Посвящается моему дорогому А. С. А.

     На дворе стояла осень, начало октября. Затянувшееся бабье лето томило душу неясными желаниями. Запах прелых листьев возбуждающе щекотал ноздри. Природа умирала, вспыхнув напоследок золотом листвы. Природа умирала, а мне хотелось жить. Отсидев в институте три пары, я не стал оставаться на четвертую. На сегодня хватит! итак уже в голову ничего не лезет. Не хочу учиться, хочу... ебаться! Пусть не в рифму — зато правда. Очень хочется ебаться, вот только не понятно пока с кем. Я сидел на лавке в институтском дворике и медленно перелистывал страница за страницей свою записную книжку в надежде найти, подходящего для ебли человечка. Лена, Маша, Даша, Саша, Катя, Ира и Наташа... книжка была переполнена женскими именами. Но, как всегда: народу много, а поебаться не с кем.

     Ни одно из имен не находило отклика в моей душе. Все уже это отъеблось, все перегорело, все умчалося и не хуя было догонять. Все это прошлое. Книжку можно было смело сдавать в архив и я уже было хотел захлопнуть ее, когда на последней странице вдруг обнаружил запись «Андрей Николаевич 444—17—52» Да-да-да-да... помню-помню, был такой человек, было у меня с ним дело в мае-месяце. Отсосал я этому Андрею Николаевичу три раза в сортире, что недалеко от «школы». Я на минуту прикрыл глаза и память тут же нарисовала в голове все подробности того случая. Хуй Андрея Николаевича живо закачался передо мною. Да-да-да-да! вот-вот-вот-вот!... это вот как раз то, что мне сейчас и нужно. Очень мне тогда все это понравилось.

     В пизду всех этих баб, может быть я сам сегодня бабой буду. Я дошел до телефона-автомата, набрал номер, с напряжением вслушался в трубу. Пошли гудки... Пее-е-еервый... Втоо-о-оорой... Тре-е... У меня уже стоял так, что штаны готовы были лопнуть, еще секунда и я кончил бы... «Ал-ло!» — это был Он, я это сразу понял, будто все что тогда было, было только вчера. «Э-э-э... Добрый день, Андрей Николаевич!» — «Добрый! Кто говорит?» — «Э-э-э... Это Игорь... мы с Вами встречались... э-э-э... еще весной... Вы мне вот телефон оставили...» — «Да? А где это было?» — «На Кунцевской... в скверике... ну, там еще туалет есть... такой...» — «Туалет? А мы что в туалете встречались? и что же мы там с Вами делали?» — «Нууу-у... не то чтобы встречались... один раз всего было-то... я там это... я Вам... у Вас... в общем это... отсосал я у Вас там!» — «Ах вот оно что! Отсосал! Ну-ну-ну-ну... Припоминаю что-то такое. Ты бы с этого и начинал. А то встречались... Ну и что теперь? Еще пососать захотелось?» — « Ну в общем... да!» — «И когда же? Прямо щас хочешь?» — «Ну да! Или как скажете...» — «Так-так-так! Нууу-у хорошо... ну-ну-ну-ну... ну, давай. Давай-давай... в-общем-то это все можно устроить... Сможешь сейчас приехать на Профсоюзную?» — «Ну да!» — «Сколько тебе сюда ехать?» — «Где-то с полчаса,» — «Ну что ж, приезжай. А я там тебя встречу. Найдешь у метро белую «ауди», номер 11—34. Игорь, значит? Ну давай, Игорь, приезжай» — «Уже еду,» — «Жду!»... Через полчаса мы встретились.

