Если бы мне примерно полтора года назад сказали, что я буду отшельником на острове посреди среднерусской равнины проводить свою жизнь, я бы рассмеялся тому человеку в лицо. Я? Отшельником? На каком-то острове посреди реки? И что до ближайшего населённого пункта три дня на лодке, шесть на собаках? Бред. Чистой воды бред. Как это может быть, когда у тебя жизнь бьёт ключом, бизнес идёт в гору, жена красавица и всё если не в шоколаде, то уж по маслу, точно!? Бред. Но. Как говорится, никогда не говори никогда. В тот вечер я рано вернулся из поездки в какой-то жопинск, где осматривали полуразвалившийся завод на предмет превращения его в живой хозяйствующий субъект. А так как все эти бани, бляди и прочее были мне уже по самое горло, то я сел на проходящий поезд и вуаля, на двенадцать часов раньше прибыл в родной очаг. В котором, через стекло зимнего сада наблюдал, как мой близкий друг драл мою жену. А та повизгивала, крутилась под ним, вообще, вела себя совершенно не так, как со мной. Картинка, так сказать, как из анекдота — возвращается муж из командировки.

     Сначала мне хотелось убить их. Пройти через кухню, подняться к себе, достать, купленную недавно трёхлинейку и расстрелять их. На месте, без выслушивания их трусливых объяснений. А потом подумал — чего их убивать? Потом суды и прочая там проза жизни? К тому же, если жена изменяет тебе, то, наверно, ты такой. Собрал я вещи по минимуму, загрузил свой оружейный склад, выгреб все документы с деньгами из сейфа и убыл в офис. На следующий день, сам не знаю почему, сел за стол написал заявление, (документооборот и документы должны быть в порядке!) отзвонил своим, предупредив, что я убываю в командировку на длительное время. А потом. Потом был юрист, нотариус, адвокат, испуганное лицо заместителя, встревоженные лица моих двух партнёров. Были и её звонки, звонки её матери, брата, этого близкого друга. Но как бы то ни было, вечером я сел в машину, заехал в супермаркет, где затарился, словно ехал в Арктику или, там, на Северный полюс, и стартанул. В сторону, куда глаза глянули. А глянули они в сторону Сибири. Увидел рекламу озера Байкал в этом супермаркете, и в голове сложилось — «В Сибирь!». После яркой вспышки рекламы на выезде из города, дорога росейская подхватила меня, скользя по гладким дорогам городов, протащила по ребристому асфальту районных дорог, бросила в колдобины разбитых дорог. Крутя руль, лавируя между ямами, какими-то миргородскими лужами, с завязшими в них машинами, я не спеша двигался на Восток. Туда, где вставало солнце, где начинается новая жизнь. И всё это время я думал. Думал ни о жене, такой красавице, так подло предавшей меня, ни о бизнесе, ни о друзьях. Думал о себе. Спорил с собой, вспоминал всю мою жизнь с того момента, когда двери родительского дома захлопнулись за мной, а дребезжащий автобус увёз меня в армию. Наверно, где-то в глубине души, моя жизнь после армии мне не нравилась. Особенно жизнь последнего времени, и я подсознательно искал причину отойти от всего этого. И измена жены, которая теперь хрен чего получит, как бы ни старалась, это просто повод уйти, постоять, подумать. А потом вернуться, если надо будет.

     Она сама приходила ко мне во снах, крутила бёдрами, тянула на себя, помахивая снятым лифчиком, подставляя мокрую пиздёнку, готовую принять меня. Даже втягивала меня в свои танцы, уводя в такие дали, из которых меня выдёргивали только толчки по плечам, спавших в одной комнате попутчиков. После таких снов, в которых, как мне говорили они, я стонал, отказываясь от чего-то, я засыпал с тяжёлыми чувствами. Я всё ещё любил её, наверно. Или просто скучал по сексу с ней?

     Ночевки в каких-то гостиницах, на стоянках вместе с дальнобойщиками, которые оказались на удивление душевными, понимающими людьми, нечастые звонки своим, успокаивающие их, втянутых, как я понимаю, в тяжёлые бои за недвижимость, наследство и прочее были теми моментами, в которых прежняя жизнь пыталась вернуться ко мне или вернуть меня к ней. Но каждый раз я всё больше убеждался в том, что всё это уже не моё. Та, прежняя, напряжённая жизнь, полная всяческих хитросплетённых интриг, недомолвок и прочего, что тянется за бизнесом, теперь мне казались каким-то ну, не ужасом, но вещью уже ненужной. Сбежал ли я от проблем? Думаю, что нет. Все инструкции были даны, всё было оформлено, адвокат туго знал своё дело, за что и получал такие деньги. Когда я позвонил из какого-то почтового отделения полуразрушенного посёлка и услышал слова о том, что всё образовалось, я вспомянул добрым словом всех, завернул на просёлочную дорогу и погнал через лес, ориентируясь только по наличию пространства между деревьями, плотно сжимавшихся стеной.

