Да, я хочу тебя! Хочу!
Но меньше, чем хотелось бы...
(В. С. Высоцкий)

     Новый год в одиночестве — это моя мечта уже на протяжении восемнадцати лет. Вечные корпоративы, родственники, приставучие псевдо-друзья, которые врываются в самый неподходящий момент и начинают пьяно поздравлять и лезть целоваться и дарить какие-то совершенно ненужные вещи. Ненавижу. Просто терпеть не могу. У меня волосы на ногах дыбом встают, как вспомню последний новый год. Хрен с ним, родители. Ну, посидели, выпили под бой курантов, и я засобирался домой. Приезжаю, а мне там моя уже бывшая девушка сюрприз устроила. Толпа друзей, методично разносящих мою квартиру. А ведь мы с ней решили в романтической обстановке, исключительно вдвоём отметить этот «чудесный» праздник. Я даже хотел сделать ей предложение. Но после такого... Не-е-ет!

     Короче, в этом году я начал действовать радикально. Купил родителям путевку, отправил их на праздники в Прагу (они давно мечтали), на работе взял отпуск, друзьям и знакомым сказал, что еду вместе с родителями в Прагу. Свобода, тишина, спокойствие! Долгожданное одиночество. И почему я не додумался до этого раньше?

     Заехал в супермаркет, продуктов набрал, затарился вискарем (никакого шампанского), приехал домой, до нового года несколько часов оставалось. И тут я вспомнил. Растяпа! Диск с фильмом, который я так мечтал посмотреть в своем новогоднем одиночестве! Вы будете смеяться, вы будете удивленно приподнимать брови, но я, взрослый тридцатилетний мужик, влюблен в фильм «Чародеи» (в свое время зачитывался Стругацкими). Благо круглосуточный видеопрокат недалеко от дома. Пришлось одеваться и снова топать на улицу.

     В прокате фильма не оказалось, мне сказали, что последний диск забрали прямо передо мною минут пять назад. Злой, я вышел из проката. Как оказалось, веселье только началось. Народу на улицах практически не было, все уже дома, возле елок или в кабаках, готовятся к часу «Х».

     Всё началось с крика. Отчаянного крика, доносящегося из соседней подворотни. Ну что мне оставалось делать? Конечно, я полез в драку. И, конечно, победил. Хотя, что там было побеждать. Несколько торчков. Ломка, видимо, близко. Твари обнаглевшие. Ненавижу наркоманов. У людей праздник... Кстати, что там с этим бедолагой, которого я у них отбил?

     Он лежал на животе в жидкой каше грязи и растаявшего снега (глобальное, мать его, потепление) и признаков жизни не подавал. Я присел рядом с ним на корточки и осторожно перевернул на спину. Он открыл глаза, судорожно вцепился в мою куртку и прошептал разбитыми губами:

     — Диск? Диск целый?

     — Господи, какой диск? Ты сам-то цел? Где болит? Встать сможешь?

     А этот ненормальный все о каком-то диске вспоминал. Я огляделся, неподалеку действительно валялась раздавленная коробка. Поднял, осмотрел, диск по счастливой случайности не пострадал. Фильм — «Чародеи»! Какая извращенная дама, моя удача.

     — Цел твой диск. Поднимайся, пойдем.

     — Куда?

     — Ко мне, разумеется. Куда ж еще тебя в таком виде. Помоешься, своим позвонишь.

     Я попытался поставить его на ноги. Не получилось. Он как-то весь обмяк и повис у меня на руках.

     — Ногу, ногу больно.

     — Господи, — правая нога у него была вывернута под каким-то неестественным углом, — ну здравствуй, жопа новый год!

     Пришлось взять его на руки, как кисейную барышню. Да и весил-то он, надо сказать, как барышня. Легкий совсем, невысокий. Хорошо, если до плеча мне достанет (ну, это легко представить, если вспомнить, что я чуть-чуть ниже двух метров). Смешной, протестовать пытался, да только надолго его не хватило, то ли отключился, то ли просто успокоился.

     — Да, весёлый будет праздник, — подумалось мне, когда я пытался открыть дверь своей квартиры с незнакомым парнем на руках.