     Андрей Николаевич был все такой же, как в тот первый раз. Мордастый, самоуверенный. С чуть заметной ухмылкой оглядел меня с ног до головы, похлопал и ущипнул за щеку. Всю дорогу он почесывал у себя между ногами и посматривал на меня. Я смотрел перед собой и косился на бугор между его ногами. Желание отсосать все усиливалось. Я уже сейчас готов был лизать этот бугор между его ногами. Хоть прямо в штанах. Хоть прямо в машине. Хоть на ходу... Но я чего-то типа стеснялся что ли... Мы приехали на какую-то улицу, припарковались во дворе со всех сторон зажатом четырнадцатиэтажками, зашли в подъезд, открылись створки лифта. Андрей Николаевич нажал кнопку с цифрой «11», лифт медленно пополз вверх. Кабинка была маленькой и тесной, мы стояли вдвоем почти вплотную и я почти чувствовал между ногами упирающийся в меня член мужика. Андрей Николаевич глядел на меня в упор и все ухмылялся, потом положил свою тяжелую руку мне на шею, наклонился к моему уху и дыша жаром, громко прошептал: «Ну что, студент, хуя-то хочется? все никак не дождешься, смотрю!» Дальше все было как в тумане. Я сполз по стенке вниз, оказавшись лицом прямо на том уровне, где так сильно выпирало, руки поспешно забегали по брюкам, расстегивая пуговицы ширинки, сам Андрей Николаевич, сопя и неожиданно часто задышав, торопливо расстегивал ремень. Наконец, показались синие трусы-плавки, я оттянул резинку вниз, хуй выпрыгнул, я поймал его залупившуюся головку широко раскрытым ртом, закрыл глаза и жадно засосал.

     Вот он хуй... вот он какой... вот он какой... такой толстый... такой твердый... такой соленый... Резковато-соленый вкус хуя наполнял мой рот и я все усерднее и усердее сосал и облизывал его языком. Я лизал под залупой, я лизал вокруг залупы, я лизал в саму залупу, в ее отверстие. Я лизал по всему стволу хую до самого его волосатого основания, я лизал волосатые яйца, время от времени снимая рукой налипшие на язык волосы. Я лизал и весь трясся от возбуждения, от какой-то невообразимой похоти, все сильнее охватывавших мое тело. Я просто балдел от одной мысли, что меня ебет в рот другой мужик. Ебет и сейчас кончит. И когда Он стал спускать-я кончил тоже. Он брызгал мне на губы, на язык и в глотку длинными и тяжелыми струями спермы. Я глотал ее и тут же порция за порцией выплескивал свою сперму прямо себе в трусы. Боже ж мой какое же это было удовольствие. Захлебываться спермой другого мужика и мочиться себе в штаны своей спермой. Боже ж мой сколько же на белом свете спермы и сколько ее выливается из мужиков каждый день. Боже ж мой сколько же на свете еще хуев и сколько их еще можно отсосать. Прости меня, господи! за грех такой и за мысли эти грешные. Понемногу я приходил в себя. Лифт стоял между этажами — наверное была нажата кнопка «Стоп». Я встал. Андрей Николаевич неспеша застегнул штаны. Я вытер рукавом губы и лицо. Потихоньку мы поехали дальше... На одиннадцатом этаже Он открыл дверь в квартиру, пропустил меня вперед, зашел сам. Дверь захлопнулась...

     «Раздевайся,» — приказал мне мужик. Я снял ботинки, куртку, поправил перед зеркалом волосы на голове и хотел было пройти в комнату. «Ты что не понял? я сказал — раздевайся!» — раздраженно повысил голос Андрей Николаевич. «Как раздевайся?» — не понял я, — «Я ж разделся.» — «Как-как... Догола раздевайся, вот как! Ты ж ебстись сюда пришел, а не чай пить. Раздевайся! Не хуя здесь мне по дому грязь разносить. Хуй знает где ты еще по каким туалетам лазил, кому еще сосал.» — «Да я... никому больше... никогда еще...» — «Ты что еще спорить что ли со мною будешь? Ты, хуесоска, забыл что ли кто ты и кто я? Ты меня теперь во всем слушаться должен и все делать как я скажу. А то накажу! Так что раздевайся давай уже, я сказал!!! а то хуже будет!» Я пожал плечами и стал неторопливо стаскивать с себя одежду. Стаскивал и небрежно бросал на стоявшую в корридоре тумбочку. «Побыстрее давай!» — поторопил меня внимательно следивший за процессом Андрей Николаевич. Я снял свитер, джинсы, рубашку, носки, майку. Наконец снял трусы, кинул их сверху всей кучи и вопросительно уставился на дядьку-крутого командира. Он подошел ко мне, подергал за руки, пощипал за грудь, поболтал мой член, несколько раз крутанув, осмотрел сзади, похлопал по спине и по жопе. Он вел себя, как хозяин-рабовладелец, выбирающего себе на рынке очередного раба. Только вот не для работы на плантациях нужен был этот раб, а для ебли. И я не знаю, что хуже.

