Эту историю мне прислал в 1990 году тогда житель Нью-Йорка Ильюша Л. Действие происходит в советское время, году в 88 как я могу подсчитать (Ильюша говорил, что написал ее по свежим впечатлениям, а потом «развивал». В этой истории он и есть «Владик»). По словам автора, он был поражен не только полной беспомощностью, когда его, голенького, осматривал и ощупывал молодой парень-хирург с пылающим румянцем щеками. Он ясно раскусил за этим румянцем бурю страстей. Он рассказал мне это в письме, я в шутку предложил описать, и Ильюша сначала прислал главу про Владика, а потом, войдя во вкус, решил создать суперэротическую новеллу, где есть и ангелы, и черти, насилие и чистота, и где всем — за исключением расказчика — не больше 18 лет. А рассказчику, как вы теперь знаете, было 20. И он был очень темпераментный парень. (Как тебе живется в LA, мой гибкий нежный друг с волосами цвета льна?)

     Парни! Уж два года как я кончил мединститут, и признаюсь вам честно: я обожаю эту работу и всегда с готовностью вызываюсь выполнять ее. Я имею в виду армейскую медкомиссию в любом ее виде — будь то отбор новобранцев в военное училище, осмотр призывников, и особенно медосмотр допризывников. Многим не нравится, а по мне — так вот это ТО самое! Нежные мальчики на любой вкус, уфф. Представьте, сто шестнадцатилетних мальчиков в день! Каково? По пять минут на одного. И каждый будет стоять передо мной совершенно голый, и я, лениво протягивая руку, буду спокойно, и главное — не спеша — ощупывать их половые органы, а если захочу — то и их заднее отверстие. Я, право, чувствую себя их властелином на те несколько минут, что они проводят в моем кабинете. Ну, положим, не совсем властелином — иначе я засовывал бы им в попку не палец, а свой толстый упругий и томно сочащийся в штанах хуй. Разумеется, — к их великому изумленио: мало кто из них догадывается в этом возрасте, что парни могут ебаться друг с другом. Просовывать член в тугую хорошенько смазанную дырочку между ягодиц, удерживая стонущего от первой боли и новых ощущений мальчика, предварительно задроченного до синих мурашек! И затем ебать, насаживая на горячий хуй, до глухого ора, когда из обоих членов — моего, загнанного в его попку, и его, торчащего и болтающегося из стороны в сторону, не брызнет густая сперма...

     Мечты, мечты... Но все же приятно сознавать, что за дверью стоят все новые и новые хлопцы, хрипло посмеиваясь в ожидании своей очереди. Они наверняка знают, что здесь их основательно «пощупают», и потому, храбро томясь, жадно прислушиваются к звукам из моего кабинета. А здесь как раз царит тишина.

     Вот он входит, очередной мальчик, нервно подтягивая трусы. Как раз их-то придется стягивать. Хорош, в самом соку, крепкое упругое тело, еще не обросшее мышцами взрослого мужчины. Здоровается и протягивает свою карту. Так, посмотрим... Владислав. Ну что ж, Владик, поиграем-ка с тобой всласть.

     Говорю ему спокойным и тихим голосом: «Сними трусы и подойди сюда.» Уже смутился. Отвел взгляд и как-то нерешительно приспустил трусы, открыв моему любопытному взору свою спелую гроздь. Я с радостью обнаружил под его толстым, слегка набухшим членом низко свисающие в мошонке крупные яички. Такие ощупывать просто одно удовольствие. Перебирать эти твердые шарики, плавающие в мошонке. Он еще стоит, нерешительно придерживая трусы, словно намеренно демонстрируя мне свое богатство. Думает, поди, что вот показал — и все тут. Ан нет!

     Я говорю ему снова (и ведь почти каждый раз так): «Сними их совсем и положи на стул. А сам подойди ко мне.»