     Осторожно опустил его на пол прихожей, быстро разделся сам, попытался раздеть его. Легкую кожаную куртку снял без проблем, а вот с кроссовкой на правой ноге возникли проблемы. Ступня распухла, и безболезненно снять не получалось. Плюнув на все, я принес ножницы и разрезал злополучную обувь.

     — Тебя как зовут-то? — спросил я у своей бледной находки.

     Он открыл глаза, посмотрел на меня в упор, помолчал несколько секунд и прошептал:

     — Даня. Данила.

     — Очень приятно, Даня-Данила. А я Александр. Я думаю, стоит вызвать «скорую». Скорее всего, просто вывих, но лучше перестраховаться, да и не мешало бы осмотреть тебя. Хорошо, если только ногой отделался. Ты бы своим позвонил, предупредил, чтобы не волновались и забрали тебя, — я протянул ему свой сотовый.

     Он снова несколько секунд смотрел на меня.

     — Мне некому звонить.

     — Что значит «некому»? Родители? Друзья? Жена, в конце концов, — удивленно спросил я.

     — Я не женат, недавно переехал к вам из другого города, так что друзьями не успел обзавестись. Да вы не волнуйтесь, Александр, я в соседнем от вас доме живу. Вы мне не поможете еще раз — до дома добраться? Кстати, я вас так и не поблагодарил за помощь. Огромное вам спасибо, они ведь могли убить меня.

     Он серьезно посмотрел на меня и, взяв мою руку, пожал её. Его пальцы буквально утонули в моей лапе. Какой он весь миниатюрный, изящный. И во взгляде благодарность и тихая грусть. Ну, в общем, я не смог... не смог обречь его на одиночество, да еще в таком состоянии. Я же не зверь, в конце концов. Да и сдается мне, что он не доставит мне много хлопот. Тем более мне все-таки удастся посмотреть любимый фильм, пускай даже и в компании нового знакомого.

     — А знаешь что, Даня-Данила? Оставайся у меня. Я как раз хотел посмотреть «Чародеев» — мое любимое кино, стыдно признаться. Взрослый мужик, а в сказки верю. Мне, кстати, тридцать, а тебе сколько?

     — Двадцать восемь, — ответил он и улыбнулся.

     Вот черт! Никогда бы не подумал, что способен растаять от одной только улыбки. Столько в ней было тепла и искренности. Двадцать восемь? Да не тянет он на двадцать восемь. Выглядит как пацан. Хотя... Глазки умные, взрослые такие глазки. Карие, почти шоколадные, еще бы темнее и уже было бы не разобрать, где зрачок, а где радужка. И ресницы. Ресницы шикарные. Моя бывшая за такие удавилась бы.

     — Почти ровесники, — улыбнулся я в ответ, — штаны с футболкой снять сам сможешь?

     — Зачем? — Даня-Данила смутился. Уши запылали.

     — Затем, ты же не хочешь мне весь диван извазюкать? Я пока что-нибудь чистое принесу, — ответил я, выходя из прихожей.

     Я достал чистые домашние брюки, рубашку. Даня-Данила стоял в прихожей, неловко опираясь на стену и виновато глядя на меня.

     — Штаны снять не получается, ногу больно.

     Действительно, мокрая джинса плотно облепила больную конечность и сдаваться без боя не хотела. Пришлось снова прибегнуть к помощи ножниц. Ноги как у девчонки, стройные, длинные, почти без волос, гладкие. Кожа тонкая, светлая. Нежная. Вот черт! Я запретил себе думать о ногах Дани-Данилы. Ясно, почему эти торчки на него напали. Даня-Данила не производил впечатления человека, который может дать отпор.

     Осторожно сняли штаны совместными усилиями, помог ему переодеться, рукава и штанины пришлось подкатать. Рубашка на нем так вообще болталась как на вешалке. М-да, весил он, наверное, килограмм на тридцать — сорок меньше, чем я. Хотя лишнего веса во мне не было, я сам по себе здоровый, еще три-четыре раза в неделю спортзал, форму надо поддерживать.

