В камере было жарко. Адская вонь давно не мытых тел.

     Я бросил матрас на свободное место.

     — Братела, откуда будешь? — спросил золотозубый, — и за что чалишься?

     — Я обязан отвечать?

     — Ну, ты же попал в коллектив, расскажи о себе. А мы послушаем. Интересно же. А то скучно здесь.

     — Сейчас я тебя развлеку, — доставая заточку из сапога, — сказал я, — Тебя как порезать? Вдоль или поперёк?

     — Э-э, Юрок, ты чё сразу надулся, как мыльный пузырь? — парень спрыгнул с верхних нар.

     По всему было видно, что мне с ним не справится. Он двигался мягко, как кошка. Вероятно, он неплохо владел восточными единоборствами.

     Я спрятал заточку, злясь на себя — плохое начало.

     — Курить будешь? — Спросил Сан Ли, так звали моего будущего учителя Корейца.

     — Буду, — ответил я, — спасибо.

     Я вытянул сигарету из протянутой пачки.

     — Никогда не говори больше: «спасибо», — сказал золотозубый.

     — Почему это?

     — Патаму што: «Спаси боже мою сраку от армянского хуя», — ответил он.

     — А как надо?

     — Благодарю, — сказал Сан Ли.

     Лучше всех горел журнал Огонёк, неплохо шли вафельные полотенца, свёрнутые в трубочку. Золотозубого звали Витёк. Он классно варил чифир. Профи. Ему удалось пронести почти два килограмма под видом махорки. Он соединил раскрошенный плиточный чай «Белочка» с сосновыми опилками...

     Дни сплетались с неделями. Недели с месяцами. Все в хате уже знали друг о друге всю подноготную.

     Вскоре я знал УК досконально и, услышав номер статьи, мог слово в слово процитировать, о чём она. Не прошло и полгода, как я мог разбираться во всяких судебных закорючках и зацепках похлеще любого юриста. Сокамерники стали просить меня написать им кассационные жалобы. Я с радостью это делал. Написал и себе. Узнав об этом, родственники потерпевших написали встречную жалобу, что мне мало дали...

     Моё дело пересмотрели. Меня приговорили к смертной казни. Я сидел в одиночке. Теперь там дни сплетались в недели, а недели в месяцы. Я ждал. Когда меня помилуют или увезут в исполнительную тюрьму для...

     По-правде говоря и, не ждал вовсе. Устал или привык. Читал книги, перекрикивался с друзьями, мечтал о женщинах и свободе. Чесал языком с дубаками и дубачками. Время, будто, остановилось для меня. Иногда я даже не знал, какой день недели и какое число.

     ***

     — Осужденный. Фамилия, имя отчество. Начало срока, конец срока, — дубачка зыркнула на меня и спросила, — это правда, что ты не сбежал и вытащил прапорщика из горевшего автозака?

     Я ответил и добавил:

     — Неправда — он был ефрейтором.

     — А чё не сбежал?

     — Чтобы такие суки, как ты, спрашивали.

     — Дубинки хочешь? — Дубачка была сильно зла. Я был последним. Стоял один в изорванной одежде и без мешка.

     — Ну, идём, — она придала мне дубинкой направление.

     Я вошёл в пустую камеру. Сильный удар резиновой дубинкой по спине.

     — Хочешь ещё?

     — Хочу. Только не гладь больше, не надо. Ударь, так, как хотела бы ударить убийцу. Конченую мразь.

     Я упёрся руками к стене, ожидая удара.

     Шелест перелистываемых страниц. Удара не последовало.

     — Юр, но ведь ты защищал свою женщину? За что же тебя так...

     — Я отнял жизнь у двух людей. Третий скончался в больнице. Это справедливо. Я должен быть наказан. Ударь меня. Только не гладь. Ударь со всей силы.

     Она ударила. Я сложился пополам. Адская боль. Но мне это нравилось.

     — Ещё!

     — Нет, я выполнила твою просьбу, теперь проси, что хочешь.

     — Отдайся! Прям здесь и сейчас.

     — Юр я не могу. Я замужем, попроси, что-то другое

     — Курить хочу. Дай сигарету или папиросу.

     — Хорошо, я выполню, обещаю, — сказала она и крикнула, — в камеру его!

     Внезапно кормушка открылась и в ней показалась симпатичная мордочка дубачки.

     — Юра, лови, — передавая мне наволочку с сигаретами, сказала она.

     — Лена! Блядь, я просил только одну сигарету, а здесь, наверное, 50 пачек.