     Вот тут точно можно посидеть какое-то время. Пару брошенных совсем недавно изб, речка, широкая, красивая в свете встававшей луны, хорошие новости, настраивали меня на мирный лад. Разгрузив машину, я сел в доме, рассматривая в свете небольшого светильника гору из арсенала, продуктов, всяких там инструментов. Я уже успокоился, не думал в раздражении и гневе о событиях моей жизни нынешней или до этого. Сейчас я пытался понять. Куда я в Сибирь еду? Зачем еду? И надо ли мне возвращаться? Последнее особо волновало меня. Возвращаться? Обратно к ночным ай-на-не, липким рукам чиновников во власти, лживым глазам сотрудников, так и мечтающих, чтобы этого эксплуататора слегка пощипали, хотя это и отразиться на их зарплате, ко всему тому, что проходит занимающийся бизнесом человек, чтобы подписать нужный контракт, получить право на что-то? Это больше всего заставляло меня думать.

     Размышления в стиле Гамлета прервали чьи-то шаги по деревянным доскам, проложенным к дому. Признаюсь, я немного вспотел. В такой час, в такой глуши? Лихорадочно забив патроны в вытащенный дробовик, я сел в тёмный угол, готовый тут же открыть огонь. Сердце моё выскакивало, руки дрожали, холодный пот выступил на лбу.

     — Эй! Кто тут живой есть? — Неожиданно милый женский голос ударил по нервам. Понимаю, если бы грубый мужской голос захрипел. А тут такой мелодичный, приятный женский голос.

     — Есть. — Чего мой голос такой какой-то как у дистрофика. — Очень даже живой есть. Заходите. Будьте гостем.

     — Ну, сами позвали. — Она хохотнула за дверью, грохнула бревном, подложенным к двери — типа звонок, вошла в первую комнату.

     — Здравствуйте. — Я поднял лампу, освещая гостью. Вторая рука, держала дробовик готовым к выстрелу навскидку. На первый рывок достаточно будет и выстрела вслепую. Оглушить, испугать.

     В проёме двери стояла невысокая женщина, замотанная в красивый платок с яркими красными цветами, в курточке, синих флисовых шароварах, такие были в лыжных костюмах когда-то, резиновых сапожках в яркие жёлтые ромашки. И лицо! Такое милое лицо, яркий румянец — не наведённый уверенной женской рукой, а природный, который хочется поцеловать, прижаться к нему.

     — Из города? — Она кивнула мне.

     — Да. — Да, хоть с Марса! — А вы местная?

     — Ну, можно сказать так. — Она дёрнула рукой, показывая куда-то вбок. — На станции мы. — Интересно, а мы это кто?

     — Меня зовут Сергей. — Я перехватил лампу, прижал дробовик к боку локтём, протянул руку.

     — А меня Милена. — Она пожала руку, ударив по нервам нежным теплом сухой, горячей руки. — Увидели что тут свет, решили проверить. Неделю как умер последний житель, вот и подумали, что какие-нибудь мародёры решили разобрать дом.

     — И пошли одна? — Я поставил стул ей, сел на другой стороне кучи вещей.

     — Нет. Со мной Ветер. — Она так сказала спокойно, уверено, что я стал сомневаться в услышанном.

     — Ветер?

     — Да. Нашу собаку так зовут. — Она повернулась к проёму дверей. — Ветер, Ветер, иди сюда. — Вот это собака!! Я даже отпрянул назад. Чёрный, здоровый, мне по пояс, пёс неслышно образовался рядом с женщиной.

     — Он не кусается? — Неожиданно для себя спросил я, даже не зная, как реагировать.

     — Не кусается. — Она засмеялась, а пёс переступил с ноги на ногу и, по-моему, тоже улыбнулся. Чертовщина!...

 

     — Вы родственник деда Паши?

     — Нет. Просто решил тут заночевать.

     — А куда едете? — Допрос чистый воды! — Нам тут сидеть ещё и сидеть, зима скоро, скучно.

     — Нет. Просто завернул с трассы. Вижу изба брошенная. Решил остановиться. К тому же, красиво тут.

     — Вы тоже считаете, что тут красиво? — Она сняла платок, просто сдвинув его назад, выпустив роскошную копну волос. О! Блондинка! Да ещё натуральная?! Внутри меня заёрзал червячок. Оживаешь? — Мне сначала тоже так казалось.