     Отнес его в ванную прямо на руках, а чего лишний раз больную ногу насиловать. Он лицо от крови и грязи оттер, руки сполоснул (тоже в ссадинах и мелких порезах). Потом я его оттащил в гостиную, посадил на диван, сунул пульт от телика, а сам пошел «скорую» вызывать и ужин праздничный готовить. До нового года оставалось два с половиной часа. «Скорая» приехала через час. Врач, трезвый, неулыбчивый, замотанный, (понятное дело — праздники, а ему дежурить) осмотрел Даню-Данилу, сказал, что с ногой ничего страшного, вывих. Мы с ним вдвоём быстро его вправили, потому что, как объяснил врач,...

  хирург уже в драбодан и в больницу ехать смысла нет. А вот по голове бедолаге попало знатно, сотрясение, и ребра уж слишком помяты. Вкатил обезболивающее, перемотал Данилу эластичным бинтом и отбыл. Я по-быстрому накрыл на стол. Пара салатов, закуска, мясцо, курица-гриль, вискарь, фрукты. Даня тихо спал на диване, видимо обезболивающее основательно его подкосило.

     Я устало опустился рядом с ним на диван. Какой он все-таки женственный. Хрупкий, по-другому и не скажешь. Странный, как будто с другой планеты, вроде и почти мой ровесник, только больше на ребенка похож, беззащитный. А еще я поймал себя на мысли, что он меня возбуждает. Блин! Я, конечно, догадывался о своей бисексуальности и трагедии из этого не делал, пару раз были инциденты. Ну, ничего так, но с бабами интереснее. А тут... Неожиданно, в общем.

     Я осторожно потрепал по плечу свою находку, уютно свернувшуюся в калачик, неловко выставив при этом больную ногу.

     — Даня-Данила, ты так весь праздник проспишь.

     — А? Ммм, — он зевнул, потер ладонью темный ежик волос на макушке, — прости, что-то меня...

     — Да ладно, через час новый год наступит. Извини, шампанского нет, не люблю я его. Виски подойдет?

     Даня-Данила неожиданно смутился.

     — Я вообще-то почти не пью. Меня развозит сильно.

     Развозит, значит? Хм, это интересно, подумалось мне.

     — Да ладно, за праздник, — я плеснул виски на два пальца в пузатый стакан. Добавил льда и протянул ему:

     — Спасибо.

     У меня аж мурашки по спине пробежали, когда наши руки случайно соприкоснулись. У него такие тонкие, такие длинные, прохладные пальцы. Он, кажется, заметил мое замешательство и покраснел. Блин! Я же взрослый, умеющий держать себя в руках мужик. Не может этот легкий румянец на таких высоких скулах вызывать у меня дикий стояк! Не может, не может, не может. Может! И еще как. В штанах тесно. Я неожиданно для себя спросил у Дани-Данилы:

     — А почему ты еще не женат? Еще не встретил подходящей кандидатуры?

     Он почему-то замялся и снова покраснел.

     — Э-э-э... Александр, что вы думаете об однополой любви? — в лоб спросил Даня, отведя глаза в сторону.

     — Хм, да как сказать, ну есть, ну нравится людям, кто я такой, чтобы судить.

     Я заметил, что Даня с облегчением выдохнул.

     — Дело в том, что я как раз женщинам предпочитаю мужчин. Мне с ними комфортнее, — он тихо рассмеялся, — знаете, очень удобно, когда у партнера не случается критических дней, не болит голова, и он ничего не имеет против пива и футбола.

     Даня сделал большой глоток виски, но, видимо, сил не рассчитал и закашлялся. Я похлопал его по спине. Он согнулся пополам и слабо застонал.

     — Ой, блин! Прости. Ребра, да?

     Даня только кивнул.

     — Врач сказал, что если совсем плохо будет, то нужно мазью какой-нибудь намазать, полегче станет. Снимай рубашку. Слушай, а давай я тебя в спальню отнесу, здесь не слишком удобно, стол мешает, да и тебе толком не вытянуться.

