risu inepto res ineptior nulla est...

     поехали?

     1. ВСТРЕЧА В ПУТИ

     Я оказался

     в случайной компании...

     О голубых зашел разговор...

     тема избитая!..

     но — один парень

     заволновался, — типичный монтёр!

     Забеспокоился...

     Нервный... субтильный, — 

     право, такому лучше не пить! — 

     он то смеялся...

     то гневался сильно...

     и всё порывался кого-то убить...

     Кого?..

     Мы сидели под Петербургом

     в деревне глухой, занесённой снегом...

     а за окном

     бушевала вьюга...

     и мат прерывался взрывами смеха...

     Тема —

     избитая?

     В пьяном угаре

     под Петербургом семь молодцов

     «тему избитую»

     вновь избивали —

     дым содрогался от злых голосов...

     Громко

     кричали о пидарасах,

     пьяно смеясь над каким-то Серёжей...

     «Пидоры

     все!» И я соглашался,

     не признаваясь им, что я тоже...

     «Все!»

     (кроме этих, тесно сидящих

     вечером поздним под Санкт-Петербургом?), — 

     нервно кричал

     возбудившийся мальчик...

     А за окном куролесила вьюга...

     Я думал

     о них... о себе... и о многих,

     живущих и живших под вечной Луной...

     и что

     у монтёра стройные ноги...

     и что он такой же, как я, голубой...

     и что

     его тёмная ненависть — это

     неясное чувство, что он за бортом...

     Звенели стаканы

     в дыму сигаретном...

     вопило в монтёре его естество:

     кричал он —

     пристрастно, угарно и пьяно...

     а в этот момент австралийский моряк

     на сухогрузе,

     идущем в Панаму,

     юнге ломал пацанячий целяк...

     Громко

     смеялись они... а в Маниле

     в эти мгновения — что за страна? — 

     неутомимо

     друг друга любили

     два черноглазых, как ночь, пацана...

     С жаром

     кричали... а в это же время

     члены в сушилке стояли упруго —

     в воинской

     части южнее Тюмени

     два новобранца ласкали друг друга...

     Шумно

     они возмущались... а где-то

     в эти минуты в далёком Чикаго

     старший

     кадет молодого кадета,

     изнемогая, в гостинице трахал...

     Слушал я

     молча... а в Сан-Себастьяне

     в эти минуты французский матрос,

     голубоглазый,

     весёлый и пьяный,

     лапал мальчишку, целуя взасос...

     «Пидор!» —

     кричали... и в эти минуты

     парню Серёже где-то икалось, — 

     смачно

     его обсуждали, как будто

     в нём было дело... Вьюга металась

     под

     Петербургом... а в Кисангани

     в это же — в это же самое! — время

     трахались в зад

     африканские парни...

     трахались парни южнее Тюмени...

     дёргалось тело

     смазливого юнги...

     жарко сопели два голых кадета...

     я — в это время! — 

     под Санкт-Петербургом

     весело думал, дымя сигаретой,

     что

     у сидящего рядом монтёра

     стройные ноги... и что их на плечи

     я бы

     забросил, и — до упора...

     вмиг бы забыл он дурацкие речи!

     Никем

     не согретый

     в задроченном детстве, — 

     я таких в жизни видел не раз, — 

     он оказался

     со мной по соседству,

     несостоявшийся педераст...

     Пили...

     а рядом, в соседнем доме,

     под одеялом членом играя,

     мальчик

     Андрюша о мальчике Роме

     думал и думал... и, замирая,

     слушал

     Андрюша стенания вьюги, — 

     выла она, лютовала за стенкой...

     Мальчик

     Андрюша думал о друге,

     под одеялом сжимая коленки...

     2. КСТАТИ...

     бывает нечто,

     о чём говорят: «смотри, вот это новое»,

     но это было уже в веках, бывших

     прежде нас*:

     Адам,

     воспылавший к Еве,

     сотворённой из его ребра...

     Христос,

     тридцатитрёхлетний,

     выделявший ученика Петра...

     Зевс,

     влюбившийся страстно

     в отрока по имени Ганимед...

     Солон...