     Так, наконец-то он нагибается и стягивает их с ног. Красивое тело. Высокий, стройный, тонкая талия... Талия — гениталии. Что ж, посмотрим его гениталии. Подходит. Кладу ладонь на его ягодицу, ощущая ее упругую гладкую твердь, и придвигаю его поближе. Он старается не смотреть на меня. Молодец, мне же лучше. Другой рукой подхватываю его мошонку и запускаю пальцы поглубже между яичек. Они раздвигаются, и я теперь могу нащупать его семенные канатики. Вот они. Мальчик дергается и, желая отпрянуть, выгибает попку назад. Это нормальная реакция, если вас берут за яйца. Слегка шлепаю его по ягодице и тихо говорю: «Ну, ну, потерпи маленько.» Это их всегда успокаивает. Теперь он, услада глаз моих, замер, уставившись в потолок, и я могу всласть потешиться его семенниками. Отлично развитые толстенькие яички плавают в моей ладони. Сквозь тонкую кожу мошонки мои пальцы ощупывают их гладкую поверхность, подбираясь вверх, туда, где прикрепляются к ним семенные канатики. Конечно, здесь он гулко охает и снова пытается отпрянуть.

     «Ничего-ничего», — говорю я, придерживая его за ягодицу. Мошонка четко реагирует...

     Эк размечтался, того и гляди, из самого сейчас потечет. Что и случалось неоднократно, особенно при виде их растянутых ягодиц. Ладно. Быстро раздвигаю пальцами дырочку на его головке, и, натянув (с усилием, чтобы его пробрало) крайнюю плоть назад на внушительный гарпун его члена, отпускаю. Его хуй тяжело торчит. Паренек совсем скис от стыда. Но спектакль продолжается. Я приказываю ему встать на коврик, что лежит на полу в пяти шагах от меня, — поднять руки за голову (так рельефней проявляются мышцы груди), раздвинув ноги на уровень плеч, и сделать десять глубоких резких приседаний. Стараясь поскорее избавиться от всей этой процедуры, мальчик начинает старательно выполнять приказание, и сразу обнаруживает, что его свободно болтающийся член от всего этого быстро поднимается и грозно встает почти в вертикальном положении. О, услада моих глаз! А крайняя плоть самопроизвольно соскальзывает с выпирающей толстой головки, словно помнит мой урок. Теперь я могу спокойно, а главное невозмутимо наслаждаться зрелищем предельно возбужденного и к тому же так трогательно сгорающего от стыда юноши. Я сухо отдаю приказы: повернись боком; теперь спиной (ну, попкой его я еще займусь вслед за этим — экие у него там батончики!). Так, теперь лицом ко мне, руки в стороны (все это называется проверкой опорно-двигательных функций).

     Замечаю, что его хуй начинает плавно опускаться. Тоже хорошо: не пойдет же он из кабинета с торчащим членом! Теперь тест на плоскостопие: мальчик должен смочить ступни ног на влажном губчатом коврике и потом оставить отпечатки на черной резиновой подстилке.

     Подхожу, чтобы посмотреть. Все в порядке. Краем глаза замечаю, что теперь мальчишка прикрывает свой член обеими руками. Ну и ладно, меня теперь интересует совсем другое его место.

     Спрашиваю невинным голосом: « Запоры, геморрой бывают?» Удивленно взглянув на меня, отрицательно мотает головой. «Давай-ка проверим. Это быстро», — успокаиваю его. — «Повернись ко мне спиной, нагнись и раздвинь руками ягодицы.» — командую я. Бедняжка не ожидал этого.

     Неохотно выполняет. Его попка раскрывается перед моим жадным взором. Волосков мало, и все концентрируются вокруг ануса. Чувствую как мой член сочится от желания ебать этого мальчика в эту самую дырочку. Смазать бы его чем-нибудь скользким и медленно вводить ему в попку; мальчик бы стонал и извивался, а я бы держал его за талию и настойчиво вставлял, покуда мои яйца не легли бы на его промежность; а потом начал бы, сначала медленно, но все беспощаднее ебать его, ебать, ебать... И вся его боль улетучилась бы постепенно, и он бы молил меня и упрашивал не останавливаться, и выпячивал бы попку навстречу моему горячему жезлу...