     Он только кивнул. Я осторожно, почти нежно взял его на руки, стараясь не растревожить заново боль, и понес в спальню. Блин! Ну ведь совсем же ничего не весит. Или он — пушинка, или я слишком тяжелый. Бережно уложил его на свою широченную кровать. Начал медленно расстегивать на нем рубашку. Случайно коснулся соска, он сдавленно застонал.

     — Тебе больно? — участливо спросил я, прекрасно всё понимая.

     — Н-н-ет.

     Черт! Перестань сейчас же краснеть, в конце-концов, или я изнасилую тебя прямо вот здесь! Рубашку я с него все-таки снял. Аккуратно перевернул его на живот, оседлал сверху, начал разогревать в ладонях мазь.

     — Тебе не тяжело? Я все-таки не маленький.

     — Все нормально, — промычал Даня-Данила, уткнувшись в подушку.

     Вот что-что, а массаж я делать умею. И не только расслабляющий. Даня под моими ладонями плавиться начал. Тихонько стонал и урчал. Спина у него шикарная. Плечи не слишком широкие, кожа нежная, мягкая, мышцы есть, но не раскачанные, талия узкая. Вот только кровоподтеки на ребрах все портили. Эх, встретил бы я этих уродов еще раз! Я слез с него и перевернул на спину.

     — Не больно? — еще раз участливо спросил я. Даня-Данила покраснел и зажмурился.

     — Нет, но... Прости, просто я давно ни с кем не был, вот и... Черт! Извини! Не думал, что так получится! Зря я остался.

     У него встал. И он был готов сгореть от стыда. О боже! Как пацан! Ну натуральный ребенок. И ведь ему даже в голову не пришло, что я мог его спровоцировать намеренно. Все, я больше не могу слушать этот поток извинений и сдерживать себя. А хрен с ним, будь, что будет, подумал я.

     — Т-ш-ш, — я приложил палец к его разбитым губам и мягко поцеловал.

     Он от неожиданности приоткрыл рот и позволил моему языку беспрепятственно проникнуть внутрь. Он пах виски и на вкус — виски. Опьяняет. Сладко. Он видимо очнулся, резко прервав наш поцелуй, испуганно посмотрел на меня.

     — Саш, ты чего? — я проигнорировал его вопросы и начал выцеловывать свое имя на его шее.

     Он возбуждающе застонал. Чувственный мальчик. Он пытался сопротивляться. Но как-то я в искренность этих попыток не поверил и просто завел его руки за голову и, придерживая одной рукой, другой начал гладить его грудь и такой соблазнительный плоский живот. Посмотрел ему в глаза, а он чуть не плачет. Губу закусил и глаза на мокром месте.

     — Ты чего, маленький? — напугал я его, что ли, своей напористостью?

     — Саш, ну зачем я тебе, а? Развлечься решил? Саш? — и жалобно так на меня смотрит.

     Блин! Да ведь я действительно его напугал. Ой, дура-а-а-ак. Он же не баба в конце-концов, которую на улице сняли перепиха ради, у него же гордость. Ну, почему я сначала делаю, а потом думаю. Ему же, наверное, романтики какой-то хочется, прелюдий. Я отпустил руки, обхватил ладонями его лицо, заглянул в глаза. Осторожно поцеловал в висок, потом слизнул готовые вот-вот сорваться слезы.

     — Прости дурака, — пру на пролом, — Прости малыш, давай все сначала? — я протянул ему руку, — Александр.

     — Даня. Данила, — исправился он и пожал мою ладонь, я взял его тонкие длинные пальцы и прижался к ним губами.

     — Знаешь что, Даня-Данила, а пойдем «Чародеев» смотреть? Это, между прочим, мой самый любимый фильм.

     — И мой, — застенчиво признался Даня.

     Вроде повеселел. Я взял его на руки и понес в гостиную. Осторожно посадил на диван, сунул стакан виски с растаявшим льдом, подумал, долил еще, бросил льда, пододвинул фрукты поближе, что бы ему ни пришлось тянуться за ними. Несколько секунд смотрел на него, подошел, взял за подбородок и нежно коснулся разбитых губ. Диск должен быть в прихожей. По крайней мере, я его где-то там в последний раз видел. Грязная коробка лежала рядом с разрезанной кроссовкой. Вернулся, поставил диск в проигрыватель, устроился поудобнее на диване. Даня, стараясь не привлекать моего внимания, беспокойно возился на своем месте.