     Видимо Он остался доволен своим осмотром, потому что немного подобрел, ухмыльнулся, снова пододвинулся ко мне и облапав своими пятернями под жопу сказал: «А ты ничего! Можно такого поебать. Жопа такая круглая, кожа гладкая. Щас немного отдохнем и я тебя выебу! Только уж слушайся меня... Будешь?» — я кивнул головой, смущенно улыбнувшись. «Ну тогда вот что! Давай-ка становись на четвереньки ...

 

     и ползи за мной на кухню!» Услышав такой приказ, я немного даже опешил, но после строгого «Ну!» решил не испытывать судьбу, быстро опустился на четыре точки и покорно заковылял за Андреем Николаевичем. На кухне мне приказали «Сидеть!», указав на место в углу. Я сел. Мужик приготовил себе кофе, достал хлеб, сыр, масло, колбасу, сделал бутерброды, стал подкрепляться. Я сидел в углу и чувствовал себя полнейшим идиотом. Ну скажите не идиотизм разве сидеть у кого-то в углу на кухне, причем в совершенно голом виде. Блядь, как собака! Просто, ну полный, полный идиотизм. Просто пиздец какой-то. Тут мне на колени шмякнулся кусок колбасы. «Ешь!» — это Андрей Николаевич вспомнил о своей скотинке. Я съел. Он кинул еще кусок. Его я тоже съел. «Иди сюда!» — позвал Он меня. Я подполз. «Хуй еще хочешь?» — спросил Он. «Угу,» — прогундел я. «Ну так доставай его и соси!» Я снова полез в его ширинку. Пальцы, привыкшие раздевать женщин, плохо слушались. Я ковырялся, с трудом растегивая каждую пуговицу.

     Под тканью хорошо прощуповалось утолщение полового члена. Наконец я его вытащил. Он был еще слаб, но толстая безглазая залупа уже вовсю чавкала своим ртом. «Клади давай его на свой язычок!» — пережевывая бутерброды, подсказал Андрей Николаевич. Я положил. «Соси!» — я засосал. На этот раз я сосал наверное с полчаса. Хуй напрягся и встал, но кончать пока не собирался. Мужик отхлебывал кофе и заедал его бутербродом, потом откидывался, не переставая жевать, и закрывал глаза. Вздыхал. Снова пил кофе. Снова вздыхал. Потом закурил сигарету. И опять откидывался, и опять закрывал глаза. И опять вздыхал. А я все сосал и сосал, полируя его хуй своим языком. «Нравится хуй?» — спросил меня Андрей Николаевич. «Угу!» — чмокая и давясь, ответил ему я. «Любишь хуй сосать?» — опять спросил Он. «Угу!» — опять ответил ему я. «Ну соси, соси!» И я сосал, сосал, сосал... Наконец Он допил кофе, докурил сигарету и встал. «Пошли в комнату! Ползи за мной!» Я снова поковылял за ним. Он снял брюки, пиджак, галстук, трусы и выйдя на середину комнаты, в носках, рубашке и с торчащим хуем, подозвал меня жестом к себе. Я подполз к нему, встал на колени, дотянулся до хуя и опять стал сосать. Хуй влезал и вылезал из меня. Его головка терлась о язык, за щеками, о небо, о гланды. Мои губы скользили по стволу, вымывая слюной каждый миллиметр его кожи.

     А Он время от времени притягивал мою голову к себе и заталкивал в меня свой хуй так далеко насколько это было возможно, до самого его основания. Потом Он вытащил хуй из моего рта, взял его двумя пальцами и стал колотить меня по лицу этой своей колбасой. По губам, по щекам... Колбасня была очень уж не маленькая, поэтому временами было достаточно больно. Я морщился, но терпел. Отколотив меня таким образом, Он приказал мне вылизать ему яйца. Я вылизал. До сих пор я хорошо помню эти его колючие потные волосатые шары. Я брал каждый шар по очереди в рот и ласкал их там своим языком. А стоящий над яйцами хуй при этом все время напрягался и лыбился от удовольствия своей залупой. «Теперь лижи мне ноги!» — Я заскользил языком по его волосатым ногам. «Ниже ниже! Ниже лижи до самых ступней!» Я спускался все ниже и ниже, и все сильнее становился особый прелый запах, исходящий от одетых в черные носки ступней. В какой-то момент я понял, что больше не смогу. Брезгливость взяла свое. Никаким усилием воли я не мог заставить себя опуститься еще ниже. Я остановился, не зная что делать. «Ступни мне лижи! Носки лижи!» — все больше повышая голос, приказал Он. «Я не могу! Я больше не могу!» — от безысходности слезы готовы были политься у меня из глаз. «Ты что? Отказываешься?» Ударом ноги в грудь он повалил меня на пол.