     — А чем вы заняты тут? — Дробовик встал к стенке, освободив мне руки.

     — У нас метеостанция. — Она улыбнулась, видя, как я потащил из середины кучи небольшой мешочек.

     — Шоколад будете? — Я раскрыл его, протянул ей. Пёс оскалил зубы.

     — Не надо. — Она положила ему руку на голову. Такую громадную голову, которая украсила бы стенку охотника и была бы привлекательным трофеем. — Дядя наш. — Пёс кинул недоверчивый взгляд на меня, неё, опустился обратно на пол. — А шоколад давайте. Давно его не ела.

     — Забирайте весь мешок. — Я положил ей в руку мешочек. — Я не очень люблю шоколад. Мне больше всего нравятся соления, маринованное. Короче, перчённое, солёное и так далее.

     — Тогда вам лучше всего зайти к нам. У Светки такие соления и маринады! — Она улыбнулась. — Закачаешься!

     — Так чего тянуть? — Я встал, подтянул дробовик. — Пошли?

     — Лучше всё это. — Она указала на кучу. — Тут не оставлять. Мы уже гоняли отсюда мародёров. Сами понимаете, глубинка живёт всё хуже.

     — Понял. — Я вскинул ящик с консервами на плечо. — Сейчас загрузимся обратно. Дорога-то к вашей станции есть?

     — Есть. — Она взяла упаковку с пачками овсянки. — Ой, овсянка!

     — Ага.

     ***

     По прямой, через лес, до станции было совсем ничего, минут десять. А вот дорога вилась и вилась, то вбиваясь в лес, то выбегая на просторы каких-то полей.

     — Раньше тут был совхоз. — Она держалась за спинку моего сидения, периодически толкая меня сзади, то головой, то плечом, обдавая волнами запахов женщины, так сладко манящие мужчину. — А станцию потом открыли. Новую дорогу не стали прокладывать, вот и скачем.

     — Точно! — Рытвины были до такой степени глубокие, что я плюнул, свернул на целину. Бросать перестало, но поехали медленней.

     — Фу! — Она поправила платок, смотрясь в зеркало заднего вида. Красавица!

     — А как попала сюда? — Надо как-то занять время. Не сидеть же в упор её рассматривать. К тому же, дорога, петляя, старалась ускользнуть из поля зрения.

     — Сначала работала в городской. А потом, вот, сюда. — Она помахала рукой тени Ветра, который сопровождал нашу машину, отказавшись садиться внутрь.

     — Слушай, Милена, перебирайтесь сюда. — Я хлопнул по креслу. — А то голову назад сверну. К тому же, кричать не надо.

     — Хорошо. — Она полезла между креслами, машину качнуло, и на моих коленях оказалась эта лесная жительница. Я нажал на тормоз, так как вести машину было уже нельзя. Во-первых, она занимала всё пространство вокруг меня. Во-вторых, о чём может думать мужик, когда у него на руках женщина, а её грудь выступает крупными бусинками сосков через ткань рубашки в расстегнутую куртку. В-третьих, мне её хотелось.

     — Милена. — Я не знал, как и начать.

     — Молчи! — Она погладила меня по щеке. — Колючий. — И впилась в мои губы своими нежными, жаркими губами. Жадно, ненасытно, требовательно губы и язык её бились с моими губами, языком, заставляя руки лихорадочно ощупывать складки, рельефы друг друга. Мои быстро сориентировались, нырнули под выбившуюся из-за широкого пояса ткань рубашки, проскальзывая к тёплым бокам, груди, манящей руки своей полнотой, тёплой мягкостью. Её продолжали блуждать по мне, ныряя за спину, за шею, цепляясь тонкими пальцами за волосы, уже отросшие за это время. Эх! Завернул-то как удачно! Какая она! Точно, давно не трахалась! И я тоже давно не трахал девочек в машине. Даже забыл, как тут тесно бывает. Хотя салон у моей машины просторный, по сравнению с Жигулями или Москвичом. В какой-то момент мы замерли, глядя друг другу в глаза.

     — Я сейчас. — Руки мои выпустили её, нырнули к кнопкам регулировки. Кресло подо мной ожило, стало опускаться ниже, укладывая нас на спину, опускающейся спинкой сидения.

     — Поняла. — Она заёрзала на мне, поднимая свою сладкую попку. — Я сейчас. — Что-то со щелчком отстегнулось у неё на поясе, шаровары поползи по бёдрам вместе с трусиками, открывая мне тёмный треугольник на белой полоске кожи.