     Гиппократ... Гораций —

     великий античный поэт...

     Ионафан,

     Давида любивший

     (Первая книга Царств)...

     Нарцисс,

     над водой застывший...

     НЕТ ОТ ЛЮБВИ ЛЕКАРСТВ!

     Мифы...

     Легенды... Реальность...

     Куда мы ни бросим взгляд,

     гомо...

     сплошь! — ... сексуальность

     находим: за рядом ряд...

     древние

     греки... и иже с ними,

     жившие в давние времена...

     юноши

     Спарты... мужчины Рима...

     Античность — сплошная голубизна!

     Это —

     в Европе. И то же — в мире,

     от Азии до Америки Южной:

     мужчины

     мужчин изначально любили

     во все времена — отрицать не нужно!

     Солдаты...

     Философы... Полководцы,

     изменившие истории ход...

     и самый

     великий из них — Македонский!..

     Но даже бессмертные смертны...

     Вперёд

     время летело —

     пришло христианство,

     и с ним, как Янус, двойной стандарт:

     папы римские —

     Пий... Бонифаций... — 

     предпочитали мальчишеский зад,

     a смертных —

     простых! — на кострах сжигали

     как совершивших «содомский грех», — 

     две

     тысячи лет двойной морали...

     А мир неделим и един для всех!

     Микеланджело,

     Леонардо да Винчи —

     гении-геи на все времена, — 

     и Вовка,

     пацан симпатичный,

     который мне целку сломал

     в далёком

     цветущем апреле...

     мне было немного лет, — 

     муть

     подростковых томлений

     прорезал спасительный свет...

     Валерка,

     шептавший: «Тихо...»

     и — целовавший в губы...

     Герои

     античных мифов...

     Живущие рядом люди...

     Рыцари...

     Тамплиеры...

     Скульпторы... Живописцы...

     Пламенные

     революционеры...

     Смазливые гимназисты...

     Овидий...

     Поэт Жуковский...

     Поэт Михаил Кузмин...

     Композитор

     Пётр Чайковский...

     Автор «Сонетов» Шекспир...

     Лермонтов,

     написавший

     «Юнкерские поэмы» —

     сам

     юнкеров ебавший,

     как Байрон, не чужд был темы...

     Толик —

     весёлый парень! — 

     друг отшумевших дней...

     Не каждый

     десятый — Байрон,

     но каждый десятый — гей.

     Нужно

     десятки... сотни страниц,

     чтоб перечислить всех,

     кто

     был известен, был знаменит, — 

     не говорю о тех,

     кто

     не оставил в истории след,

     но тоже любил парней

     тайно ли,

     явно ли — разницы нет, — 

     каждый десятый — гей!

     («Этой

     статистике мы не верим!» —

     те говорят, по ком

     колокол

     звонит...) Г. В. Чичерин —

     дел иностранных нарком...

     Пётр Великий...

     Гай Юлий Цезарь...

     главный чекист Ежов...

     Гоша —

     из ЖЭУ смазливый слесарь...

     издатель Дима Лычёв,

     чью —

     об армейской службе — книжку

     я прочитал взахлёб...

     Ваня К.,

     краснодарский парнишка,

     на которого у меня встаёт...

     Я сам,

     пассажир транзитный,

     в детстве считавший, что

     быть

     педерастом стыдно, — 

     пацан, чьё детство прошло...

     Века

     пролетали, как миги...

     тащились — как черепахи...

     Что

     оставляем мы? Книги —

     любовь свою на бумаге...

     ШКОЛЬНИКИ

     КУРЯТ В СКВЕРИКЕ...

     ДОКУРЯТ... ПРИДУТ ДОМОЙ

     И БУДУТ

     ЛЮБИТЬ СВОИ ЧЛЕНИКИ —

     КАЖДЫЙ СВОЕЙ РУКОЙ...

     Смена

     тысячелетий...

     Жизнь — свеча на ветру...

     Может,

     я в Интернете

     завтра Тебя найду,

     и —

     станешь ...

  ты Антиноем...

     а может быть, Адрианом...

     ... Ветер

     за стенкой воет.

