Пока я шел до его дома меня трясло так, что клацали зубы. От мысли, что опять он сделает со мной это, от воспоминаний, что было в прошлый раз меня просто колотило. Я охотнее лег бы под трамвай, чем под него, но — без аттестата с нужными оценками меня не возьмут даже в ПТУ, не говоря уж о таком престижном ВУЗе, про который мать пропилила весь мозг.

     И мне ясно дали понять, как именно я могу это заработать:

     Директор моей школы, Войтов, человек резкий и даже неприятный. Придирался он ко мне давно, и мог испортить жизнь еще больше, — школу не меняют перед самым выпускным. Но на сколько именно он может быть «резким», я убедился, когда он трахнул меня прямо в своем кабинете, заткнув рот моими же трусами, разъяснив напоследок: «Раз не умеешь работать головой, работай задницей!».

     Я не стал никому жаловаться: кому охота рассказывать, что тебя отпидарасили? А сейчас я шел к нему, убеждая себя, что терять мне уже нечего.

     К моему удивлению, когда он провел меня в гостиную, там было приготовлено все для романтического вечера: играла расслабляющая музыка, на столике стояли фрукты и бокалы, вместо люстры горел бра, разложенный диван представлял собой огромное ложе.

     Меня заранее затошнило, и поэтому когда Войтов разлил коньяк, я стал глотать стопку за стопкой, что бы хоть так отрешиться от того, что сейчас случится. Смирившись с неизбежным, я откинулся, опрокидывая махом очередную стопку. В голове уже приятно шумело.

      — Вот так, правильно, — Войтов сел рядом, — Расслабься. Я умею быть нежным.

     Он придвинулся еще ближе, обнимая за плечи, его рука скользнула под футболку и стала гладить меня по груди, иногда не сильно прихватывая соски. Он и правда отвел мне со лба волосы довольно ласково, и прижался к губам уверенным и властным поцелуем. Мои губы оставались плотно сомкнуты, и я ощутил, как он обводит их языком.

      — Не упрямься. Сегодня я не хочу делать тебе больно, — в его шепоте прозвучала ясная угроза, и я позволил его языку войти в мой рот.

     Так и не добившись ответа, Войтов переключился на мое ухо: он посасывал и тянул мочку, играя с ней,

      — Сними одежду, — распорядился он, жадно целуя мою шею.

     Я отстранился и послушно стянул носки, футболку и джинсы, бросив их прямо на пол.

      — Всю?

      — Нет, — он остановил мою руку, — трусики пока оставь.

     Когда я хотел сесть обратно, он опять остановил меня, разглядывая с удовольствием. От стыда я покраснел под этим откровенным жадным взглядом.

      — У тебя очень красивая фигура, — сказал он, — Ты ведь занимаешься спортивными танцами?

     Я безразлично кивнул.

      — Иди сюда, малыш.

     Я сел рядом, но он придвинулся ближе и опрокинул меня навзничь, продолжая гладить мне грудь, живот, плечи. Несколько раз его ладонь прошлась по бедру, но ни плавок, ни того, что в них он пока не касался.

      — Какой ты беленький, совсем не загорел. И гладенький — даже не бреешься наверно... Я давно на тебя смотрю, ты такой красивый... маленький принц... Мой ледяной принц.

     Я уже почти совсем перестал соображать от коньяка, и расслабляющих ласк, растворившись в этом жарком шепоте, и не пошевелился, когда Войтов аккуратно стянул с меня плавки.

      — Они тебе больше не понадобятся, — сказал он, отшвыривая их куда-то далеко, — Я куплю тебе другие, достойные твоей попки.

     «Попки!» я нервно хихикнул: у меня теперь не задница, не жопа, а попка, — сладенькая попка для папиков, которые покупают для нее трусики.

      — Твоя попка... такая кругленькая, крепенькая... маленькая попка... — Войтов повернул меня практически укладывая на себя и я был вынужден обхватить его за плечи, пока он гладил мои ягодицы. Его пальцы скользнули чуть дальше, дотрагиваясь до мошонки, и я дернулся, но он только крепче прижал меня к себе, так что я ощутил его напряженный член сквозь ткань брюк.

      — Расслабься, малыш. Сегодня твой вечер. Считай, что я извиняюсь.