     «Я тебе, что говорил-то? Ты против кого ебало-то свое разеваешь! Лижи давай! Все дочиста вылизывай! А то убью суку!» — Он наступил ступней мне на лицо. Резкий запах ударил мне в нос. Он надавил, я подумал, что у меня сейчас треснет голова. «Лижи давай, блядь!» — большим пальцем ноги он раздвинул мне рот и залез в него. Я зажмурился и, еле-еле дотрагиваясь до носок языком, чуть-чуть полизал их, но тут же поперхнулся, закашлялся, слезы потекли по щекам. Меня чуть не вырвало. «Ладно хуй с тобой!» — сказал Он. — «Не хочешь лизать не надо. Не надо! раз уж ты такой привередливый. Только вот придется тебя немного за твое упрямство наказать. Очень сильно тебя придется наказать!» Он подошел к шкафу, выдвинул ящик, достал оттуда что-то. Потом подошел ко мне, насел на меня, схватил мои руки и крепко связал их. Потом встал, в его руках вдруг оказался ремень, Он размахнулся и со всей мочи ударил по мне. Я взвизгнул от боли. Он размахнулся еще и опять ударил. Потом еще раз, и еще... В общем Он стал меня пороть. Пороть по настоящему, со всей мочи и без всякого снисхождения. Я катался по полу, стонал, потом стал вопить, а он стегал и стегал меня широким и длинным черным кожанным ремнем, стегал и стегал по спине, по жопе, по ногам, стегал и казалось и не думал даже останавливаться.

     Я уже думал, что он запорет меня насмерть, но тут он остановился. Перевернул меня на спину, сел мне на грудь, сунул хуй в рот. «На пососи — расслабься!» Я стал сосать с такой радостью и старанием, будто знал, что чем дольше я буду сосать, тем дольше меня не будут пороть. Я готов был сосать сколь угодно долго, но уже вскоре хуй напрягся, дернулся раза три и мой рот снова наполнился спермой. Я проглотил ее, тщательно облизал хуй и стал сосать дальше, стараясь не выпускать хуй изо рта. Но Он не захотел больше. Он отнял у меня хуй и встав надо мной во весь рост, снова стал пихать мне в лицо свои вонючие ноги в вонючих черных носках. Я как мог лизал, как мог сдерживал дыхание, как мог напрягался, но в какой-то момент все же не выдержал и меня вырвало. Вырвало прямо на его палас. Это его так взбесило, так взбесило, Он аж побагровел от ярости. Снова схватился за ремень и стал лупцевать меня так, что я чуть с ума не сошел. Мне хотелось выскочить из своей кожи и бежать, бежать отсюда, как можно дальше, бежать куда глаза глядят, только бы не возвращаться... А потом он меня выебал. Выебал в жопу. Выебал меня в первый раз. Жопа так болела от долгой порки, что я даже не почувствовал, когда он налег на меня сзади, порвал своим елдаком мою целку и засадил мне по самые яйца.

     А потом ебал и ебал, ебал и ебал, ебал и ебал, пока не наполнил мою жопу до краев своим в избытке выделяющимся семенем. Когда он наконец оставил меня в покое, я чувствовал, что вместо жопы у меня только одна большая и мокрая от спермы дырка. И чувствовал я себя уже не мужиком, а бабой. Изнасилованной и разъебанной. Хотелось почему-то только одного. Хотелось еще. Чтобы еще выебали. Чтобы снова хуем дырку заткнули. Но попросить еще, я тогда постеснялся. Итак уже был еле живой. Не знаю как до дому-то тогда добрался. Мать даже думала, что пьяный — уж очень долго она ко мне принюхивалась. Только от меня не водкой пахло, а спермой, обычной мужской спермой, которой я был перемазан с ног и до головы. Вот так я стал педерастом. Андрей Николаевич еще почти год был моим любовником, а потом были другие. Вторые, третие, пятые, десятые...