Я слежу за ней уже две недели. Милая, красивая девочка. Взявшись за это дело я предполагал, что она — избалованная сука. Ещё бы, при таких деньжищах. Представительница золотой молодёжи, прожигающая словно беззаботный мотылёк свою жизнь. Думающая, что ей всё позволено и всё можно. Нет, Люба Исаева оказалась очень скромной, если это слово подходит для девушки, разъезжающей на чёрном Мерседесе кабриолете, одевающейся в самых дорогих бутиках и никогда не державшей в руках ничего тяжелее пары книг. Роскошь воспринимается ею, как данность. Для неё это и есть — данность, с детства окружающая обстановка. Скромность проявляется в другом. В ней нет презрительности и хвастовства, как правило, присущих людям этого круга. Она не ставит себя выше и не считает себя лучше обычных людей. Её приветливость и доброжелательность, обезоруживают. Чем больше я наблюдаю за ней, тем сильнее нахожу привлекательной. Не просто привлекательной, чёрт возьми, она — красавица.

     Восточные корни деда, сильно сдобренные русскими генами, причудливо переплелись, создав это чудо. Тонкий нос, пухлые, чётко очерченные губы, большие чёрные, как черешня, глаза. И всё это в ореоле длинных каштановых волос. Её фигура — тонкая и грациозная, но с весьма женственными формами, вызывает тесноту в моих штанах. Я не приближаюсь слишком близко, нельзя обращать на себя внимание. Для меня это — обычная работа, после которой я получу кучу денег. Очередное гнусное дело. Но я впервые хожу на работу словно на праздник, потому что смотреть на неё, истинное удовольствие. Меня возбуждает мысль, что через несколько дней эта девочка будет рядом и в полной моей власти. Но нет, мне нельзя будет даже пальцем к ней прикоснуться. Зачем всё усложнять? Через пару дней, максимум — неделю, я и сам, куплю себе чёрный Мерседес кабриолет и поеду на юга, где будут сотни красавиц. Она, просто моё очередное дело, гнусное дело, по которым я специалист. Люба выходит из института, и я никого не вижу вокруг, только её плавные движения, её приветливую улыбку. В штанах эрекция. До чего же она хороша.

     ...

     Сегодня в моей коллекции появится новая кукла. Папа смеётся: «Тебе уже почти 20 лет, а ты всё в куклы не наиграешься». Смеётся, но разрешает тратить деньги на мою страсть. Мои девочки занимают в нашем особняке большую, хорошо охраняемую, комнату — есть весьма ценные экземпляры. Впрочем, я не гонюсь за стоимостью, мне главное, чтобы в кукле была душа. Наверное, так глупо говорить об игрушке. Однако некоторым мастерам, древним и современным, удивительным образом удаётся вдохнуть в их фарфоровые тела жизнь. Я почти точно знаю: Арлин — бедная девочка, страдающая от нищеты, Каролина — великосветская красавица, ждущая удалого виконта, который закружит её в лихом танце, и развеет на несколько часов скуку, Жоржетта — несчастная влюблённая, мучающаяся от того, что им с избранником не суждено быть вместе, Кати — глупая кокетка, радующаяся, как дитя, каждому услышанному комплименту. Да, они живые для меня. Эти миниатюрные женщины. Я могу часами бродить в кукольной комнате, всматриваясь в крошечные одухотворенные лица, и придумывать для них и вместе с ними, историю их жизни.

     Глеб Семёнович — антиквар, благодаря которому в моей коллекции появилось много экземпляров, живёт в обычном доме. Хотя его квартиру конечно нельзя назвать обычной. Чего там только нет, антикварного и не очень и все вещи дышат временем, стариной. Сегодня я приехала к нему за новой куклой. Охранник остался в машине, зачем ему c нами скучать. Глеб Семёнович такой болтун. Быстро взбегаю по ступенькам. На лестничной площадке, между вторым и третьим этажом, что-то большое и чёрное неожиданно отделилось от стены, мне в нос ударил резкий запах. Мир закачался, начал расплываться и уходить из-под ног. Темнота.

     Где-то далеко работает телевизор, строгий диктор читает новости. В голове тяжесть. Веки словно налиты свинцом, с трудом, но удаётся их открыть. Видна спинка кровати, железные прутья, покрашенные белой, уже облупившейся краской. Я видела такую давно, в детстве, когда мы с подружкой Лерой зачем-то забрели в сарай её бабушки. Чуть дальше — зеркало, старое, тройное. Подобное, только намного изящнее, есть в квартире у Глеба Семёновича. На окошке чёрная тряпка-занавесь, не имеющая никакого отношения к обычным занавескам. От неё в комнате полумрак. Какой странный сон. Сон?! Распахиваю сильней глаза. В теле ощущается боль. Пробую пошевелить руками. Я связана. На губах что-то липкое, похожее на скотч. Чёрт — это не сон! Страшно. Ноги тоже связаны. Меняю положения тела, что-то падает, в комнате раздаётся грохот. Телевизор замолкает. Слышатся чьи-то шаги. Деревянная дверь, выкрашенная синей краской открывается.

