимой слышу — льется,

     Но — шум в ушах, но — дурнота.

     Жена диагноз утвердила...

     Обычный тепловой удар.

     Как хорошо, что я бродила,

     Оставив на потом загар!

     Она в глаза смотреть стеснялась,

     Играя верную жену,

     А сердце — молча разрывалось,

     Лишь вспоминал картину ту!

     Ах, если б сам не соблазнился,

     Оставшись рядышком с женой, — 

     Но разве б ужас не случился?

     Нашелся б кто-нибудь иной!

     Ах, эти ялтинские пляжи —

     Опасность, горе и тоска.

     Я представлял, как дома ляжет,

     Сверкнув на мужа свысока.

     Как холодны у страха руки!

     Вдруг, снова, встретятся с женой,

     И обрекут... меня — на муки,

     Ее — на сладость в час ночной!

     Да так приучат, раз за разом,

     Быть наковальней кузнецов,

     Что не почувствует экстаза,

     Побыв со мной, в конце — концов!

     В конце — концов настанет время,

     Когда любовные дела

     Со мною — превратятся в бремя.

     Была супруга, да сплыла!

     От невеселых размышлений

     Отвлек лишь розовый мускат,

     Да поцелуй супруги хмельной,

     Ее стараньем и рогат.

     Когда прикончили бутылку,

     А из другой — вторую треть,

     Жену клонило к взглядам пылким,

     Меня — все выслушав, стерпеть.

     Волнуясь так, что голос дрогнул,

     Жена, почти что по слогам

     Сказала... «Я тебя немного

     Видала под одной из дам.»

     Потом — тяжелое молчанье,

     Что душу резало, как стон,

     Мой вздох под видом оправданья.

     Красноречивым был и он.

     В кафешке музыка играла.

     Не танцевалось, не пилось.

     Жена свою вину признала,

     С которой выплеснула злость.

     Тогда я сам представил сцену,

     Как ей, обиженной до слез,

     Хотелось, чтобы за измену

     Во мне страданье разлилось.

     Так разлилось, чтоб затопило

     Душицы каждый уголок,

     Чтоб больше не повадно было

     Забиться с кем-то в закуток!

     Она не долго собиралась,

     Чтоб напрямик все рассказать...

     « За баксы с ними сторговалась,

     Тебя желая наказать.

     Тянула время, примерялась,

     Ждала смятенье увидать,

     Ведь я совсем не собиралась...

     Ведь ты не мог меня отдать!

     А ты, в испуге и сомненье,

     Смотрел сквозь сладостный восторг.

     Не ври — узнал, но на мученье

     Меня молчанием обрек!

     Я, милый, очень растерялась,

     Ведь не было пути назад!

     Толкнул, чтоб этим занималась —

     Ты сам, не став меня спасать!

     Испуг рождает возбужденье,

     Желанье — вызывает страсть.

     К чему мое сопротивленье?

     Раскрывшись, плоть уже — сдалась!

     Ты наслаждался, видя это —

     Как в благоверную жену

     Они вошли, по сантиметру,

     Перчатку будто натянув!

     А я тебя еще любила,

     Хотя и слезы в два ручья,

     Что больше не являюсь милой,

     Что всем доступна и ничья.

     Я ж, милый, для тебя старалась,

     Чтоб видел, как гигант войдет,

     Коль это доставляет сладость —

     Услышать, как жена ревет!

     В надежде, что мои страданья,

     Хотя б чуть — чуть, растопят лед,

     Я — отдалась на истязанье,

     Ты ж — упивался видя. Вот.

     В след боли разливалась радость,

     В ушах, оглохших... шум и звон,

     И я от счастья разрыдалась —

     С горячим всплеском стонет он.

     Потом просил, чтоб с ним осталась.

     В пикантной позе обнявшись,

     Вновь ощущала мощь и сладость,

     Оставив мужа, дом и жизнь...

     Я получила приглашенье

     Стать им супругой на двоих.

     У них... и — дом, и — сбереженья,

     И в виноградниках паи.

     Но я — к разбитому корыту,

     Сама не знаю почему.

     У мужа сердце льдом покрыто,

     Дай извращения ему!

     Устала. Постелю отдельно,

     А завтра утром все решим,

     Что говорить с маньяком хмельным,

     Который в мыслях — не грешим!»

     «Ну и катилась бы, блядища,

     С дырой кобыльей к жеребцам!

     Сама — глазами, так и рыщет,

     Стелясь здоровым молодцам!»

     Так хмель сыграл дурную шутку,

     Язык я поздно прикусил.

     Она ушла, в обиде жуткой,

     Я — водкой пищу заместил.

     Лежат два маленьких листочка —

     Надежы розовая нить.

     Быть продолженью, или точка?

     Есть дата Точке, и не ныть!

     Лежат два маленьких листочка —

     Билеты в поезд до Москвы,

     Два нежных, розовых цветочка,

     Которые так любишь ты!

     Но эти мысли тоже, тонут

     Со звоном горла о стакан.

     Никто не будет болью тронут.

     Им всем плевать... я — просто пьян.

     Ах, эти ялтинские пляжи!

     Жену здесь за руку держи!

     Так и шныряют взгляды вражьи,

     Желая тела — не души!

     Иначе — глазу не моргнется,

     На час на рынок отбежав,

     Вновь — наковаленкой вернется

     К тебе вернейшая жена!

     И после станешь изумляться...

     Когда успели раздолбать?!

     Держи за руку женок, братцы,

     Чтоб ум вопросом не ломать!

     Ах, эти ялтинские пляжи!

     Но для меня они — пусты.

     Ни — лиц, ни — спин, ни — рук, ни — ляжек!

     Перед глазами — те кусты.

     В ушах — болезненные стоны,

     В уме — последние слова.

     И снова, суть в стакане тонет,

     И вновь, пустая голова.

     Лишь иногда блеснет надеждой,

     Многоголосая толпа,

     Мелькнув похожею одеждой,

     Но тут же давит, как клопа.

     Но тут же в сердце вколет ножик,

     Подставив мысли сей же миг,

     Про то, как милую уложат...

     Сосед-попутчик, проводник...

     Уже в вине попутан разум,

     И лишь надежда красит дни...

     Пусть эти двое, я согласен,

     Но дома ты ко мне вернись!

     Жена, вот счастье, воротилась!

     По истеченье двух недель.

     О том, что было — не делилась,

     Да я и думать не хотел!

     Мы обмолчали это, даже,

     Лишь согласившись, на потом,

     Что снова, ялтинские пляжи,

     Нас — не дождутся, уж пардон!

     Надев армейскую панаму,

     Рюкзак покруче подтянув,

     Я бросил Ялте... «Твою маму...»,

     Не обернувшись, не взглянув.

     30.04.02.