     «Нет, нагнись сильнее... Так. Теперь потужься, еще... еще», — его анус раскрывается темной дырочкой, и я вижу — проход свободен. Парень замер и взглянул на меня из-за плеча. А я в это время натягиваю резиновый напальчник и окунаю его в банку с вазелином. Мальчик понимает, что его ожидает, и почти стонет от отчаяния.

     Я кладу свободную руку на его ягодицу, славную, шелковистую и такую тугую на ощупь, и говорю: «Ну-ну, это чуть-чуть неприятно, но совсем не больно. Расслаа-а-абься, расслабься...» — и, не давая ему опомниться,...

  я плавно ввожу палец в его заднее отверстие, оттягивая я годицу другой рукой. Палец легко входит туда, и мальчик упруго выгибается. Они все так — сначала боятся. Я обвожу пальцем тугое кольцо сфинктера (вот что ебать-то сладко!) и, резко всадив вглубь, стараюсь обнаружить предстательнуо железу. Загибаю палец книзу и быстро нащупываю ее. Слегка нажимаю, и чувствую как его сфинктер сжимается, обхватывая мой палец. С сожалением плавно вывожу палец и стягиваю резинку салфеткой.

     Мальчик все еще стоит передо мной раком, но его жадный анус мгновенно сжался, освободившись от моего пальчика, и скрылся за кустиком волосков в промежности. Быстро подписываю его карту. Говорю: «Можешь одеваться». Спокойно наблюдаю, как он суетливо натягивает трусы, пару раз промахнувшись ногой. «Позови следующего», — говорю ему в догонку. Слышу как он, скрывшись за дверью, громко кричит: «Следующий!», и потом, сквозь смех остальных, зло добавляет: «В каждую дырку, бля, смотрит!».

     Вчера, парни, я не смог сдержаться. Направляясь утром в свой кабинет и проходя через шумную толпу полуобнаженных подростков, я заприметил Его, Того Самого, Одного из Тысячи — высокого гибкого белокурого красавца. Он белозубо смеялся, болтая с приятелями, и жеманно — знает цену своей красоте! — потягивался всем телом. Такие мальчики — украшение любого пляжа.

     Короткие трусы обтягивали его выпуклые ягодицы, от одного взгляда на которые мой член начал непроизвольно подниматься. Именно очаровательная юношеская гибкость выгодно отличала его от коренастых грубоватых сверстников. Клубника в миске с малиной. Нужно ли говорить, что, заприметив, я уже ждал его с нетерпением.

     Я продолжал осмотр, прикасаясь к обнаженным телам мальчиков, разглядывал и ощупывал их половые органы; их попки раскрывались передо мной, как в калейдоскопе, а я гадал, каков же Он окажется... Но вот дверь отворилась, и, озираясь по сторонам, вошел тот самый светлокудрый красавец. Мой взгляд моментально уловил, как тяжело оттянуты у него между ног в паху трусы. Я встал, взял у него из рук карту и сказал: «Разденься донага», а сам на ватных ногах пошел за ширму. Там я быстро достал свой одеревеневший от желания член и раскатал по нему тонкий латекс презерватива. Быстро запихнув член в брюки, я застегнул халат и вышел, придерживая мое поднявшееся сокровище руками, запущенными в карманы, а хуй пульсировал и дергался от волнения.

     Ох! И остолбенел: прямо перед собой я увидел его ослепительно белый, гладкий, безволосый раскрывшийся дивным бутоном зад и бесстыдно (нет, призывно!) розовеющий анус: нагнувшись, мальчишка стягивал трусы, но запутался, и теперь пытался высвободить ноги.

     Уловив мое дыхание, он повернул голову и, смутившись, пробормотал: «Я это... я сейчас...». А я — с пересохшим горлом — уставился на его розовую дырочку, почти готовый выпустить заряд семени. Боги мои! Зевсы и Венеры! Да в такой анус вставлять — и рук не надо! Чуть растянуть только! Ммммм... Собрав все силы, я добрался до своего стола и опустился на него, обретая равновесие...