     — Вот и куколка проснулась, — голос немного с хрипотцой, глубокий.

     Дёрнулась и закричала. Чудовище! Из-за скотча, крика не получилось. Мычание. Нет, это не чудовище, я ошиблась — человек. Судя по широким плечам — мужчина. Просто у него на голове одета чёрная шапка-маска с прорезями для глаз и рта. Она-то и испугала меня. Хотя откуда я взяла, что людей, надо бояться меньше чудовищ? Он кажется огромным. Может потому, что я смотрю на него снизу-вверх или потому, что моя голова немного кружится и предметы перед глазами расплываются. Это не может быть правдой! Я не могу находиться неизвестно где, с незнакомым мужчиной похожим на чудовище! Внимательно слежу за его приближением. Подходит, приподнимает мою голову за подбородок. У него красивые глаза. Кошачьи. Не зелёные, не жёлтые и не карие. Все цвета в них перемешаны. Его пальцы слегка поглаживают мой подбородок.

     — Для тебя я — Алекс. Если будешь себя хорошо вести, с тобой всё будет в порядке и ты — кукла, скоро поедешь домой к папочке. Сейчас я сниму скотч с твоего рта. Ты меня поняла?

     Хорошо — это как? Конечно я не могу задать вопрос. Только киваю головой.

     — Будет немного больно.

     Немного? Ещё как больно! Вскрикиваю, но тут же сжимаю крепко губы, отец учил не показывать свою боль перед врагами. Руки до этого ласково поглаживающие подбородок, двигаются дальше, зарываются в волосы. Эти прикосновения и немного шершавые пальцы вызывают странные ощущения в моём теле. Тепло. От них кожа загорается и пылает. Он пропускает мои волосы, через пальцы, сжимает, а потом сильно тянет, вынуждая запрокинуть голову. Неожиданно и больно. Опять вскрикиваю. Шепот:

     — Просто не доставай меня, сиди тихо, как мышка. И с тобой ничего не случится.

     От страха и близости этого тёмного человека — сбивается дыхание. Он смотрит на мои полуоткрытые губы, обводит их контур кончиком пальца, который немного пахнет табаком. Этот тёмный человек меня хочет! Несмотря на свою неопытность, я просто физически ощущаю волны возбуждения, исходящие от него. Какие же красивые глаза. Словно смотришь в калейдоскоп, где постоянно что-то меняется — всполохи, блики. Боже, о чём я думаю, романтичная идиотка! Этот человек меня похитил, а я любуюсь его глазами. Наверное, та наркотическая гадость, ещё не выветрилась из моего организма и так действует на рассудок.

     — Почему я здесь? — не узнаю свой голос — сиплый, хриплый, словно у алкоголички.

     Он усмехнулся.

     — У твоего папочки слишком много денег.

     — Люди помешались на деньгах. Это ведь всего лишь бумажки.

     — Кукла, что ты можешь знать об этом, ты ведь никогда не испытывала нужды. Родилась с серебряной ложкой во рту.

     — Да?! И что из того, думаешь ты будешь счастливее имея большие деньги?!

     Он хмурится, в глазах опять всполохи. Кажется, мои слова не доставляют ему удовольствия. Видно я напрочь лишена инстинкта самосохранения. Зачем злить его?

     Придвигается ещё ближе и шепчет прямо в мои полуоткрытые губы:

     — Скажем так — я буду доволен, а счастье — слишком общее понятие.

     Его губы так близко, в миллиметре от моих. Сердце начинает лихорадочно стучать, в ушах шум... Дыхание? Интересно я дышу или забыла, как это делается? Ещё больнее тянет за волосы. Теперь его губы на уровне моей шеи. Там, где ...

 предательски бьется жилка.

     — Веди себя хорошо.

     — Х-хорошо это как?

     — Тихо.

     Сглатываю. Как же он близко. Этот человек в тёмной маске, просто подавляет своей мощью и своим желанием. Сейчас он меня поцелует, проносится в голове и всё тело напрягается в ожидании. Нет, губы так и не дотронулись до кожи. Отстраняется и уходит. А я испытываю что-то подозрительно похожее на разочарование.

     — Развяжи меня.

     Оборачивается и качает головой.

     — Нет.

