Я медленно перевернулся на спину и с наслаждением потянулся, аж спина захрустела. Ах, эти чудные утренние мгновения, когда можно одному вдоволь понежиться в постели. Бытует конечно мнение, что романтичнее всего спать в обнимку с любовником, но я так скажу агитаторам совместного сна: это вы просто не пробовали спать с Айком. Поди понежься в постельке, когда твою бренную тушку сжимают с силой тисков, аки сборщик налогов — свой мешок. Этот стон у нас песней зовется, ага, а эта удушающая хватка — нежными обнимашками.

     А попробуешь отползти от него — и сверху неумолимо навалится вся двухсотфунтовая гора мышц, ни вздохнуть, пардон, ни... пошевелиться. Можно только бессильно трепыхать кончиками пальцев в тщетных попытках выкарабкаться, и чувствуешь себя тогда аки таракан, попавший под пресс-папье. Еще можно поступать хитро — засыпая, класть голову Айку на руку. Тогда рука у него быстро затекает, и он ее убирает, освобождая немного личного пространства. Но рано или поздно он начнет придвигаться с неумолимостью горного оползня, и поскольку я сплю между ним и стеной, тогда ночь обычно заканчивается в позе все того же таракана под пресс-папье, но уже расплющенного по стене. Поэтому я так радуюсь, когда на рассвете чувствую твердый член своего любовника около ягодиц — это значит, что Айк сейчас по-быстренькому удовлетворится и отправится по своим делам, давая мне нормально отоспаться.

     Вообще я никогда не любил утренние потрахушки — утром я сонный и расслабленный, и не могу как следует ответить на ласки. Однако Айк от меня по утрам особой активности и не требует, а просто без лишних слов (и откуда за пару дней такая сноровка?!) смазывает свое орудие ароматическим маслом (у меня в борделе флакон медленнее уходил, чем с Айком), пристраивается ко мне и трахает мерными, укачивающими движениями. Поначалу я пытался как-то подмахивать, а сейчас даже глаза не всегда открываю. Как говориться: «Ужин на столе, будешь трахать — не буди». Думаю, не за горами тот день, когда эта старая шутка станет моей реальностью.

     Вот и сегодня, когда мы оба лежали на боку, Айк приподнял мою ногу и вторгся в мою расслабленную попку сначала намасленными пальцами, а потом своей твердой дубинкой. Я сквозь сон сжал ягодицы, чтобы ему было приятнее, а он пропустил руку под моим телом и крепко прижал меня к себе, вбивая в меня свой кол, впиваясь горячими губами мне в шею, царапая нежную кожу щетиной. Тяжелое дыхание у моего затылка ставало все более прерывистым, и внезапно он перевернул меня на живот, а сам лег сверху, не переставая трахать мою бедную дырочку. В борделе мы эту позицию называли... нет, не «таракан под пресс-папье», а «ложка в ложку». Дышать в такой позе не слишком комфортно, и я попытался как-то устроиться поудобнее, но видимо Айк принял мои шевеления за попытку бегства, потому что жестко схватил меня за запястья и прижал их одной рукой к кровати у меня над головой. Я мог только изгибаться, бесстыдно выпячивая задницу, чтоб ему было удобнее в меня входить, а до предела возбужденный Айк чувствительно покусывал мне шею и плечи, заставляя меня вскрикивать в такт укусам.

     Движения его члена становились все резче, и вдруг он приподнялся надо мной и потянул мои руки назад, грубо вынудив меня встать на колени, уткнувшись головой в постель. Айк буквально натягивал мою многострадальную тушку на свой горячий стержень, а я безвольной куклой подчинялся его требовательным ускоряющимся толчкам. Когда Айк влил в меня порцию своей спермы, то уложил мое обмякшее тело обратно на постель и сам лег рядом, не переставая меня обнимать. Признаюсь, этот раз был достаточно жестким, и хотя я жаловался было на чрезмерную нежность Айка, его неожиданная резкость болезненно отозвалась в выкрученных руках, покусанной шее и растраханной заднице. Я бросил взгляд на свои запястья — там отчетливо синели следы его пальцев. Чего-то я стал слишком капризным — нежность и романтика меня не устраивает, жесткий секс вот тоже раскритиковал. Быстро бордельную жизнь забыл, видимо.