     ... У него восхитительная фигура пловца. Тонкая, гибкая, и в то же время упругая. Такие юноши привлекают к себе всеобщее внимание, когда, обнаженные, идут по коридору между душевыми кабинками бассейна: член вяло раскачивается в ритм шагов (шлеп-шлеп), а булочки ягодиц описывают прелестную восьмерку... И ты глядишь на это и невольно думаешь что там, между этими булочками, прячется его тугая вожделенная дырочка, к которой, поди, еще не прикасался не только хуй, но и (ха-ха! допустить трудно) — чей-то настойчивый язык...

     Есть, знаете, такая особая категория «школьников», которая словно создана для забав такого сорта. Главное — найти их, опередив конкурентов... Представьте как, нежно и легко, я опрокинул бы его на колени и обхватывая его бесстыдно раскрывшееся тело, растянул бы полушария, прильнул бы в расщелину лицом и нащупал бы языком это сокровище, врата в рай... Я уже почти слышу его изумленные, призывные стоны... размечтался...

     Он подходит, по-прежнему прикрываясь руками. Я указываю ему на стул и прошу вытянуть руку — это чтобы измерить кровяное давление. Он садится на край, широко улыбаясь, и волей-неволей открывает усладу глаз моих, свой восхитительный член, оставшийся лежать толстой обмякшей мышцей на его бедре. Вот где надо давление-то мерять!

     Она лежит — и — ах! — подрагивает, в ее жилах бьет горячая кровь. Боже, знает ли он как красив, этот светловолосый обладатель бесподобной мышцы любви. Вот, доверчиво глядя на меня, встает. Я протягиваю руку, беру его половые органы и начинаю сладко играть ими. Он сначала, исполненный потешной серьезности, смотрит что это такое там моя рука делает. Но когда член его встает, он смешно закусывает нижнюю губу и поднимает глаза к потолку.

     Смущается. А я совсем потерял голову. Член мой непроизвольно трется в брюках, чувствую как головка скользит в тонкой резинке... Что это я говорю ему? Ах, да! И как грубо! — «Нагнись буквой «Г»! Положи локти на кушетку! И подбородок тоже! Т-ааак! Шире раздвинь ноги! Еще! А теперь... (хриплым, срывающимся голосом)... потерпи... минуткууу...» Левой рукой беру свой хуй — дрожащую торпеду, торопливо облизываю указательный палец правой, одним махом вгоняю в девствено-розовый рай его тела... И тут же, сотрясаясь от оргазма, сквозь слезы, просовываю в бешенно пульсирующий его анус еще и средний палец и сладко, медленно ебу его обоими пальцами в это горящее тугое кольцо сфинктера, и ис-те-каааааааю...

     Придя в себя, обнаруживаю, что мой обольститель смешно выпячивает кверху свою прелестную попку и беспокойно смотрит на меня из-под плеча. Плавно вывожу пальцы, как бы невзначай касаюсь его низко висящих в мошонке яиц и делаю вид, что иду мыть руки (какой чистый мальчик! уже за ширмой жадно вдыхаю его оставшийся на пальцах запах, пьянящий запах чисто вымытого юношеского ануса). Из-за ширмы слышу его вопрос «А это... У меня все в порядке?» Смывая с члена сперму, отвечаю: «Да вроде так.» — Потом, уже заправив член в брюки и приняв надлежащий вид, добавляю на всякий случай: «Правда там у тебя под простатой небольшой абсцесс...»

     Возвращаюсь — и глазам не верю: мой юноша стоит с возбужденным членом в руке и, словно протягивая мне его в дар, говорит: «Вот.» (Пауза, мы оба глазеем на его хуй. Я не удерживаюсь, протягиваю к нему руку ладонью вверх. Он кладет, я нежно сжимаю, чувствую как подрагивает, наливается, крепнет его мышца.

     «А это... э-ээ. Может, найдете у меня какую болезнь?» — спрашивает он с лицом праведника. Я отдергиваю руку. Вот оно что! Но мой член вскакивает и не дает мне долго размышлять... Быстро подписываю ему последний по порядку талончик на прием в вечернее время... «Придешь в пятницу в 7 вечера. Там посмотрим. Но... « — «Да, ясно!» — сияет он... «Я никому! Спасибо».