     — Погоди. — Мои руки, освободившиеся от кнопок регулировки, нырнули ей под рубашку.

     — Вот. — Она рванула на себе рубашку, выпуская на свободу второй номер с торчавшими виноградинками сосков. — Сюда.

     Мои губы обхватили один из них, замяли с нетерпеливостью ребёнка. Милена застонала, вцепилась в мои волосы, вжала грудь в лицо, задышала — громко, раздувая ноздри, толкая мои губы грудью, толчками бьющегося сердца. Придерживая её от сползания вбок, я пальцами нырнул по открытому пространству изгиба её попки, нырнул между бугорками, дотягиваясь до благоухающих губ пиздёнки. Она взвизгнула, торопливо задёргала ногами, стараясь спустить как можно ниже шаровары с трусами.

     — Погоди. — Я положил её на сидение, дёрнул ремень на джинсах, выпуская на волю член. Одеревеневший, пульсирующий узник вырвался на простор, закачался, показывая себя в красоте лунного света.

     — Мммммм! — Она застонала, увидев его, потянула руки. — Какой он!

     — Нравится? — Я улыбнулся, а потом махом всадил ей между бугорков попки. Она уже лежала на боку, подогнув ноги, освобождая позади пространство для меня, и не ожидала такой атаки. Она пискнула, вытянулась, но я продолжать давить, раздвигая руками половинки. То, что головка члена идёт в правильном направлении я не сомневался. Как можно перепутать пульсирующий жар пиздёнки и теплоту ануса, лишь согревающегося от её жара?

     — Я помогу. — Она завела руку, нащупала член. — Сейчас. — И потянула ладонью одну из половинок. — Теперь давай!

     — Даю! — Я нажал, придавливая, подтягивая её за живот и отпирающий зад.

     — Да! — Это она не сказала, взвыла, почувствовав, как головка движется по мокрому каналу, раздвигая её губы, уже не горевших, а пылавших. — Так! Сильней!

     Член проскочил вглубь удивительно легко. Покрутив им немного, я задвигался, ощущая, как она плавится подо мной. Живот, такой плоский, чуть пухленький и такой мускулистый одновременно, нагревал мою руку, передавая мне все движения её организма, принимавшего меня сейчас. Она же хватала одной рукой меня за яйца, не отпуская от себя далеко, второй упиралась в край заднего кресла, не позволяя мне столкнуть её с кресла. Волосы рассыпались из-под платка, заволновались, крутясь вокруг головы, которой она вертела, скованная в ногах. Зажимая свои алые губы, Милена втягивала в себя воздух, охала, всхлипывала, вновь охала, чмокала губами, вновь стискивала их. В какой-то момент мне показалось, что она просто принимает меня в себя. Но я ошибался. Это было затишьем перед бурей. Она выла, трясла спинку сидения рядом, сжимала там мой член так, что я остановился. В тот же момент, она оттолкнула меня, повернулась горящим лицом ко мне.

     — Что смотришь? — Ноздри её раздувались, глаза были просто безумными. — Не видел бабы?

     — Да? — Я сунул ей в лицо член, ухватил за шёлк волос. — А ты не видела члена?

     — Мммммммм! — Она втянула его в свой рот, обхватив руками мои ягодицы, словно боялась, что член выскочит у неё изо рта. Сосала она так себе, но с таким удовольствием и прилежанием, что у меня в голове вспыхнула фраза «главное не умение, а желание». Мне стало смешно, я тихо засмеялся. Она удивлённо подняла на меня свои пьяные глаза, невольно прихватив член зубками. И я кончил. Взорвался всеми своими мегатоннами и киловаттами и хрен знает ещё чем, накопившимися во мне. Глаза у неё удивлённо расширились, ресницы забились то ли в испуге, то ли в удивлении. Она оттолкнула меня, схватила себя за горло, с трудом ... 

     сглотнула, что было во рту. Я же продолжал бросать на её лицо сперму, помогая себе рукой.

     — Нет, я. — Она вновь схватила мой член, потянула в рот. Какая жадная! Теперь она действительно высасывала из меня сперму. А когда член был чисто облизан, и в зарослях вокруг него не осталось и капельки, она откинулась, выдохнула. — Какой ты.

     — Какой? — Я сидел перед ней на коленках, со всё ещё не опавшим членом, словно у меня торчала Останкинская, возвышаясь над грудой из трусов и штанов.

     — Такой! — Она улыбнулась, стала счищать сперму с лицо, что-то облизывать с руки, что-то втирать себе в лоб, щеки, шею. — Ну, что? Поехали?

     — Оденусь. — Я завозился с джинсами.