     Айк видимо тоже заметил следы от своих пальцев у меня на запястьях, и неподдельно расстроился:

      — Прости, Далиен, я совсем силу не соизмеряю. Я не хотел тебе больно делать, правда.

      — Ничего страшного, меня бывало и больнее имели, — ляпнул я, не подумавши. Ой зря ляпнул, потому что Айк аж напрягся весь, и глаза потемнели от гнева. Знал ведь, что Айк ревнивее престарелого законного мужа какой-нибудь ветреной молодушки, и сболтнул такое, надо же. Нет, ну понятно, что я в борделе работая не разведением ландышей занимался, и ему это известно, но говорить о сексе с другими в постели с ним... Вообще от сладкой жизни мозги усохли. Я не на шутку струхнул, честно говоря, потому как об Айковом крутом нраве слава ходила громкая, и тех, кто умудрился выжить после того, как разозлил его, можно было сосчитать по пальцам одной руки. В горле как-то сразу пересохло. До двери добежать у меня шансов нет — я просто не успею вырваться из его хватки. Придется отгребать люлей сполна, будет мне наукой.

      — Кто? — угрожающе протянул он.

     Я промолчал. Ясно, что он имеет ввиду, но что я могу ответить?"Да десятка два-три клиентов-извращенцев, и еще городские стражники разок, когда поймали меня на мелкой краже, и еще как-то я попался празднующим победу наёмникам, а еще были пьяные матросы, и как-то пару раз мне нечем было расплатиться с лекарями и кабатчиками... но мы тогда с тобой еще не были знакомы, так что причин ревновать у тебя нет». Пожалуй, такой ответ может создать некоторую неловкость.

     Айк видимо тоже понял, что на самом деле он не хочет услышать мой честный ответ, и через некоторое время нарушил затянувшуюся паузу.

      — Далиен, — непривычно тихо сказал он, — меня злит сама мысль о том, что тебя какие-то ублюдки мучили.

     Ага, как же, я почти поверил, что ты именно из-за этого благородного повода так взбеленился. Ты ревнуешь просто, как ребенок, который не может пережить, что с его любимой игрушкой играл кто-то еще. Вслух я тебе этого не скажу, разумеется. Уф, ну кажись пронесло, и моя гроза орков вернулась к своему обычному рыцарско-романтичному настрою. Я тянусь к его губам, и мы снова сливаемся в нежном поцелуе, на радость всем почитателям дамских любовных романов. Вообще пугает меня эта его романтичность по отношению ко мне. Будь я его юной благородной невестой, то еще понял бы такое восторженно-куртуазное поведение, а так... так я себя комедиантом каким-то чувствую. Никогда не любил излишней пафосности.

      — Далиен, — вырвал меня из задумчивости голос моего юного господина и повелителя, — я давно хотел тебя спросить вот о чем: можно тебя еще как-то кроме полного имени называть. А то слишком официально получается.

     Ну, меня бывало по-разному называли, чаще всего «эй ты остроухий» или «эй шлюха», конечно же. Не то чтоб я такого обращения от Айка жаждал, правда, при всем моем неприятии пафоса. Ну вот такой я непоследовательный.

      — Родители звали меня Дани, — решил я ответить Айку чистую правду. Кроме них меня никто больше так не называл. Даже те, с кем я делил постель на неторговой основе, особо моим внутренним миром не интересовались. Или правильнее будет сказать духовным миром не интересовались, потому как внутренний бывал ими исследован ого-го как, особенно в районах, так сказать, входа и выхода пищи.

      — Дани, — Айк как-будто пробовал это слово на вкус, — красивое имя. Очень тебе подходит.

     Хм, уж не комплимент ли это был? Смотри Айк, еще пара куртуазностей, и я, как и подобает объекту любви настоящего рыцаря, откажу тебе в сексе до свадьбы. Ха, вот хохма-то была бы, небось благородные папенька и маменька пожизненную икоту схлопотали от такого известия.

     Айк быстро обтерся влажным полотенцем и приступил к процедуре одевания. Я хотел было надеть на него шелковую рубаху, в честь ...

 

     приезда какой-то его родственницы (вчера об этом вскользь упомянул лорд Хаардад за ужином, как всегда притворяясь, будто меня не существует, а еда с моей тарелки уходит сама по своим делам) но он отрицательно помахал головой:

      — Тетя Розамунда приедет только вечером, Дани, а я до вечера еще хочу сходить растрясти жирок, так что подавай доспех.