     Вот так, парни. Просто и легко. Что было в пятницу — я расскажу вам в пятницу. А пока —

     Входит очередной паренек. Коренастый, упругий, в черных длинных трусах. Широкая грудь с торчащими крупными сосками на выпуклых мышцах. Беру его карту и говоро: «Раздевайся». Читаю: Владимир, 16 лет и один месяц, как родился. Он стоит уже голый. «Носки тоже сними.»

     Мой взгляд устремлен на головку его члена, она открыта, крайняя плоть завернулась, обнажив ее матовую поверхность. Юноша быстро стягивает носки, и его член при этом смешно болтается. Нагловато, в упор смотрит мне в глаза. Этого не проберешь. Такие парни устраивают для сверстников сеансы онанизма в школьных туалетах и обожают просвещать младших. Сам таким был...

     А теперь вот завидую таким шестнадцатилетним подросткам, которым проснувшиеся семенники не дают покоя, их безнаказанному праву развращать нежных, девственно робких тринадцати-четырнадцатилетних мальчиков: сколько раз, должно быть, этот самый Вова держал их за сочащийся первой спермой член и, улыбаясь,...   безжалостно дрочил до первого, больного, пугающего своей неизведанностью оргазма...

     М-да, паренек, не смущаясь и не прикрываясь, смело подходит, гордо выпячивая внушительную, весело болтающуюся гроздь — словно предлагая поиграть его членом. Ну, что ж, охотно рад, но для этого я сперва уложу-ка его на кушетку.

     Говорю: «Ляг на спину». Сам я усаживаось рядом. Его член сочной сосиской свисает чуть набок. Замечаю шрам, оставленный аппендектомией. Спрашиваю, когда была операция, а сам любуюсь его телом. Плавно вминаю ладонь в его живот, прощупываю печень, кишечник. Ладонь ощущает мощь его пресса, чуть огрублую кожу. Решительно беру в ладонь его член и яйца, отвожу эти сокровища в сторону и прошу раздвинуть ноги. Прощупываю лимфатические узлы в раскрывшейся расщелине по бокам от половых органов. Глаза уловили полускрытый в промежности задний проход.

     Теперь парень немного смутился. Мой хуй всей силой напрягся в штанах. Запускаю ладонь глубоко под яйца и начинаю ощупывать его семенники. Какие они у них в этом возрасте крупные и тяжелые от переполняющих, бурлящих гормонов!

     Вова слегка ерзает теперь, отдавшись ощущению моих пальцев, скользящих по его яичкам. Ничего, потерпи маленько, ты не то выделываешь с мальчиками! Тихо спрашиваю: «И часто онанируешь?» — Очнулся, смотрит... «А что?» Потом говорит неохотно: «Ну, бывает...» — «А с какого возраста?» — замечаю, что его член начинает шевелиться и быстро наливается молодой кровью. — «А с двенадцати!» — нагловато отвечает он.

     Беру его член и сжимаю под головкой, отчего она темнеет и становится тугой. Оттягиваю крайнюю плоть. Как легко она съезжает. Тоненькая нежная кожа, скрывающая чувствительную сердцевину мужского гарпуна. Теперь я поворачиваюсь к нему лицом. Он бесстыдно улыбается...

     Совершенно голые, светлокожие, мы с Толиком стоим на коленках друг напротив друга, утопив ноги в простынях и выставив, выпростав навстречу друг другу туго торчащие маслянистые члены. Ничего не говоря, молча, тяжело дыша, мы держим друг друга за такие же как и у этих мальчиков с медкомиссии — разбухшие от гормонов и отлично созревшие яйца. Так мы впервые сгоряча соприкоснулись с сексом. Он пришел ко мне. Член у меня почему-то стоял, и у него тоже стоял, да так, что не заметить нельзя. «Покажи?!» — «А ты, ты тоже?...» — «Угу, да! Давай?» — Мы расстегнули штаны и из-под ткани высунулись мясистые, вожделеющие, набухающие прямо на глазах наши органы... «А давай разденемся догола!» — жарко шепчу я, не узнавая своего голоса.