     — Ага. Мне тоже надо бы одеться. — Она поймала запутавшиеся в ногах подтяжки, стала натягивать на себя шаровары, расправляя собравшиеся в витую веревочку чёрные трусики. — Спасибо тебе.

     — Это тебе спасибо. — Я наклонился, поцеловал её в губы.

     — Ой. — Она приложила пальцы к губам.

     — Что такое? — Губа треснула? Укусил её во время игр?

     — Ещё хочу. — Она засмеялась так искренне, так открыто, что я подхватил её смех.

     — Так в чём дело?

     — Время. Если не появлюсь, то они пойдут меня искать. А это не желательно. Не хочу их заставлять беспокоиться. — Она взглянула на часы. — У нас есть ещё пять минут.

     — Далеко ещё? — Я завёл машину, бросил взгляд на неё, копошившуюся с бельём на соседнем сидении. Какой всё-таки у неё лобок! Я даже сглотнул, представив, как она разляжется при свете, да на кровати!

     — Близко, всего-то минут пять! — Она натянула шаровары, завозилась с рубашкой. — Ты так меня нащекотал своей щетиной. — Руки её потёрли груди, мелькая чёрными в этом свете кружочками сосков. — М! Даже мурашки по коже. Но приятно. — Она уткнулась в моё плечо головой, защекотав волосами щёку.

     — Поехали?

     — Поехали! — Она стала собирать волосы, расправляя их пальцами. — Поехали.

     Действительно, до метеостанции оставалось пять минут. Мы уткнулись в ворота оформлявшие въезд за забор из колючей проволоки. В свете фар появилась фигура в дождевике с двустволкой. Милена выскочила наружу, о чём-то поговорила, потянула створку ворот. Фигура с ружьём прошла вдоль машины, заглянула в окно. Встречавший оказалась женщиной с очень миловидным лицом, но чуть бледная. Или просто в свете фар её кожа приняла такой вид? (Специально для — ) Но, как бы ни было, машина вкатилась во двор, повинуясь жестам Милены остановилась у большого коренастого дома, приветливо светившего в ночи окнами. Выходя из машины, я услышал, как встречавшая кратко бросив Милене «сперму с лица сотри», а та, тихо засмеявшись, ответила. Потом они вместе громко засмеялись. Я же потянулся в кузов, чтобы загрузить его, но они замахали руками.

     — Оставляй! — Милена уже была на крыльце. — Тут никто не тронет. Ветер не позволит. Пошли! У нас всё готово. Ужин ждёт!

     — Оставьте. — А у второй голос такой приятный. — Что мы гостя не накормим?

     — А у нас гость? — Третий женский голос вплёлся в наш разговор. — Давайте, к столу! Ужин давно готов!

     — На ужин, так на ужин. — Я пискнул сигнализацией, встревожив собаку. Она обнюхала машину и не найдя ничего подозрительного — железяка железякой — проскользнула между нами в дом.

     Внутри было светло, комфортно, даже как-то празднично. Или после ночёвок в придорожных ночлежках для дальнобойщиков простой порядок, чистота, аккуратность воспринималась как праздник? Не знаю. Просто я пришёл в состояние расслабленности, с удовольствием рассматривая комнату, где был накрыт стол. Женщины засуетились, на скатерть поставили четвёртый прибор, поставили бокал.

     — Мы на минутку. — Милена, сняла куртку, сапожки, показывая носки ручной вязки и такие, уже знакомые моим губам, аппетитные точки сосков, выпиравшие через ткань рубашки.

— Как ни как, а гость! — Третья появилась в комнате, поразив меня тонкими чертами своего лица. Прямо, красавицы все! И Мариам Ринатовна, встречавшая нас у ворот, оказалась довольно стройной женщиной лет сорока или чуть больше, с приятными чертами лица, чёрными глазами, не менее чёрными волосами до пояса. И грудью, наверно, четвертого или пятого размера, если судить по выпирающим из-под ткани формам. Мда, попал я в женское царство! И если они меня не разорвут сегодня ночью, потребовав все сразу своего женского счастья, то неделя напряженной работы мне тут обеспечена. Я не секс гигант, однако, сейчас был готов в течение недели всех их, троих, оттрахать. Я чувствовал, что могу. Есть потенциал. И они не сильно против, а даже очень за, принимая во внимание оценивающие взгляды, бросаемые на меня этими двумя. Милена же, делая вид, что не видит этого, ловила моменты, чтобы щипнуть меня или просто коснуться. Давая тем самым понять, что она уже поставила свою метку на меня и делиться с другими, возможно, будет. Но когда? Сегодня ночью или потом?