     — Малыш, что-то не так?

     — Да нет, просто устроиться не могу, все болит, укол отпускает наверное.

     Я осторожно притянул его к себе. Даня положил голову мне на плечо, поудобнее на мне устраиваясь.

     — Ногу вытяни, — я обнял его, он вздохнул, но ничего, вроде не испугался, — тебе ребра не больно? — прошептал ему на ухо.

     — Нет, кажется, нет, — он откинул голову и повернул ее на бок.

     Какая шея! Шеи мой фетиш. Фильм начался. Да плевать мне было на фильм! А Даня-Данила смотрел с увлечением, тихонько подпевал, смеялся. Я поглаживал его пальцы и гипнотизировал шею. Не выдержал, наклонился и провел по ней языком. Почувствовал, как напряглась его спина. Но вроде, открытых протестов не последовало. Хотя в первый раз тоже. Уж лучше остановиться. Уткнулся носом в его макушку и попытался смотреть фильм.

     Нет, это пытка какая-то! Вот он, твой кусочек секса, лежит у тебя на руках, пьет из одного с тобой стакана, с удовольствием ест виноград из твоих рук, а ты даже сделать ничего не можешь, потому что боишься спугнуть. Даня-Данила перестал ...   подпевать и есть виноград, задремал. Я аккуратно выбрался из-под него. Укрыл его пледом. Тихо убрал со стола. Закинул его шмотки в машинку, выключил телевизор. Расстелил постель.

     Даня-Данила даже не проснулся, когда я взял его на руки (это становится привычкой) и понес в свою спальню. Стянул с него рубашку, брюки, от греха подальше натянул на него свою футболку (не ровен час сорвусь, если он вообще в одних трусах будет, у него такая шелковая кожа). Даня причмокнул во сне губами, слабо застонал и прижался ко мне. Вот черт! Черт, черт, черт! Я поймал себя на том, что снова начал возбуждаться. Нельзя. Я же себя в руках держать не умею. Я же ему больно сделаю. Он же испугается. Всё! Спать, мать твою! Я повернулся на бок, прижимая Даню к себе и стараясь не причинить ему боли. Вот блин, новый год отметил. Ну ни фига себе. Только бы Данила завтра никуда не свалил. Выходные, все равно ведь. Да и куда он с больной ногой. Значит, у меня еще в запасе время есть. А ведь прав он! С бабами куда как сложнее. Может быть, если я не буду торопиться... И ведь у него, судя по всему, никого нет. Если он согласится, мы могли бы... Я уснул.

     Просыпаться было сладко, горячо. Или не просыпаться? Мне снится. Конечно же! Мне снится, как чьи-то горячие ладони гуляют по моему телу, чьи-то пальцы зарываются в мои волосы, гладят живот, дразнят. Чьи-то губы жарко дышат в шею, зубы кусают мочку уха, влажный язык по ключице. Не хочу просыпаться. Хочу спать вечно, видеть этот сон. И гибкое тело трется об меня, пальцы бегут по ребрам, гладят живот, ныряют под резинку трусов. Поглаживают стоящий колом член. Как же сладко, волнующе! Спина сама собой выгибается. А губы находят мои губы. И шепчут в них, что со мной хорошо. Я не выдерживаю. Я набрасываюсь, я прижимаю к постели свой мираж. А он и не мираж вовсе, он испуганно глядит на меня своими огромными глазищами. Вот черт! Вот зарекался же не пугать, больно не делать и снова.

     — Даня, Данечка, ну прости идиота, ну не сдержался, — трусь носом об его плечо, как провинившаяся собака, целую, нежу, ласкаю.