     Толик не раздумывает — «Да, давай! Скидывай одежду!» Это как обморок: я весь поглощен видом его горячего члена. Рубаха съезжает, открывая упругий точеный мускулистый мальчишеский торс. Нам всего по пятнадцать!

     Толин член подпрыгивает и упирается в его пупок. «Хххуййй, — шепчу я сладко, — Ох, какой у тебя ху-уй, Толик...» (это бесстыдное «ххххх» флюидами расплывается по комнате полной бликов и солнечных зайчиков, это «хххххуй» — густо-сочно, как крем в эклере, куда — не замечали? — иногда хочется засунуть член. Выебать эклер.

     Мы как две змеи, напряженные, раскачиваемся друг перед другом и шипим «хххххуйййй». Нас переполняет сперма, она как в пережатом шланге вода, вот-вот забьет фонтаном...) Он спускает с меня трусы и нежно, едва касаясь, кладет ладонь на мою тугую плоть... Ахх...

     Если долго смотреть на возбужденный член, невольно хочется взять его в рот. Толик откидывается назад, и я медленно и нерешительно приближаюсь лицом к его паху, где поверх толстых шариков его яиц гордо выпирает лоснящийся хуй. Я прикасаюсь к налитому гарпуну сухими от волнения губами и сразу ощущаю жар, исходящий от его головки. Толик непроизвольно подталкивает его мне в рот, я высовываю язык и касаюсь им самого кончика. Лизнув несколько раз, я смелею и пропускаю гарпун себе в рот, обхватываю его губами, втягиваю и непроизвольно начинаю сосать. Как вкусно! Как охуительно вкусно!!

     Я жадно перебираю его яички. Толино тело напрягается, выгибается, короткими толчками, он словно протыкает мне рот своим хуем. Я уже не сопротивляюсь, лишь стараюсь, чтобы дергающийся его член не выскользнул у меня изо рта. Я перебрасываю ногу через распростертого Толика и, нависнув над ним, выгнув зад, растягиваю его ноги. В этот момент я ощущаю что-то мокрое на своем члене, и понимаю, что теперь и мой хуй у Толика во рту... Вот так, не сговариваясь, легко и просто начали мы сосать друг другу члены.

     Конечно, передо мной как китайский веер раскрылась его промежность, где я с каким-то страстным отвращением увидел изюминку его заднего отверстия. Я не хотел ЭТО видеть! Пусть бы выпуклые Толины булочки закрыли ЭТО! Я сосу его и держу их по-одной в руке. И с ужасом обнаруживаю, что изюминка оживает, пульсирует и иногда приоткрывается. И чем больше я смотрю на изюминку, тем интереснее мне делается.

     Впервые ощутив Толину сперму у себя во рту, я растерялся — он не предупредил, и что-то тягучее, липкое и мыльное на вкус стремительно заполняло мне рот, а сам Толик при этом дергался и хрипло, тяжело дышал.

     Мы и раньше, когда дрочили друг друга руками, радостно дожидались этого момента. Яркое бесстыдство истекающего спермой хуя было той конфеткой, ради которой стоило повозиться. Нам нравилось созерцать конвульсивно бьющий из раздавшейся головки фонтан, и дрочить, дрочить!

     Мы плавно подводили друг друга к этому моменту. Мы заранее предупреждали («сейчас... уххх... сейчассс... ммммм, вот... ууууааа... вот! смотри, смооотрииии!!!). Мы обливали друг друга спермой, мы любили онанировать совершенно голыми, и струи семени направлялись на грудь, бедра, яйца, в расщелинку зада. Но ощутить эту жижу во рту, обволакивающую язык скользкой слизью — к такому я не был готов.