     Просить не в моем характере, молча смотрю в удаляющуюся спину. Где-то опять заработал телевизор. В комнате постепенно сгущается тьма, видимо за окном наступил вечер. Папа с мамой наверно место себе не находят. Хочется плакать, но я упрямо давлюсь жгучими слезами. Нет, плакать нельзя, ведь совсем рядом он — мой мучитель. Терпи, всё пройдет все наладится! Со мной ничего не случится плохого, папа не допустит... Совершенно потерялась во времени. Сколько я уже нахожусь тут, час, два или намного больше. Хочется кушать, а ещё сильнее — в туалет. Но я сжимаю зубы и терплю, пытаясь быть хорошей, как мне велели. Хотя, может во мне просто слишком много упрямства. Упрямство — отличительная черта Исаевых. Сил терпеть больше нет. Сейчас схожу под себя. Ужас какой! Шаги. Большой тёмный силуэт снова передо мной. Какие у него широкие плечи. Сколько же в нём силищи? Он может переломать мою шею одним движением руки, если захочет. В глаза бьет свет. Алекс включил лампу и направил её на меня. Свет после темноты обжигает глаза.

     — Кукла, наверное, проголодалась? Никаких изысков предложить не могу.

     Да, я хочу есть, но сейчас в теле другая потребность, и она заставляет забывать обо всём на свете, о гордости и упрямстве в том числе.

     — П-пожалуйста, я хочу в туалет.

     — Ладно, я развяжу тебе ноги.

     И как я буду делать это без рук? Что он задумал? Развязывает щиколотки, поглаживая мои босые ступни. Туфли и сумка исчезли в неизвестном направлении. Прикасающиеся ко мне руки как будто оставляют ожоги на моём теле. Дальше его пальцы, берутся за молнию на моих джинсах.

     — П-пожалуйста, можно я сама?

     Он ничего не отвечает, только молча стаскивает с меня брюки. Руки надавливают прямо там, между ног. Ойкнула. Словно огненная змейка начала движения в моём животе.

     — Прошу тебя.

     Его глаза пышут огнем. Этот человек меня хочет, снова чувствуется мне. В нём идет борьба. Хорошее победило, во всяком случае мои руки оказались развязанными.

     — За той дверью есть всё необходимое.

     Бегом в том направлении и абсолютно всё равно, что снизу попу прикрывают только одни кружевные трусики. Обещанного необходимого минимум — только не первой чистоты унитаз и рулон туалетной бумаги. Ещё ванна с душем. Оказывается, от похода по-маленькому, можно испытать непередаваемое, прямо-таки райское удовольствие. Когда вернулась в комнату его уже не было, а на тумбочке зеркала стояла тарелка с едой.

     ...

     — Куколка, надо позвонить папочке. Он волнуется за свою принцессу. Можешь сказать только два предложения: «Здравствуй папа. У меня все хорошо. « Дает мне телефон в руки. Звонки вызова.

     — Да, — почти сразу отвечает отец. В этом коротком слове столько надежды, страха и отчаяния.

     — Па-ппа-апа, — мой голос дрожит.

     Я обещала себе не плакать, но плачу. За него — сильного мужчину, находящегося сейчас в растерянности и который меня любит больше своей жизни, но ничего не может предпринять.

     — Доченька, Любаша, они не сделали тебе ничего плохого?!

     Не говорю не слова, борясь с подступившими рыданиями.

     — Доченька?! — повторяет папа в трубку, а где-то вдалеке слышен взволнованный голос мамы.

     Алекс предубеждающе качает головой. А меня всё это злит, злит что он поставил нас в такую ситуацию, что заставил моих родителей, так переживать. Злость, отчаяние, страх. Да пошёл он!

     — Папа, он один!! Папа, он держит мне в каком-то!..

     Договорить не смогла, не успела, телефон отлетел в сторону, а на щёку обрушилась пощёчина, так что голова качнулась назад. Меня никто никогда не бил. Конечно, я ведь принцесса. Но и у принцесс есть чувства. Ярость, отчаяние, страх. Набросилась на него дикой кошкой. Правда ударить получилось лишь раз, потом мои руки оказалась сжаты. Какая у него силища! Но разве просто остановить женщину, охваченную злостью? Я бодаюсь головой, пинаюсь ногами. Что ему мои пинки? Он словно скала, стоит держа мои руки и позволяя беситься. Сжал меня, прижал к своему телу. Я замерла. От него исходят такие волны страсти, что я кожей, каждой порой, чувствую его желание. Держит так, прижатую к себе близко-близко. Член упирается в мой живот. В этом положении проходит несколько минут. Что творится с моим телом?! Оно дрожит, вибрирует. Это страх? Или что? Такая реакция организма беспокоит. Снова начинаю брыкаться. А он неожиданно целует мою шею, и ещё крепче прижимает к себе. Отталкиваю, пытаюсь оттолкнуть, но кажется наоборот прижимаюсь плотнее. Просто расплющивает меня о свою грудную клетку. Нечем дышать.