     А он и не против вовсе, задыхается под моими поцелуями. Задираю на нем эту идиотскую футболку, грудь ласкаю, живот, каждый синячок, каждую царапинку целую, чтобы меньше болела и скорее заживала. Глажу эти замечательные ноги, бесконечно длинные, изящные. Ох, блин! И, наконец-то, шею можно целовать свободно. Даня на каждое мое движение отзывается, послушный, нежный. Прикусил чуть кожу на шее, а он уже стонет. Одной рукой его придерживаю, а вторая трусы стянула, член его гладит, а он губу прикусил и только что не урчит. Сжал чуть посильнее, погладил головку.

     — Саш-а-а-а, — протяжно так, с надрывом.

     — Что «Саша»? — усмехаюсь, а сам не останавливаюсь, — хочешь меня о чем-то попросить?

     — Да-а-а, Саша, пожалуйста, — блин, я скоро сам с катушек слечу, такой у него голос хриплый, тягучий.

     — Что «пожалуйста»? Остановиться? — нет уж, играть так до конца.

     — Нет! Быстре-е-е, да! — Он выгибается в моих руках, когда я увеличиваю ритм, — мм-м-м-м, да-а!

     Ох, какое у него лицо, когда он кончает, какой он красивый. Со вздохом, я прям чувствую, как он дрожит в моих руках. Податливый, шелковый, теплый. Я осторожно глажу его. Он пару минут тихо лежит, а потом снова начинает меня целовать, ласкаться.

     — Я тебя хочу... чтобы ты... — он краснеет.

     Сложно не понять, чего он хочет. Я улыбаюсь, перегибаюсь через него, роюсь в тумбочке. Где-то там смазка валялась. Господи, как же он краснеет сексуально! Кожа светлая, пятна такие яркие, на скулах, как будто румянами нарисованы. Я торопливо выдавливаю смазку на пальцы, он чуть испуганно смотрит на меня из-под ресниц. Целую его, что бы ни вспугнуть. Меня-то уже не остановишь! Мягко переворачиваю его на живот, целую лопатки, шепчу какие-то глупости о крыльях, он вроде бы расслабился, медленно ввожу в него один палец. Сдавленный стон, двигаюсь в нем, ищу простату, добавляю второй палец и продолжаю двигать уже двумя, пока он не начинает сам двигаться мне навстречу и насаживаться на них.

     — Саша-а-а, м-м-м-м...

     — Тебе больно? — я долго могу его так мучить.

     — Саша, трахни меня уже! — вот значит какие мы слова знаем? Неожиданно! Но это одно из тех предложений, от которого невозможно отказаться.

     Я ложусь на спину и притягиваю его к себе, он неловко перекидывает через меня больную ногу. Снимает через голову футболку. И я впервые вижу его совсем без одежды. Придерживаю его бедра. Какая у него задница классная! Упругая, небольшая, как раз в мою лапу помещается. Он чувствует на себе мой жадный изучающий взгляд, стесняется, закрывает глаза, упирается ладонями в мою грудь и начинает ме-е-е-едленно насаживаться на мой член. Чертовски медленно. Он издевается надо мною. Тесно, узко, жарко! Он что ли девственник? Плевать! И тут он начинает двигаться.

     — Да-а-аня, — я вцепляюсь пальцами в его маленькую сладкую задницу.

     Он задыхается и ускоряет темп. Одной рукой придерживая его попку, другой беру член и двигаю рукой в такт движению. Данила выгибается, громко стонет, я чувствую, что вот-вот кончу, начинаю быстрее двигать рукой. Чувствую, что на пальцы начинает течь что-то теплое, липкое. Кончаю. Он падает мне на грудь без сил. Я целую его куда-то, кажется в висок. Он на секунду открывает глаза, улыбается и засыпает. Я не шевелюсь. Мне сонно и лениво. Мне хорошо. Мне приятно чувствовать его на себе. Он, кажется, совсем заснул, я обнимаю его, осторожно, чтобы не задеть синяки на ребрах. И засыпаю вслед за ним.

     — Саш, Саша! Ты где?

     Я на кухне, пытаюсь соорудить перекус. Даня сидит в постели, прижимая к груди простыню, чем-то подавленный.

     — Привет, малыш, жрать готовлю, а что?