     Войтов перевернул меня на спину, покрывая все тело мелкими жалящими поцелуями, а его пальцы добрались до моего вялого пениса.

      — Раздвинь ножки, — сказал он, слегка прикусывая сосок.

     О боже, еще никто не ласкал меня там, и тем более так! С удивленным смущением я осознал, что мой член тоже начинает возбужденно вставать. Когда его губы коснулись внутренней стороны бедра, я вскрикнул от неожиданности, и тут же почувствовал как головку охватывает влажное горячее кольцо. Я выгнулся со всхлипом, но он меня удержал.

     Конечно, я подрачивал, как наверное все ребята, но что это такое по сравнению с минетом в исполнении мастера, — а Войтов был мастером. Он посасывал, заглатывал, менял глубину и темп, нажим, его язык порхал по моему девственному стволу и яичкам, пока он придерживал меня за бедра. Крышу у меня унесло полностью, я стонал и извивался, выкрикивая в ответ, когда он останавливался, что бы растянуть эту изумительную муку:

      — Да!

      — Тебе хорошо, малыш?

      — Да!

      — Как тебе хорошо?

      — Очень хорошо...

      — Хм... слабенько, на троечку...

     И через несколько мгновений я кричал:

      — Невероятно... потрясающе... охуенно!

      — Так-то лучше, твердая четверка.

     Какая-то часть меня осознавала что происходит: мне отсасывает мужик, мой директор, а я визжу от удовольствия, и вот-вот спущу ему в рот. В момент оргазма я бурно разрыдался.

      — Ну что ты, малыш, — вобрав последние капли спермы, он приблизился, подбирая губами и слезы с пылающих щек, и продолжая ласкать рукой мой член, не давая ему опасть, — Что страшного, что тебе было хорошо? А тебе ведь было «охуенно»!

     Войтов поднялся, оставив меня лежать с бесстыдно раскинутыми ногами, и быстро разделся сам. Я содрогнулся, — а я-то уже начал надеяться, что сегодня он ограничится только ласками. Заметив мою реакцию, он поднял меня, усадив себе на колени, и мы опять выпили по стопке коньяку. Я ерзал ощущая голыми ягодицами его возбужденно стоящее «достоинство», готовое снова в меня ворваться.

     Войтов успокаивающе поглаживал мои плечи и спину, опять начал ласкать член. Я оказался сидящим перед ним на корточках с широко разведенными коленями, и опирающимся спиной на его грудь. Когда его большой палец уперся мне в анус, я невольно напрягся, плотно сжимая сфинктер.

      — Не бойся, малыш, сегодня не будет боли.

     Оказалось, что у него все продумано и приготовлено. Он вставил палец не глубоко, меньше чем фаланги на две, и терпеливо массировал мускульное кольцо, одновременно обильно смазывая канал. Я почти расслабился, хотя все равно потряхивало. Подчиняясь его руке, я совсем опустился на колени и прогнул спину, подставляя разработанную готовую дырочку.

     Больно все-таки было, хотя он и правда входил осторожно, а двигался плавно, не торопясь. Видно, у меня там еще не зажило до конца. Я против воли прижимался к нему, и постанывал, закусив губу. И все же должен был признать, что это было не сравнить с грубым жестоким надругательством, через которое я прошел по его милости.

     Я расслабился вслушиваясь в накатывающие на меня волны возбуждения. Это был профи — когда он стал стимулировать простату, я весь свернулся в пульсирующий комок наслаждения, и почти не ощутил, как в меня горячей струйкой выплескивается его семя. Несколько движений опытной руки, и я кончаю сам, просто растекаясь по его груди.

     Войтов выпустил меня из цепких объятий и опять поцеловал в губы, нависнув сверху.

      — Вот видишь, как это может быть приятно! А ты упрямишься, глупый.

     Я лежал под ним в состоянии тряпочки, не было ни мыслей, ни сил. Он поднял меня сам:

      — Тебе надо умыться.

     Я кивнул и пошатываясь двинулся в ванную. Отрицать очевидное не имело смысла, и тут уже не отговоришься мол, меня бедного изнасиловали. Вот так: в 17 лет не узнав девушку, я сам уже стал заправской «девочкой».

     Кажется, аттестат я все-таки получил, хотя и не совсем тот, что имелось в виду сначала. Вряд ли эта встреча была последней, и хорошо, если я сам не буду умолять его о свидании.