     — Пусти...

     — Не могу, не хочу.

     Руки приходят в движение, стаскивают с меня джинсы. Отталкиваю, но атака только усиливается.

     — Не рыпайся.

     Повалил на кровать и всем своим весом на меня. Воздуха в легких совсем не осталось. Футболку вверх, слышится треск ткани, бюстгальтер в клочья, а губы такие горячие целуют мою грудь. Ожоги. Везде, где он касается, кожа горит огнем.

     — Пусти!

     — И не подумаю.

     Быстро перемещается, секунда и джинсы отлетели в сторону, секунда и опять его тело вжимается в меня, секунда и мои ноги разведены в разные стороны, секунда и между ними его пальцы.

     — Да ты мокрая! — он удивлен, я ошарашена. Нет, это не правда! Я не могу желать преступника, не могу хотеть чудовище. Снова начинаю биться, пару раз царапаю его. С человеком если он активно сопротивляется сложно справиться, но в нём такая силища. Зажимает мои руки наверху, они полностью обездвижены, ноги тоже не получается свести вместе. Слышится звук расстегиваемой молнии. Между моих губок внизу, вклинивается что-то горячее, обжигающее, твердое и большое. Кричу. Больно, как же больно! Он смотрит внимательно в мои заполняющиеся слезами глаза. Туго двигается внутри меня.

     — Кукла, не может быть?!

     Почему не может?! Ещё как может! Принцесса ждала своего принца, но вместо него пришло чудовище в чёрной маске.

     — Теперь я не могу остановиться, — рычит он и продолжает движения.

     Больно, опять больно! Сцепила зубы, терплю, прокусила губы до крови. Пора мне повзрослеть и проснуться. Не все мечты сбываются. Целует, слизывая с моих губ кровь и шепчет:

     — Красавица... ты моя красавица...

     Постепенно боль уходит. Вместо неё какие-то новые ощущения. Острые, заставляющие моё тело выгибаться и жадно хватать ртом воздух. Я удивленно распахиваю глаза, вглядываясь в его зелено-жёлто-кошачьи. Этого не может быть! Чудовище не может дарить такие ощущения. Сейчас тяжесть и напор его тела приятны. Вцепилась в его руки, удерживающие мои сверху, переплела пальцы, уже не из желания высвободиться и не потому что испытываю боль — напряжение внизу живота требует высвобождения, требует какого-то выхода.

     — Кукла, а тебе ведь нравится.

     И сильнее, глубже в меня. Я опять прикусила губу. Конечно он прав, но я не должна показывать свою слабость. Мне всё равно. Это насилие, не доставляющие мне ни капельки удовольствия.

     — Больше не могу, ты такая сладкая.

     Движения всё быстрее, резче, глубже, острее. Как бы я не старалась сжимать зубы, с губ срываются стоны. Он вдавливает меня ещё сильнее в кровать, пальцы до боли сжимают мои руки. Всё его тело сотрясается, тяжело и протяжно выдыхает, а внутрь меня течёт горячая и вязкая, смешивающаяся с моей кровью, сперма. Обмякает. Утыкается в мои волосы, хрипло дышит. Во мне же облегчение и разочарование одновременно. А ещё злость, злость на саму себя. Злость, что я позволила. Злость, что я испытывала что-то похожее на ... удовольствие. Опять набрасываюсь, как дикая кошка, совершенно забывая о том, что он может прихлопнуть меня одним движением руки.

     — Чудовище!

     Алекс был несколько расслаблен после оргазма, поэтому пропустил первый удар в челюсть. Нет, существенного урона я не смогла нанести, для размаха мало места. Конечно удар получился только один. Собрался мгновенно и вот я уже вою от боли в заломленных руках.

     — Всё правильно кукла, я чудовище. Ты не представляешь каким я могу быть зверем. И не думай, что если мы трахнулись, ты теперь можешь мне пальчиком указывать говоря, что делать. Это другая сказка куколка — страшная. В ней чудовища не влюбляются в принцесс, а только трахают их, как им заблагорассудится. Не смей больше рыпаться, ноги поломаю. Сдёргивает с моей шеи остатки футболки и бюстгальтера, теперь я полностью обнажена. Он опять связывает мне руки, сзади за спиной, сначала запястья, а потом ещё и выше локтя.

     — Одежда тебе больше ни к чему, голые принцессы смотрятся куда лучше.