     Андрюша под одеялом,

     сжав

     в кулачке упругий,

     пышущий жаром уд,

     о Ромке —

     о лучшем друге —

     мечтает... и сладкий зуд

     в дырочке,

     туго сжатой —

     девственно-непроткнутой,

     тлеет,

     чтобы пожаром

     вспыхнуть через минуту...

     3. ДОМ НА ОБОЧИНЕ

     Мальчик

     Андрюша хочет...

     ... а рядом, в соседнем доме,

     пьяный

     монтёр бормочет,

     что он — лично он! — не гомик,

     что он —

     лично он! — не может

     понять, что за сладость, если

     парень

     в зад мужеложит

     парня... «Вот ты! — мы вместе

     сидим, — 

     ты можешь представить,

     что ты... « Я икаю: «Нь-ет!»

     «Вот!

     Ты правильный парень!»

     «Да!» — говорю в ответ.

     (В клейком

     безмолвном стоне

     пододеяльник, — в полночь

     рядом,

     в соседнем доме,

     мальчик Андрюша кончил...

     а где-то

     стучат колёса —

     поезд летит вперёд:

     в тамбуре

     у матроса

     пьяный студент сосёт...

     а где-то

     между ногами

     смутно белеет зад:

     койка

     скрипит в казарме —

     солдата ебёт солдат...

     а где-то

     смазливый школьник

     колени к груди прижал,

     подставив —

     всего за стольник! — 

     попу...) «А он сосал!» —

     и снова:

     «Кто б мог представить!» —

     я слушаю про Серёжу —

     про то,

     как его застали

     в сарае сосущим... «Рожу

     вообрази...

     придурок... « —

     смеётся монтёр — и снова,

     вдавливая

     окурок

     в тарелку из-под жаркого,

     он

     меня убеждает,

     что «педиков ныне море!»...

     «Точно!» —

     не возражаю, — 

     с пьяными я не спорю,

     и он —

     «пацан настоящий» —

     пьяно меня обнимает, — 

     я знаю,

     ч т о это значит...

     но делаю вид, что не знаю:

     в этом

     случайном доме,

     где сам я — случайный гость,

     негде

     ему, родному,

     ноги раздвинуть врозь,

     чтоб

     объяснить приватно,

     к т о он на самом деле...

     Смачно

     ругаясь матом,

     никем не проткнутый педик,

     не слышавший

     про Ахилла

     и друга его — Патрокла,

     мусолил

     неутолимо

     про то, как в сарае кто-то...

     и сызнова —

     вновь и снова...

     в сотый, быть может, раз! — 

     я слушал

     рассказ монтёра

     про чей-то чужой экстаз...

     Меня

     называя братом,

     он тискал моё плечо...

     И...

     можно бы, да... не надо, — 

     всю ночь я гасил торчок...

     ...

     ...

     ...

     А утром,

     шагнув с порога

     в белое море снега,

     я

     прокричу — ей-богу! — 

     в даль голубого неба:

      — Эге-ге-гей! — 

     и крик мой

     с веток сорвёт ворон...

     я кончил...

     во сне...

     4. POST SCRIPTUM

     В трусах было сыро... — 

     Сон

     приснился мне...

     и — как мальчик,

     я сладко во сне спустил...

     Ещё б

     не спустить! так смачно

     монтёр молодой вопил

     о педиках...

     о Серёже,

     сосавшем в сарае, — о

     гействе

     и мужеложстве

     так жарко вопил он, что

     когда мы —

     уже под утро —

     вдвоём на полу легли,

     укрывшись

     одним тулупом,

     я кончил под вой пурги...

     ... Легли

     мы с ним, «как мужчины» —

     строго спина к спине, — 

     без всякого,

     блин, интима

     уснули... но я во сне —

     привычка

     такая, что ли? — 

     к очку развернул лобок

     и, жарко

     обняв монтёра —

     вдавившись в него чуток,

     стал

     под тулупом общим

     через штаны о зад

     тереться,

     пока не кончил...

