Марина шла к бывшему, не переставая, одновременно, и корить себя за уступчивость, граничащую с кротким подчинением, и затаенно, стыдливо хвалить себя же за ловкую манипуляцию своим «экс-».

     Отношения с этим мальчиком давно закончились. Слишком давно. И слишком неправда: каждый раз, когда в их непростом и откровенно инфантильном общении вновь возникал момент «уходя, уходи», что-то происходило. Что-то, чему Марина, умная и гордая девочка, так и не нашла иного определения, нежели «бабская глупость».

     «Моменто пиканто» состоял в том, что это мальчик, к которому она сейчас шла домой на «простую, дружескую посиделку», был у нее первым. В очень многих смыслах...

     Именно он избавил ее от сомнительного в суетной современности права называться девственницей. Он же был первым, кто кончил в нее, в очередной раз сопроводив за черту оргазма, не обременяя себя защитой. Тогда, к слову, Марина пила затейливые препараты, которые каким-то непостижимым образом совмещали в себе и оздоровительную, и контрацептивную функции. И потому она не боялась последствий... в принципе, что делало этого мальчика первопроходцем не только в делах, сугубо интимных.

     Марина честно, до боли откровенно и до жгучего стыда сильно хотела от него детей. Много раз она представляла себя рядом с ним, держащей на руках лялечку, которая совсем скоро сможет членораздельно пискнуть звонкое «Папа!». А он, конечно, улыбнется — и что-то, потрясающе красивое навеки поселится у него в душе. И тогда она подарит ему второго ребеночка...

     Марина остановилась перед массивной, металлической дверью единственного подъезда высотки, стоящей в горделивом соседстве с менее рослыми домиками не далеко от центра стремительно развивающейся провинции. Сколько раз она уже была здесь, вновь и вновь ощущая тех самых, будь они неладны, «бабочек в животе» и плохо скрываемый румянец на щечках. Ее пальцы легли на холодный металл...

     «Он вошел в нее, как обычно. Резко. Жестко.

     Вызвав смешанное ощущение боли и удовольствия. Тогда Марина в очередной раз убедилась, что член любимого мужчины — толстый, крепкий, перевитый венами, с крупной багровой головкой, обильно смоченный его смазкой и ее соками — способен одним движением прогнать из ее головы все тревоги, страхи и прочие глупости, которыми она нередко ее забивала.

     — О... Милый... — простонала Марина, выгибаясь навстречу члену, который начал в ней движение. — Да... Да!

     Она вскрикнула — и тут же оборвала себя, как обычно боясь собственных эмоций даже тогда, когда их не стоит нисколечко сдерживать. Это было похоже на полувопль-полувсхлип-полустон, который, несмотря на свою прерывность, в очередной раз заставил его входить в нее с новой силой.

     — Да... Солнышко... Любимый... — Марина выдыхала эти слова, пополам со стоном. — Да... Еще... Еще...

     Он и не думал останавливаться. Напротив, с каждой фрикцией он лишь наращивал темп. Каждый удар его члена доставал до самых чувствительных мест там, внутри, даря Марине ни с чем не сравнимое наслаждение, заставляя лишь сладко стонать и выгибаться в его руках.

     И тогда он, как это было уже не раз, тихо произнес:

     — Ты — моя.

     Вот так. И в этих словах не было не малейшего намека на мужской шовинизм, показную доминантность и прочие выдумки истеричных феминисток, которые заходились в скандальных и визгливых лозунгах при словах «Отсоси мне, родная». Он не считал ее вещью, хотя, порой, она мечтала, чтобы он ею жестоко и безраздельно обладал. Он не мнил себя тираном-сластолюбцем из числа тех, чьи сексуальные мотивации произрастают из детских комплексов.

     Он просто констатировал факт.

     — Ты — моя, — повторил он.

     — Только твоя, любимый... Только твоя! — очередное движение члена внутри заставило Марину вскрикнуть и длинно, протяжно застонать. — Боже... Как хорошо, любимый...

     Не сбавляя темпа, он наклонился к ее уху и нежно прошептал:

     — Скажи это...

     Марина на миг смутилась, не смотря на ситуацию, которая как бы уже и не предполагала смущения. Удивительная вещь — женская душа...

     — Трахни меня... — прошептала она. — Трахни меня, любимый... Я хочу твой член... Хочу, чтобы ты трахал меня... Хочу, чтобы ты кончил в меня...

     Он застонал. Марина знала, что нужно сказать, чтобы ее мальчик получил наслаждение. Даже когда она скользила своими пухлыми губками по его дрожащему от напряжения члену. Даже когда она ласкала его головку своим шершавым язычком, нежно поглаживая его яички. Даже когда он, наконец, обильно кончал ей в ротик, и она проглатывала все, до последней капли, а после с озорной улыбкой смотрела ему в глаза, слизывая с влажных губок капельки спермы...

     Даже тогда он не испытывал и десятой доли того удовольствия, которое наполняло его в моменты, когда она просила кончить в нее.

     — Хочешь... в тебя? — сквозь стон, произнес он.

     Марина улыбнулась.

     — Кончи в меня, милый... ох! — Марина вновь выгнулась от томительного ощущения члена, вошедшего, казалось, до самого сердца. — Да... да... Кончи в меня... Я хочу... твою сперму...

     — Тогда ты забеременеешь... — глаза Марины были закрыты, но она слышала, что он тоже улыбается.

     — Да... Я хочу от тебя детей! — на сей раз у Марины не хватило сил сдержаться, и она выкрикнула, со всей силой, словно отправляя это простое и радостное желание куда-то туда, к звездам, которые непременно его исполнят — нужно было лишь погромче кричать. — Кончи в меня... Я рожу тебе деток, любимый... Кончай в меня... Ты станешь папой... У моих деток будет лучший папа... Кончи в меня, любимый... Кончи в меня!

     В этот момент что-то внутри Марины взорвалось огненным водопадом, и разлетелось, доходя до каждой клеточки дрожащего тела, волнами тепла и блаженства. И пускай, звучит это бессвязно и нелепо, но даже самый искусный краснобай на самой медоточивом языке не сможет описать, что это такое: кончать, ощущая в себе пульсирующий член любимого мужчины.

     Он тоже кончал — как всегда, долго, сильными, горячими струями. Недельное воздержание, молодость, страсть и слова, сказанные любимой, сделали свое дело: он кончал, содрогаясь всем телом, введя свой член до предела, крепко сжав свою девочку в объятиях, в это мгновение желая лишь вечно пребывать в ней. И наполнять ее своей спермой.

     Марина чувствовала, как много семени ее мальчик излил прямо в нее. Тогда она просто мелко дрожала в его объятиях, ощущая себя самой счастливой в мире.

     Позже, уже у себя дома, она застынет, держа в руках пару таблеток, которые ей, со смешливым назиданием, прописала улыбчивая женщина в белом халате. В тот момент Марина жутко захотела вышвырнуть все эти импортные лекарства вместе с упаковками в окно, а после — блаженно растянуться на кровати и попытаться ощутить, как внутри нее медленно зарождается новая жизнь...»