     — Мне бы одеться и...

     — Ты домой собрался? — мне как-то холодно стало, — я думал, что ты останешься. Ну, у тебя нога болит и все такое, кто-то же должен за тобой ухаживать, ты ведь ходишь даже с трудом.

     — А мне можно остаться? — он с надеждой посмотрел на меня.

     — Сам-то как думаешь? — спросил я, присаживаясь рядом с ним. Господи, да я никогда не поверю, что ему 28! Это каким же человеком надо быть, что бы всю детскую чистоту и непосредственность сохранить к такому-то возрасту и не разучиться краснеть?

     — Я вчера думал, что у тебя глаза серые, а они оказывается зеленые. И волосы светлее, чем у меня. Какой ты красивый, — он обвел кончиком своего восхитительного пальца мой нос и подбородок, — у тебя чудесные глаза. Ты метис?

     — Мама — кореянка.

     — А-а, это многое объясняет. И руки, я еще вчера удивился, какие у тебя сильные руки, — его ладонь нырнула в вырез моей рубашки, — ты вчера весь вечер протаскал меня на руках и даже не устал.

     — И еще столько же могу. Ты же совсем легкий. Сколько ты весишь? — откинулся на спину, закрыл глаза, он начал неторопливо расстегивать рубашку.

     — Килограмм шестьдесят, наверное, может меньше. Последнее время слишком много работы было, некогда поесть лишний раз, забегался совсем.

     — А ты у нас кто?

     — Архитектор, а ты?

     — МЧС, — господи, какие у него губы...

     — Ух ты! Людям значит помогаешь?

     — Малыш, если ты сейчас не остановишься... Давай сначала примем душ, поужинаем. Я за твои ребра переживаю. Голова не кружится? И как нога? Поза не слишком-то удобная.

     Даня тихо засмеялся:

     — Саш, в тебе кажется нереализованный материнский инстинкт проснулся.

     — Просто ты как маленький, я тебя знаю всего сутки, а у меня уже ощущение создалось, что ты себе шею на ровном месте можешь сломать. И выглядишь намного моложе своего возраста. И трусы у тебя с мультяшками, это как понимать? — я ухмыльнулся.

     — Мама подарила, — смутился Даня, — а ты когда их разглядеть успел?

     — Ладно, малыш, — я взял его на руки, — пойдем мыться.

     — А как же нога?

     — А мы аккуратно.

     Душ у меня большой, потому что я сам не маленький. И сделан, конечно же, с хитрым расчетом на то, что бы в нем было удобно трахаться....  

      Я ж не мальчик, в конце концов. Мне стесняться некого. Именно сегодня я по достоинству оценил задумку дизайнера — сиденье в кабине небольшое. Ну, типа запарился мыться стоя, мойся сидя. Трахаться на нем неудобно, я проверял, слишком низко. Зато Дане сидеть удобно и ногу лишний раз нагружать не придется. Что-то у меня «а мысли все о нем и о нем», как в песне, блин. Господи, я, кажется, влип. И кажется, мне это нравится все больше и больше!

     — Ты что, стесняешься меня? — я заметил, что Даня отводит взгляд и только что прикрыться не пытается.

     — Нет, — как-то слишком сдавленно ответил он.

     — И это после того, как ты просил меня о том, чтобы я тебя трахнул? Я думал, у нас больше нет секретов друг от друга.

     Я животом почувствовал, как он возбудился. И покраснел! Я нашел себе новое развлечение — заставлять его краснеть.

     — Ты какую температуру предпочитаешь? Наверное, погорячее, — и «чисто случайно» задел его член. Бедняга тяжело задышал и закрыл глаза.

     — Теплую, не горячую, теплую. У меня кожа, — он снова смутился, — как у девчонки. Слишком тонкая. Синяки легко остаются и подолгу не сходят, обжечься и обморожение получить для меня очень просто. И болевой порог, как мне кажется, именно потому же такой низкий.

     Я отрегулировал температуру воды, налил геля на губку, как следует вспенил.

     — Повернись спиной, обопрись.

     Он неловко развернулся.