     Я, право, не виноват,

     что

     до сих пор мне снятся,

     как в юности, сны... и я

     во сне

     облегчаю яйца —

     кончаю во сне... Хотя

     для секса

     найти партнёра

     сегодня проблемы нет,

     но —

     выпало спать с монтёром,

     и я... его воплям вслед,

     словно

     сопливый мальчик

     в отроческих мокрых снах,

     обильно

     во сне испачкал

     спермой трусы и пах...

     «... он

     из-под душа, словно

     Зигфрид, навстречу мне

     вышел —

     смазливый, стройный

     мальчик...

     на писюне

     капли воды сверкают, — 

     взяв полотенце, сам

     медленно вытираю

     тело его...

     и там

     я вытираю нежно:

     отрока чуть нагнув,

     целку ласкаю —

     между

     двух половиной тру...

     Сладкий

     смазливый мальчик —

     бред? наважденье? сон?

     Став на колени, «пальчик»

     трогаю языком, — 

     членик

     торчит упруго...

     отрок — смазлив и юн...

     губы

     сжимая туго,

     жарко сосу писюн...

     Шелковый

     кустик черных

     над писюном волос...

     членик —

     горячий... твёрдый...

     Нравится? — Не вопрос!

     Вытер его — и в спальню

     сам на руках несу...

     свежесть его дурманит —

     в губы юнца сосу...

     Фрукты...

     Фужеры... Свечи...

     Пьём по глотку вина...

     Вьюжный

     московский вечер...

     а на душе — весна!

     Скрипочка Страдивари —

     тело его... смычок —

     мой язычок... — 

     играю

     между упругих «щёк»:

     юный

     смазливый школьник

     ноги раздвинул врозь —

     девственно

     сжатый «нолик»

     нежно целую... сквозь

     эти врата ни разу

     не проникал никто, — 

     мальчик

     с «мышиным глазом»

     стонет в экстазе...

     О,

     право же,

     он не думал,

     что можно ТАК любить!..

     В целку вжимаю губы...

     и —

     мой язык скользит,

     словно сверло, по кругу, — 

     жарко

     сопит пацан...

     дырочка сжата туго —

     заперты двери в храм, — 

     губы

     сильней вжимаю

     в нежный

     мальчишкин зад...

     Щёки его пылают...

     Негой струится взгляд...

     «Щёк» пацанячих нежность

     сводит меня с ума —

     губы

     вдавив в промежность,

     трахаю пацана,

     словно горячим жалом,

     кончиком языка —

     губы кусая, малый

     бьётся в моих руках...

     «Всунь туда... « — он бормочет...

     В голосе — страсти дрожь...

     «Выеби... — мальчик просит, — 

     выеби!!!»

     Невтерпёж:

     он прогибает спину,

     задик вздымая ввысь...

     Целочку вазелином

     смазываю...

     «Держись... « —

     я прошептал и цепко

     бёдра в ладонях сжал...

     замер мальчишка...

     крепко

     чудо в руках держа,

     в маленькую воронку

     членом упёрся —

     ну...

     вскрикнул мальчишка

     громко! — 

     сбил я ему

     резьбу...

     и —

     он в руках забился...

     Поздно, мой милый! Ох...

     медленно

     хуй вдавился

     в дырочку между ног...

     Пломбу сорвал я —

     «нолик»

     в букву большую «О»

     вмиг превратился, — 

     «Больно! — 

     заегозил он. — Бо...»

     Больно...

     Конечно, больно —

     всё-таки, в первый раз...

     Юный

     московский школьник...

     ВЕЧНЫЙ, КАК МИР, ЭКСТАЗ!

     ... Зигфридом из-под душа

     мальчик шагнул ко мне...

     Кто он?

     Сергей?... Андрюша?..

     Где —

     наяву? во сне? — 

     нежной горячей попкой,...  

     

     ойкая, крутит он?..

     Юный Ахилл?..

     Патрокл?..

     Или он —

     два в одном! — 

     словно

     царевич критский —

     маленький Андрогей?..

     ... ойкая,

     он двоился

     в пламени двух свечей:

     дёргаясь

     так и этак,

     задиком он вращал, — 

     бёдра сжимая крепко,

     я пацана качал...

     Выла

     за стенкой вьюга...

     и — не жалел я сил:

     хуй мой,

     обжатый туго,

     в храме любви скользил...