     Страх — как я забыла про него. В самом деле веду себя с ним так, как будто это насилие и обычный мужчина. Он опасный, он преступник. Чудовище, которое может сделать со мной что угодно и возможно убьёт, когда получит деньги от папы. Не плачь, не смей плакать, нельзя!

     Тащит меня в ванну. Из меня течёт сперма и липко стекает по ногам. А ведь я могу забеременеть. Нет, не должна, только начало цикла.

     — Сегодня я побуду твоим пажом, принцесса.

     Включает воду и меня под душ, вода сначала холодная, тело покрывается мурашками. Потом все горячее и горячее, а может это мне горячо от его мыльных рук, моющих мое тело, скользящих по всем выпуклостям и впадинам. Вода теплая, так почему же я продолжаю дрожать? Не смей стонать! Нельзя! Хорошо, что пытка продолжается не долго. Вымыв меня, довольно бесцеремонно бросает на кровать, даже не вытерев. Алекс ушел, я снова одна. Обнаженная, связанная, совершенно беспомощная, наедине со своими невесёлыми мыслями. Ему кто-то звонит, он кричит и спорит. Смогла разобрать только несколько слов: «опасно» и «она действует мне на нервы». Зря я подумала, что он организовал всё это один, только ввела папу в заблуждение. Наивная. Конечно, похищение трудно осуществить самому, без сообщников. Через некоторое время опять звонок и снова общение на повышенных тонах, что-то не ладится у них с моим похищением. Не удивительно, откуда им знать, что у моего папы просто нет денег. Так, мелочь только. Он всё вложил в новое дело, завод по переработке древесины, его собственный, без компаньона, которым отец последнее время был недоволен.

     Я не знаю сколько они хотят, наверное, много, а это требует времени. Сложно, быстро продать особняк или бизнес. Снова шаги. Он подходит ко мне близко, очень близко. Одного взгляда на ширинку, хватает чтобы понять его возбужденное состояние. Я опять попадаю под действие волн, исходящих от этого тела. Волны желания, его звериной страсти, проникают в меня, вибрируют, невольно откликаюсь, соски твердеют, между ног жар. Теку, одного взгляда на него хватает чтобы возбудиться, чтобы захотеть ощутить толчки внутри себя. Я больная, точно больная. Только больная идиотка может желать повторения насилия. Рывком поднимает меня с кровати. Стою перед ним обнажённая, связанная, совершенно беззащитная. Отходит, любуется. Знаю, моё тело красиво. Спортивное, стройное, но со всеми важными изгибами, делающими женщин таким привлекательными. Дотрагивается до моей левой груди, и она целиком помещается в его ладонь, несмотря на мой, почти третий размер. Сжимает груди руками, а я снова прикусываю губы, чтобы не выдать свой стон наслаждения. Он всё видит и всё понимает. Ухмыляется. Его пальцы путешествуют по моему телу, от кончика соска к низу живота, вклиниваются между ног, надавливают и проникают внутрь. Даже сжатые плотно губы не помогли. Полустон, полувздох.

     — Кукла, перестань делать вид, что тебе это не нравится. Его рука вся влажная, вся в моих соках теперь чертит эротические узоры на губах.

     Стараюсь говорить твердо:

     — Мне не нравится, мне противно, ты — ЧУДОВИЩЕ, — выделяю голосом.

     Зачем, зачем я его злю? Что за непонятная борьба, обреченная на провал? Мой удар достигает цели. В зелено-карих глазах появляется гнев.

     — Я чудовище, ты права. Быстро на колени, принцесса! Будешь сосать! И только попробуй зубки пустить в ход, шею сверну.

     Не буду этого делать, не буду! Слишком унизительно. Не произношу это вслух, но он умеет читать по глазам.

     — Будешь, ещё как будешь! — одно движение, и я оказалась на коленках, больно ударившись ими о деревянный пол. Второе движение и он прижимает мою голову, к распирающему джинсы, члену.

     — Сделай мне приятно малышка и возможно я, как в сказке, превращусь в прекрасного принца. Хохот — издевательский хохот. Только плотнее сжала зубы. Будь что будет. Мой отец — Владимир Исаев, всегда отличался упрямством, а я его дочь — хоть голая и связанная, но всё же. Зажимает мне нос. Его логика проста — без воздуха я быстрее открою рот. И конечно она работает, несмотря на мои крепко стиснутые зубы. В какой-то момент, достаточно выказав свое упрямство, жадно вдыхаю воздух и горячий каменный член погружается в открытый для глотка воздуха рот. Он зарывается пальцами в мои волосы насаживая глубже меня на себя. Стонет. Проиграла! Я слабая, всего лишь пленница, которая хочет жить.