     — Юр, иди ты на хуй. У тебя было желание? Я его выполнила. В расчёте?

     — Неа. Позволь тебя в губки поцеловать?

     — Пошёл в жопу! Я же тебе сказала, что замужем.

     Кормушка закрылась. Кроме сигарет в наволочке оказался чай, сахар и сало.

     Иногда, глубокой ночью мы вели степенные разговоры. Больше всего мне нравилась Лена. Она не позволяла мне щупать сиськи и совать руки между ног, потому что была замужем. Зато, как оказалось, мы читали с ней одинаковые книги и смотрели одинаковые фильмы. Она часто просила меня извинить её за то, что ударила меня тогда.

     И если я её сильно попрошу, то она бросит своего мужа, и будет делать всё, что я захочу.

     Конечно, я не желал ей зла. И категорически был против. Однако она таскала мне постоянно, то сигареты, то еду. Я упрашивал её не делать этого. Но она всё равно это делала.

     — Юр тебя скоро убьют, но я постоянно молю Бога, чтобы тебя помиловали. Это не справедливо. Почему подонки ходят на свободе и творят свои гнусные дела, и им за это ничего не бывает? Юрочка прости меня, за то, что я тебя тогда ударила.

     — Лен! Блядь, ну хватит уже. Ты не виновата и не стоит просить у меня прощения. Я сам напросился. Получил и доволен.

     Ещё была Зоя. Я называл её Зайкой. Сначала она категорически отрицала всё и вся, а потом приподнимала кофточку и позволяла ласкать свои груди.

     Я ласкал, а другой рукой ласкал себя. Потом она вставала на табуретку, и я ласкал её между ног. Иногда мы кончали вместе. Зоя сразу убегала и не подходила до утра.

     Однажды ко мне в камеру подселили парня. Он не был смертником. Кажется, он поднялся с малолетки на взросляк, по достижению 18-тилетия.

     Его звали Влад. Он не был рассказчиком, но любил слушать. Я был у него мамочкой, рассказывающей на ночь сказки и разные истории, прочитанные из книг или придуманные из головы.

     Когда нас выводили на прогулку, многие кричали мне всякие гадости о нём, но я не слушал. Зайка перестала позволять щупать её, завидев у меня сокамерника, Лена, тоже, прекратила наши беседы.

     В один из банных дней, мы мылись в душе, Влад стал странно вести себя. То он стеснялся раздеться, то на вопрос потереть ли ему спинку, категорически был против. Со мной тоже творилось, что-то не ладное.

     У смертников есть поговорка: «Раз я скоро сдохну, то мине всё похуй!»

     Я подошёл к нему сзади и с силой прижался к его телу. () Мои руки стали, невольно, мять его сиськи нулевого размера. Мне вдруг, захотелось того с парнем. И это было вовсе не противно. Я просто хотел его. Я очень хотел выебать его в жопу прямо в душе. Ещё я хотел дать ему за щеку и в момент оргазма разбрызгать ему свою сперму на лице.

     — Юрочка, — сказал он, — я тоже этого хочу, но ты ведь не сделаешь мне больно?

     — Конечно, не сделаю, — растерялся я, помогая себе рукой.

     Владка отбросила мою руку и прошептала на ухо: «Не торопись, милый, потерпи до дома»

     Дома она протянула мне водяную смазку и со словами: «Теперь я полностью твоя», позволила заняться с ней любовью...

     Как она сосала? Толька тогда я понял, что женщины не умеют сосать. Потому что у них нет хуя и они не знают, что нравится мужчине. А её жопа? Бывало я ебал её по пять раз на дню. И раком, и боком, стоя и лёжа. Владка, как никто другой, чувствовала, когда надо сжать покрепче, а когда расслабить своё «влагалище». Кончали мы по-обыкновению вместе.

     Кажется, я был счастлив. Судьба подарила мне любовь. Пусть и не женщину...

     Но настал день, когда мне сказали: «Выходи». Судьба вновь надсмехалась надо мной. Сказавшей была Лена. Она плакала, вытирая слёзы платком с Чебурашками и Крокодилами Генами. Владка упала на колени и дико вопила: «Юрааааааа! Не бросай меня! Я умру без тебя!».

     Нет, меня не расстреляли. Заменили на 15 лет. Но я никогда больше не встречал ни Лену, ни Зайку, ни Владку. Если они живы — счастья им и любви, а если нет, пусть земля будет им пухом.