     О,

     эта норка между

     пышущих жаром «щёк»...

     две

     половинки нежных

     бились о мой лобок...

     Тени

     крестообразно

     дёргались на стене...

     Было ему тринадцать**,

     и —

     двадцать девять мне, — 

     был ли уже декабрь,

     или — январь ещё...

     ... жарко

     вдавившись в задик —

     между горячих «щёк»! — 

     кончил я...

     О,

     ПОД СЕНЬЮ

     ВЕЧНОСТИ — СЛАДКИЙ МИГ!

     Греческих академий

     классика...

     Ученик...

     8.

     Мальчик

     смазливый — в роли

     «мальчика», — неофит —

     хуем

     проткнутый школьник...

     ... До-

     христианский Крит —

     остров в Эгейском море,

     где

     тысячи лет назад

     считали, что опозорен

     мальчик,

     чей юный зад

     не возжелал мужчина, — 

     горе для всей семьи...

     нашедшим же

     половину —

     во славу

     гомолюбви! — 

     на Крите

     слагали песни

     в те дальние времена:

     жил мальчик

     с мужчиной вместе,

     как с мужем живёт жена.

     В древности

     знали твёрдо:

     ЮНОСТЬ БИСЕКСУАЛЬНА...

     ... крепко

     сжимая бёдра —

     выебав

     в жопу парня,

     в нежные полусферы

     пах я вдавил,

     кайфуя —

     храм

     освящая спермой,

     в попу струю тугую

     выпустил я...

     и время

     остановило ход...

     Кончил —

     иссякло семя... — 

     встретили Новый год, — 

     руки

     разжал я — мальчик

     медленно соскользнул

     с хуя... «***

     Куда,

     обманщик?! — 

     ... словно свечу задул

     кто-то... и я —

     проснулся...

     рядом монтёр лежал,

     по-геевски

     повернувшись

     задом ко мне... Я встал —

     вылез

     из-под тулупа,

     оставив горячий зад,

     который

     во сне я... Глупо?

     Но... я же не виноват,

     что

     этот монтёр так жарко

     всю ночь напролёт вопил

     о педиках...

     сам накаркал:

     уснули — и я спустил,

     прижавшись

     к очку монтёра...

     Я педераст... А он?

     Кто мы

     теперь? Партнёры?..

     ... Странноприимный дом,

     пронизанный

     вожделением,

     покину я поутру —

     кончится

     извержением

     ночь эта, — я уйду

     (от этого обалдуя,

     от этого сумасброда,

     от этого буйнопомешанного,

     пусть слушают этот пьяный бред

     его друзья... Он не знает

     основы основ всей философии,

     а именно:

     ПОЗНАЙ САМОГО СЕБЯ,

     он воображает, будто видит сучок

     в глазу ближнего своего,

     и при этом не замечает,

     что

     у него у самого

     торчит в каждом глазу

     по толстенному бревну. ****),

     оставив

     записку: ПАРНИ

     СПАСИБО ЗА — что? — НОЧЛЕГ

     Подумаю...

     и — добавлю,

     палкой взрыхляя снег:

     С НОВЫМ

     ВАС ГОДОМ! ПАВЕЛ, — 

     под

     куполом голубым

     я

     на снегу оставлю

     этот автограф им,

     в жизни

     не прочитавшим

     ни одного сонета —

     ни

     одного! — и даже

     не слышавшим о поэтах

     Дмитриеве... Уайльде...

     Уитмене... Кузмине...

     Монтёр —

     длинноногий парень —

     проснётся... и обо мне

     спросит:

     «А где же Паша?»

     Услышит в ответ: «Ушел...»

     «Жалко... « —

     невольно скажет...

     и — поспешит за стол,

     чтобы

     опохмелиться...

     Вот, собственно, весь сюжет

     про то,

     как пацан томится

     в свои двадцать девять лет

     и очень

     «не любит» — очень! — 

     Серёжу и голубых:

     над ними

     взахлёб хохочет,

     клеймит неустанно их,

     а

     в это же время где-то...

     А ранее — остров Крит...

     Солдаты...

     Юнцы... Поэты...