     — Соси детка.

     Непроизвольно делаю какое-то движение губами, Алекс стонет ещё сильнее. Мужчинам, наверное, в самом деле это приятно. Давлюсь иногда его размерами, он просто спокойно ждёт в такие моменты. Нет, я не испытываю отвращения, я испытываю душевную боль, словно этот большой тёмный человек предал меня. Хотя причём тут он, это я предала саму себя, свою гордость, представления о своей силе, добре и зле. Сосу а слёзы капают из глаз. Ещё одно доказательство моей слабости.

     — Посмотри на меня, кукла.

     Словно не слышу, просто механические движения головой. Хочет, чтобы я сосала? Делаю это, зачем ещё большее унижение. Нет, он не знает пощады. Приподнимает мой подбородок, вынуждая взглянуть на него. И от этой железной хватки никуда не денешься. Внимательно смотрит на мои слезы. Хотела бы я быть наглой и улыбнуться ему в лицо: «дескать, изгаляйся сколько хочешь, мне до лампочки». Улыбаться с членом во рту, трудноосуществимая задача. Не понимаю, зачем этот взгляд? Насмешки нет. Превосходства нет. Что тогда? Внимание, понимание, любование мной, сожаление. Всё это мне чудится в красивом зелено-желто-карем магическом калейдоскопе его глаз. Смотрит и смотрит, я уже давно выпустила член, тоже уставившись на него.

     — Девочка моя...

     Тащит меня наверх, целует в губы. Нет, чудовище не может, так целовать. От этих поцелуев кажется весь мир приходит в движение, весь мир кружится вокруг нас. Мы стоим на месте или танцуем? Его голос нарушает эту тонкую грань реальной нереальности.

     — Я сделаю тебе хорошо.

     И вот на мне уже нет веревок, я опять на кровати, а он — чудовище, у моих ног, точнее между моих ног. Раздвинул, сжал крепко, не могу пошевелиться. Смотрит на меня там. Стыдно, неловко. Когда мама купала меня в детстве всегда называла лоно, сокровищем. У него сейчас такой взгляд, как будто у меня там и правда клад, несметные богатства. Кажется, я смогла приручить чудовище, нет, только кажется. Попытка сдвинуть ноги, и он уже рычит:

     — Не рыпайся, кукла.

     Я была связанная перед ним, я была на коленях, но именно сейчас, когда его обжигающий язык прикасается к моему клитору, чертя там замысловатые узоры, именно сейчас я чувствую себя полностью в его власти, полностью беспомощной, полностью его. Выгибаюсь дугой, дрожу, вцепляюсь пальцами в простыню, а он всё продолжает свою сладкую пытку. Снова в кровь кусаю губы, пытаясь сдержать вырывающиеся стоны. Боже! Я не знала, что это так хорошо, что это так остро, и не подозревала, что могу испытывать такие ощущения. Конечно я ласкала себя пальчиками, но то, что творит со мной его ... 

     знающий язык не идёт ни в какое сравнение с этим. Я попала в сказку, сказочную страну, где всё не то, чем кажется на первый взгляд. Где все ощущения обостряются до предела. Где удовольствие сильнее боли. Кричу. И даже губы, закушенные до крови не помогают. Кричу. И сильнее выгибаюсь дугой. «Оргазм — это маленькая смерть» — всплывает в голове. Да, я на минуту умерла, забившись перед этим в сладостных конвульсиях. Потом он, меня, ещё ничего не соображающую, податливую, ставит на четвереньки и входит в моё влажное, текущее лоно одним мощным рывком. Удары, удары, такие мощные удары, заставляющие всё внутри скручиваться от наслаждения. Больше не пытаюсь сдерживать стоны. Я его кукла. И моё чудовище может делать со мной, всё что захочет.

     ...