     — Тебе не больно?

     — Немного неудобно, но терпимо.

     Я мягко провел губкой по изгибу его спины. Он настороженно замер. Губка скользнула ниже. И все-таки, какая у него задница шикарная. Я как следует намылил его слегка оттопыренную попку. Скользнул между ног, провел по внутренней стороне бедра, переключился на член и мошонку, мазнул по груди. Все, я больше не могу! Развернул его, подхватил под бедра, он схватился за мои плечи и я вошел в него без всякой подготовки. Он сдавленно охнул.

     — Саша... Больно.

     — М-м-м, потерпи чуть-чуть, малыш, сейчас станет легче, — в эту минуту я был готов ему луну с неба пообещать, лишь бы не останавливаться.

     — А-а-ах, Саша-а-а...

     Я почти рычал, вколачивая его в стену. Он обхватил меня своими длинными ногами и зубами вцепился в мое плечо. Ох! Хорошо-то как. Оргазм волной промчался по телу. Даня обмяк у меня в руках. Я по быстрому сполоснул обоих, завернул его в свой халат, сам просто намотал полотенце на бедра.

     — Задница сильно болит? — спросил я, накладывая ему в тарелку салат, глядя как он ерзает на стуле.

     — Есть немного, жестко ты меня, — взгляд полный легкой укоризны.

     Я поставил тарелку, подошел, встал рядом с ним на колени, положил голову ему на руки.

     — Извини, но ты такой соблазнительный, я не могу вовремя остановиться.

     — Давай в следующий раз немножко поаккуратнее, ладно? — он поцеловал меня в лоб, — а мясо есть? Я такой голодный!

     — Есть, ты жуй салат, я разогрею.

     Он задумался и начал пальцами выбирать из греческого салата кусочки сыра.

     — Дань, — ноль эмоций.

     — Данечка, — чуть громче.

     Он вопросительно поглядел на меня, не вынимая пальцев изо рта.

     — Если ты не начнешь есть вилкой, я попользую тебя на этом кухонном столе, вместо смазки будет сливочное масло. Не провоцируй меня на необдуманные поступки.

     Глаза из карих стали черными. Он взял еще один кусочек сыра и очень демонстративно облизал пальцы.

     — Да неужели?

     Он очень боится щекотки и без ума от белого шоколада, и обожает, когда я готовлю, хотя сам готовит не хуже. И терпеть не может фильмы с насилием. И жить не может, чтобы не напялить мою рубашку. Именно мою, несмотря на то, что с его молчаливого согласия я все его вещи уже давным-давно перетащил к себе. Говорит, что ему нравится, как я пахну. Как молодое, сильное животное. Он частенько зовет меня животным. (Специально для — ) Я не обижаюсь, потому что он произносит это так ласково, с придыханием. Он очень переживает когда я уезжаю в командировки и хотя дразнит меня мамочкой, сам ничуть не лучше. У меня сумка по швам трещит от теплых носков и домашней еды. Ребята на работе интересуются, когда же я познакомлю их с красавицей, которая так обалденно готовит? Потому что даже на простое дежурство у меня обычно с собой еды на пятерых.

     А когда я заболел (обычная простуда), он сутками от меня не отходил, орал благим матом (да-да, Даня, оказывается, умеет материться), когда я пытался встать из постели дольше, чем на пять минут. На день рождения я подарил ему щенка добермана (он вообще-то хотел лабрадора, но я их терпеть не могу, слишком добрые, слюнявые), так он его, назло мне, Пусей назвал. Так и живем втроем: я, Даня-Данила и, вконец разбалованный доберман по кличке Пуся. Хотя я теперь могу не переживать, что на него кто-то нападет. Избалованный Пуся разорвет глотку любому, покусившемуся на мое имущество. В те редкие моменты, когда мы с Данькой ругаемся, Пуся и на меня не очень-то добро смотрит. Совсем не добро.

     А еще у нас есть традиция — уже второй Новый год мы берем в прокате «Чародеев», смотрим вместе, а потом до умопомрачения занимаемся любовью. В общем, я счастлив. И Данька, без сомнения, тоже.