     Ах, как голова болит!

     Нальёт

     себе. Застаканит.

     И снова... О чём рассказ?

     О том,

     как обычный парень —

     нетрахнутый педераст —

     в деревне,

     от снега белой,

     под городом Петербургом

     томится

     душой и телом...

     мечется, словно вьюга,

     между

     своей ПРИРОДОЙ

     и ПОЛОВОЙ МОРАЛЬЮ, — 

     не

     для него свобода:

     вечно провинциальный,

     злится он,

     что не может

     сделать свой личный выбор,

     и...

     жарко клеймит Серёжу, — 

     ещё бы! ему обидно,

     что парень —

     Серёжа этот,

     застигнутый им в сарае —

     сумел

     одолеть запреты...

     Бедный монтёр! едва ли

     осознаёт

     он внятно,

     что не в Серёже дело...

     просто

     ему приятно

     порассуждать на тему...

     и он

     говорит... хохочет...

     стучит кулаком... грозит...

     Глупый

     пацан... А впрочем,

     кто ему объяснит?

     5. ПОСТПОСТСКРИПТУМ

     (варианты последней строфы)

     1. Никем не проткнутый, в школе

     он чаще других парней

     ругался словечком «гомик»,

     и вот — извращённый гей.

     2. «Педики!», «Пидарасы!» —

     тащится он вербально

     и так ненавидит страстно,

     что впору... помочь бы парню!

     3. Видно же, что он хочет,

     не понимая сам...

     А то, что взахлёб хохочет...

     жалкий самообман!

     4. Такие, как он, рисуют

     фаллосы в туалете...

     Томятся... а жизнь — впустую...

     Монтёр — непроткнутый педик.

     5. Будировал он компанию:

     «Повсюду они!» — хрипел...

     ПОДАВЛЕННЫЕ ЖЕЛАНИЯ

     СТРАШНЕЕ ИНЫХ ХИМЕР.

     6. Он голову всем морочил,

     и голос его звенел...

     Бедный пацан... А впрочем,

     я его отымел.

     7. Монтёр хохотал полночи —

     о голубых вопил...

     Глупый пацан... А впрочем,

     я б его полюбил...

     8. «Педики!» — это слово

     с губ его поминутно

     слетало... и тут же — снова

     билось в губах. Как будто...

     9. ТЕМА ДАВНО ИЗБИТА,

     И ВРОДЕ ВОПРОСОВ НЕТ...

     НО — НЕ ВЕЗДЕ ИЗЖИТО

     НЕВЕЖЕСТВО... Всем привет!

     31.12.1999

     20 час. 40 мин.

      — — ---------------------------------------

     * Книга Екклесиаста, или Проповедника, 1:10;

     ** Любимый город может спать спокойно. В действительности младшему участнику гомоэротической сцены накануне, то есть за день до участия в описываемых событиях, исполнилось полных четырнадцать лет, и, таким образом, лирический герой, от лица которого ведётся повествование, как законопослушный гражданин и добросовестный налогоплательщик даже во сне — даже во сне! — не позволяет себе нарушить действующий на момент сна УК РФ, — герою, законопослушному гражданину, заплатившему все налоги, снится секс с четырнадцатилетним тинэйджером, но никак не с тринадцатилетним малолетком. Употребление слова «тринадцать» для указания возраста сексуального партнёра, добровольно выполняющего пассивную роль в анально-генитальном акте, обусловлено здесь подходящим количеством гласных звуков в слове, — слово «тринадцать» вместо слова «четырнадцать» употребляется автором исключительно во избежание нарушения гармонии стихотворной формы. Таким образом, пламенные борцы с педерастией (а также разнообразные пидоры — латентные либо неудовлетворённые гомофилы, вольно или невольно маскирующиеся под гомофобов), могут, как принято говорить в таких случаях, отдыхать, — my favourite town can sleep queitly. (Прим. автор);

     *** Фрагмент (окончание главы седьмой — начало восьмой) из сожжённой поэмы «О!» (Прим. автор);

     **** Франсуа Рабле. Гаргантюа и Пантагрюэль. — М., Изд-во «Правда», 1991, с. 350.