     Последующие несколько дней, Алекс связывал меня, только когда уезжал куда-то, и даже выделил одну из своих футболок, поскольку ходить обнаженной было не ловко. Мы мало говорили друг с другом все это время. Мало говорили и много занимались сексом. Я не сопротивлялась больше. Да и что толку. Когда его руки дотрагивались до меня, тело сразу же откликалось. Он был со мной то грубым, то нежным, но всегда — ненасытным. Я сбилась со счёта, сколько раз я под ним орала, испытывая один оргазм лучше другого. Да, он мой враг и он преступник. Но как приятно после секса лежать на широкой груди, свернувшись клубочком, словно ласковая кошечка, убаюкиваясь равномерным стуком его сердца. Как приятно ощущать на себе легкие поглаживания мужских рук, а через мгновение уверенные стальные объятия и прикосновения, вынуждающие делать то, что ему хочется. Периодически он разговаривал по телефону с кем-то. До меня долетали лишь отдельные обрывки фраз. После этих разговоров он приходил злой и мрачный. Не ладится у них с моим похищением. В такие минуты, хочется вопреки всякой логике, обнять его и лаской, нежностью попытаться развеять и утешить. Конечно ничего подобного я не делаю. Он враг, он преступник, он — безликое чудовище. Моё желание знать, кто скрывается за этой маской стало просто невыносимым. Хочу видеть его лицо, видеть, кому принадлежат эти глаза, кто способен вызывать во мне такие сильные ощущения. Это случилось во время секса, точнее, когда он удовлетворенный и расслабленный опустился на моё тело после очередного оргазма. Всё получилось инстинктивно, просто в какой-то момент руки сделали то, о чём я так долго думала. Стаскиваю с него эту ужасную маску. Никакое он не чудовище, и даже красивый, несмотря на небольшой шрам на лбу. Греческий нос, густые брови, русые волосы. Он меня опять ударил, пощёчина обожгла щеку.

     — Дура!

     Вскочил с кровати, одевая на ходу одежду. Холодок бежит по всему телу. Что же я наделала, любопытная жена в замке синей бороды!? Он меня убьёт — теперь точно убьёт. Ушёл, уехал, на этот раз даже не связав меня, только, как всегда, запер в комнате. Лихорадочно произвожу повторный осмотр своей тюрьмы. Раньше, когда мне это удавалось, я не смогла найти ничего, что помогло бы выбраться. Но ведь тогда у меня не было уверенности, хочу ли я свободы. Железная кровать, небольшая софа, трельяж. Всё — больше никаких вещей. На окне железная решётка, да и оно выходит на пустырь, никаких домов рядом. Выбраться отсюда нереально. Зеркало. Можно разбить его и использовать осколок, как оружие. Чем вот только разбить? Тут даже стула нет. Если бы можно было открыть дверь. В других комнатах наверняка есть, что-то более тяжелое или острое.

     Дверь деревянная добротная. Алекс снёс бы её без труда, в нем такая силища. Но я этого сделать не в силах. Пытаюсь разбить зеркало. Ничего не получается, да и как получится, там такое толстенное стекло. А может я просто руки свои жалею. Почти полчаса металась по комнате силясь что-то придумать, пока не услышала поворот ключа. Алекс вернулся. Сердце замирает в ушах гул. Он пришёл меня убивать, в руке пистолет. Я могла бы кинуться к нему в ноги, плакать, обещать денег, лгать, молить о пощаде. Но я Исаева. Поэтому просто стою и смотрю на него. Сейчас эти глаза не кажутся красивыми, в них пустота и решимость, глаза зверя — чудовища. Стараюсь вспомнить хоть одну молитву. Увы, как-то не была я набожной. Только две строчки всплыли в голове: «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое». Как же страшно не быть, не думать, не жить, не чувствовать, не ощущать, как страшно, никогда больше не увидеть любимых людей, не увидеть его. «Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое». Неужто сможет выстрелить?

     — А-л–лёша, — мой голос дрожит, впервые называю его по имени. Вздрогнул, вздохнул — словно вышел из транса, пустота во взгляде пропадает. Глаза становятся иными, каких только эмоций в них нет: боль, любовь, отчаяние.

     — Кукла, ты восхитительна, — подходит ко мне, протягивает руку касаясь моих губ. Пистолет всё ещё у него в руке, всё ещё нацелен на меня. Но теперь совсем не страшно, кажется я и правда, смогла приручить чудовище. Поцелуй. Только МОЁ чудовище может так целовать. Только от его поцелуев вся окружающая действительность начинает вращаться. Мы стоим на месте или танцуем? Поглощенные друг другом и совершенно не замечаем троих людей с автоматами, да и действовали они бесшумно. Вдруг комната наполнилась криками:

     — Отойди от неё!!! Руки вверх!!! Отойди сказано!!!

     Алекс отстраняется и вскидывает руку, чтобы стрелять. Они сейчас убьют МОЁ чудовище, вспыхивает в голове. Дальше все происходило инстинктивно. Бросаюсь вперед, закрывая его собой. Боль. Плечо обожгла боль. Меня подхватили сильные руки. Мир начал кружиться, терять очертание расплываясь в белесое пятно. И только его глаза. Красивые кошачьи глаза, в которых перемешаны и зеленый и жёлтый и карий цвет, в них сейчас слезы.

     — Кукла, прости меня, прости — и до боли сжимает меня.

     — Твои глаза, они меня колют.

     ...