      — Как скажешь, — кротко отозвался я, удивляясь, какой именно жирок он имеет ввиду. За эти дни, что я живу с ним, успел выучить тело моего сахарного рыцаря досконально, и уж что-что, а жирок у него видел только на салфетке за ужином, да и тот был свиной али говяжий.

      — Дани, а ты со мной не хочешь потренироваться? — застал меня врасплох Айк своим вопросом. Видимо у него соревнование с самим собой на доведение меня до крайней степени удивления. Может, с офигевшим грызлом я ему симпатичнее кажусь?

      — По эдикту короля Стефана эльфам под страхом смерти запрещено носить оружие, обучаться боевым приемам и вступать в какие-то ни было драки, — тихо напомнил ему я.

     Да, этот эдикт трехсотлетней давности — одна из причин деградации моего народа. Попробуй, защити свою честь и гордость, если тебе запрещено даже думать о поднятии руки на человека, и люди прекрасно об этом знают. Эльфа можно безнаказанно толкнуть, избить, изнасиловать его или его жену — и он ничего не сможет сделать. Говорят, из талантливых танцоров получаются неплохие фехтовальщики. Может и из меня бы вышел, если бы мне можно было этому учиться. Может я не стал бы тогда терпеть издевки, приставания и насилие. Не стал бы зарабатывать своим телом. Не стал бы закрывать глаза и пытаться мысленно отрешиться от происходящего, когда меня одновременно пользовало несколько ублюдков, решивших слить лишнюю сперму за мой счет. Есть мнение, что шлюхам насилие особого вреда не причиняет. Те, кто так считает, просто сами ни разу не подвергались изнасилованию. Хм, а может я в силу своего соплежуйного характера все равно стал бы никчемной подстилкой, просто у меня не было бы удобного оправдания своему лузеризму. Такое тоже бывает. На других всю ответственность перекладывать легко, вон эльфы из Ясень-града и сопротивленцы же не покоряются эдикту.

      — Да, дурацкий закон, — пробубнил Айк, — итак не всех дрищей война забрала, дак еще и оружие запрещают.

      — Кого война не забрала, прости? — не расслышал я.

      — Дрищей. Которые секирой помахать не могут нормально, а про доспехи надеть я уж и вовсе молчу.

     Ага, то есть всякий, не таскающий на себе железок в половину своего веса, по айковскому мировоззрению является дрищом. Стоп, так это ж...

      — Так это ж и я тогда получается дрищ, — не сумел сдержать я обиженный возглас. Ну еще бы, я-то себя считаю весьма привлекательным.

      — Ну... — оглядел меня Айк с головы до ног, — зато ты очень красивый дрищ.

     Нет слов у меня на такую прямолинейность. Тоже мне, расист хренов.

     Когда Айк ушел, так и не заметив моей справедливой обиды, я еще некоторое время повалялся и решил вставать. Мой взгляд зацепился за массивную картину, висящую у изголовья кровати. На ней была изображена восточная ярмарка, пестреющая сотней разных красок, но было там и нечто, заставившее меня подозрительно нахмуриться. Изображение смуглой черноволосой красавицы, беззаботно улыбающейся надутому торговцу. На солнце краска на ее черных кудрях немного отблескивала, но один маленький кружок не блестел. Я подошел ближе. Так и есть, этот кружок — не часть полотна, он вырезан и аккуратно прикреплен с обратной стороны. Я попробовал отодвинуть тяжелую раму картины, но та была приколочена к стене на совесть. Пальцем я надавил на этот кружок, и он подался назад, не встретив сопротивления стены. Ага, значит это глазок для подглядывания, как интересно. Говорят, некоторых возбуждает, если за ними подглядывают, когда они трахаются. Говорят, некоторых возбуждает подглядывать, как другие трахаются. Говорят, через такой глазок можно запустить в спальню ядовитую змею или дунуть сильным ядом из трубочки прямо на лежащего на кровати. Ай-ай-ай, ну и кто же это у нас такой любопытный?