     Это девочка постоянно мне снится. Каждую ночь она со мной. Слишком красивая, чтобы быть реальной, слишком хорошая для меня. Каждую ночь я обладаю её точёным, словно красивая статуэтка телом. Каждую ночь она прижимается и засыпает на моей груди. А потом раздаются выстрелы, выстрелы которые предназначались мне. И я опять вижу её белеющее лицо, вижу, как из неё уходит жизнь. Пусть я проведу в тюрьме остаток своих дней, пусть буду вечно гореть в аду — зато у меня была целая неделя с ней, целая неделя рая.

     ...

     Я совсем забросила свою кукольную комнату. Теперь в моих маленьких женщинах больше нет жизни, холодные маски, а не одухотворённые лица. А может это из меня ушла жизнь. Хожу, ем, сплю, улыбаюсь, но всё словно во сне, как будто другая делает всё это. А я настоящая осталась там, в доме неизвестно где, в комнате с решётками на окнах, с моим чудовищем. Теперь я всё знаю о нём. Александр Белоголовцев: 32 года, бывший профессиональный военный, сейчас — профессиональный преступник. Его нанял папин компаньон, прекрасно рассчитав, что первым к кому отец обратиться будет он и хотевший таким образом купить за бесценок акции, чтобы стать единоличным владельцем компании. Алекс был женат, у него есть ребенок — прекрасный зеленоглазый мальчуган. Полиция думает, что на его совести несколько похищений и заказных убийств, но никаких доказательств нет. Я единственная возможность посадить преступника в тюрьму. Папа настоял на посещении психолога, который вот уже который месяц пытается вылечить меня от «стокгольмского синдрома». Завтра суд, мне надо настроиться. Мое чудовище должно быть наказано.

     — Исаева Любовь Владимировна, — приглашает секретарь для дачи показаний. Папа с рядом со мной, сжимает мои холодные пальчики, пытаясь вдохнуть в меня силу и уверенность.

     Я обещала себе не смотреть на Алекса. Нет, не выдержала. Глаза сразу же натыкаются на ответный горящий взгляд. Всё замирает, всё перестает существовать, мы далеко друг от друга, а кажется рядом в полуметре и весь мир только декорация для этой встречи. Будто не существует вовсе никакого мира, только мы вдвоем и наш разговор, без слов — глазами.

     Папа тянет за руку, возвращая в реальность.

     — Дочка соберись, он тебе больше не причинит вреда.

     Судья задает обычные вопросы. Имя, фамилия, возраст. Отвечаю на них, а в ушах нарастает шум, во мне словно бьют барабаны. Кажется, я стала одним большим хрупким сердцем, пульсирующим и отбивающим этот неровный ритм. () Ткни меня, и я истеку кровью, ткни меня и сердце перестанет биться.

     — Любовь Владимировна, расскажите суду что произошло 22 мая 2008 года и в последующие дни.

     Сердце, сердце, быстрее, быстрее, ужасно быстро.

     — П-ппа-па, я не могу!! П-папа, я люблю его!!!

     Моё чудовище после этих слов подскакивает с места, вцепляется в прутья решётки, отделяющие подсудимых от основного зала. Горящие зелёные-жёлто-карие глаза впиваются в моё бледнеющее лицо. Шум сердца всё нарастает, становится невыносимым, мир начинает качаться, расплываться, в нём есть только две неподвижные гипнотизирующие меня, зелёные точки.

     — Твои глаза колют.

     Меня накрывает темнота.

     ...

     Я слежу за ней две недели. Люба так и не дала против меня показания, тот день в суде был последний раз, когда я видел мою красавицу, но доказательств и так набралось предостаточно. За пять лет, проведенных мной в местах не столь отдаленных, она закончила учиться и сейчас — директор сети магазинов детских игрушек. Она всё также разъезжает на Мерседесе, но уже новой модели, одевается в лучших бутиках и все также приветлива и добра к людям. Слишком хороша для любого, слишком красива, чтобы быть реальной. Люба выходит из офиса магазина, и я никого не вижу вокруг, только её плавные движения, её доброжелательную улыбку. В штанах становится тесно. До чего же она хороша!

     ...

     — Любовь Владимировна?! Вам просили передать.

     В руках посыльного большая коробка. Читаю карточку и мир вокруг начинает кружиться: «Кукла, Ты Восхитительна». Все психологи, нанятые папой были напрасны, все мои попытки начать нормальную жизнь, найти свою любовь — напрасны. Нетерпеливыми руками разрываю упаковочную бумагу. В коробке маленькая женщина — обнажённая кукла с моим лицом. «Моё Чудовище вернулось», набатом стучит в голове, и я лихорадочно всматриваюсь в действительность, пытаясь отыскать среди городской суеты, зелено-карие кошачьи глаза.