     Я вышел из комнаты и медленно прошел по коридору, ища, где может проход в альков для подглядывания. По всем прикидкам подходила неприметная дверца в комнатёнку, где слуги хранят метлы и швабры. Я оглянулся, проверяя, нет ли кого-то в коридоре, и скользнул туда. Так и есть, на стене, где должен быть глазок, висит какая-то пыльная (ну да, зачем слугам убирать там, где хозяева не видят?) картина. Я подошел ближе. А на запыленной раме виднелись свежие, не успевшие припылиться следы чьих-то пальцев. Я аккуратно положил свои пальцы на эти следы и легко отодвинул картинку. Вот и дырка в стене, и обратная стороная той картины в нашей спальне. Отодвинул кружок полотна — и хорошо просматривается наша с Айком постель. Так-так, ну и какой маленький извращенец тут подсматривает за межрасовым однополым трахом? Нет, мне не жалко. А вот Айк вряд ли будет рад таким свидетелям. Хм, как бы узнать, чьи любопытные глазки изучали все подробности наших забав.

     Я задвинул раму на место и наклонился, ища хоть какую-нибудь подсказку. Под картиной было темно, несмотря на приоткрытую дверь в коридор, так что пришлось искать на ощупь. Я нащупал на полу под картиной несколько валяющихся маленьких непонятных вещей и вышел в коридор, осматривать добычу. Фу, засохшая мышиная какашка, и стоило ради этого раком ползать по пыльной комнате? Только одежду зря запачкал. Так, а это что? Это старое перо для письма. Тоже мало о чем говорит. Может подглядывающему было лень дрочить и он себя пером щекотал. Кстати неплохой приём — я пробовал, особенно если щекотать чувствительный ободок головки члена... но кисточкой это приятней. Пучок из трех сушеных ромашек. Говорят, хорошо заваривать и пить от поноса. А от чрезмерного любопытства? Пузырек из под нюхательной соли. Тоже старый на вид — наверное когда-то в спальне были такие оргии, что подглядывающие только и успевали от переизбытка чувств в обморок хлопаться, а слуги им раз — и соль под нос для быстрейшего прихождения в чувства. А то жалко же — оргия идет, а зрители в обмороке, считай, народ зазря пыхтит друг на друге. Обрывок бельевой веревки. М-да, может кого-то из подглядывающих пытали: «Расскажи секрет, а то привяжем здесь и заставим смотреть, как на конюхе скачет твоя жена в триста фунтов веса! Рассказывай, или тебе конюха не жалко?» И шпилька. Вполне новая на вид женская шпилька для волос, украшенная жемчужинкой. Хм, интересно, часто служанки носят шпильки с жемчугами?

     Я пошел переодеваться, захватив с собой оную шпильку, хозяйка которой, судя по всему выходило, совсем недавно подсматривала за нами с Айком. Ой-ёй, знал бы, так хоть причесывался перед сексом и позировал для зрительницы. Нет, ну кроме шуток, нехорошо подглядывать за чужим счастьем.

     Ответ пришел с неожиданной стороны. За ужином, проходившем в гробовом молчании, поскольку меня лорд и леди подчеркнуто игнорировали, не снисходя даже до убирания презрительной гримасы с лиц, я заметил близняшек найденной мной шпильки. Больше десятка их украшало модную прическу матери Айка, леди Хаардад.

     На сей неожиданной ноте любой драматург закончил бы свою пьесу, в лучших канонах жанра. Однако жизнь от пьесы тем и отлична, что все моменты, хоть хорошие, хоть неприятные, приходится переживать сполна, и отлучиться в сортир, чтоб пропустить неприятную сцену, не получится, как бы ни хотелось.

     Вот это пердюмонокль, думал я, изображая крайнюю степень заинтересованности в отбивной с зеленью. А ведь леди казалась такой приличной и щепетильной! Или она просто хотела убедится, что противный эльф ублажит ее сына как полагается, и чтоб ее мальчику было при этом удобно лежать? Ну так насчет этого зря беспокоилась: уж в ублажении мужчин я поопытнее ее. Или может она как раз мастер-класс и хотела получить?

     Я вспомнил, как давеча лихо отсасывал у Айка на кровати, и чуть ли не покраснел. Айк тогда сел, расставив ноги, а я показывал чудеса оральной эквилибристики, и все это без помощи рук. И что это получается, его мать за этим всем следила???

     Четко я понимал только одно: Айку про это я не расскажу.

     E-mail автора: [email protected]