     Именно поэтому я брезгливо отдернулся, отирая ладонью его сперму из уголков рта. При этом, однако, я держал Толин истекающий семенем хуй вместе с яйцами в другой руке. (Держать друг друга за яйца, крутить их во время оргазма нам нравилось обоим, это сильно обостряло ощущения, и я вминал пальцы глубоко в мошонку, оттягивал по-одному яички и даже слегка их покручивал, отчего Толик корчился и еще сильнее терся хуем. А уж сосать яйца при этом — совсем теряешь счет времени!).

     Когда его член прекратил выбрасывать фонтаны спермы, и уже лишь сочился, я снова взял его в рот — так мне захотелось именно сосать его, добывая остатки сока.

     Позже мы научились по-очереди ебать друг друга в рот, глубоко заглатывая хуй и, естественно, проглатывая всю сперму без остатка.

     * * *

     Я встаю и говорю мальчишке, чтобы он поднял ноги и прижал их к груди. Он деловито выполняет, понимая, что меня интересует его заднее отверстие.

     «На геморрой жалоб нет? Грыжа... Тяжести поднимаешь?» — механически задаю ему вопросы. При этом я поправляю его ноги так, что коленки оказываются у него под мышками. Его ягодицы растягиваются все сильнее. «Еще, еще выгнись», — безжалостно требую я, — «А теперь потужься... так... еще...» — его анус плавно раскрывается, и вдруг я вижу отчетливую трещинку. «У тебя здесь небольшой разрывчик; это надо лечить. я тебе пропишу свечи.» — На это он, развратно улыбнувшись, спросил хрипловатым голосом: «А свечи-то толстые?» — и тут я понял, что этого парня ебали в эту самую его дырочку, и разрыв этот сделан тугим толстым хуем, который ему слишком резко всадили в зад...

     Я помню, однажды осматривал парня, которого изнасиловали четверо его старших приятелей. История весьма простая и восстановить ее в деталях легко...

     Они пили пиво в заброшенном подвале. Здесь, под раскаленными трубами теплосети, подвешенными к потолку, закрывшись от остального мира на ключ, уличные подростки проходят свои уроки жизни. Здесь они пьют дешевое крепленое вино, от которого долго мутит и сильно болит голова. Здесь они делают себе наколки. Здесь они играют в очко самодельными ...   картами, нарезанными из нечетких, плохих самодельных фотокарточек с голыми девками. Здесь, при тусклом свете слабых лампочек они тешатся мальчишескими забавами, онанируя друг перед другом. Здесь же они учатся ебаться, если удается заманить сюда какую-нибудь распутную девку, согласную раздвинуть ноги для молодых неопытных хуев. Для этой цели посередине стоит старая ржавая пружинная кровать, покрытая грязным ватным матрацем. Ну, а когда девки нет, а распухшие семенники полны молодой горячей спермы — почему бы не попробовать с себе подобным, начав с самого маленького, слабого, безвольного.

     Итак, их было пятеро. Сначала они пили пиво, сбросив верхнюю одежду. Захмелев и распарившись (зимой здесь, как в тропиках), они в шутку начали хвастать своими мужскими достоинствами, по-очереди расстегивая штаны, высовывали члены, яйца, дрочились друг перед другом. Они приказали Леньке раздеться догола («если не сам, то заставим!»).

     Четырнадцатилетний мальчик — легкая добыча для крепких 18-летних лбов, тем более если все под хмелем. Он подчинился: уже голый, пританцовывал перед ними, шлепал членом по животу, дрочил хуй под их одобрительные возгласы и давал им себя подрочить по-очереди; встав раком, раздвигал ягодицы, словом, делал все, что ему «заказывали», а под конец изумил их мощным фонтаном молодой спермы из разбухшего, натертого ими хуя. Но сосать их Ленька наотрез отказался.

     Он не заметил, как налились кровью их глаза и заиграли мускулы: именно этого им и недоставало: сопротивляется — нужно сломить, взять свое!. Заломить хрупкую жертву, вставить в нее тугой хуй и ебать, как ебали они здесь слишком смелых школьниц. «Мы те покажем, бля!» — орали они.

     «А давайте-ка его в жопу ебать!»

     Поставив его на колени перед кроватью и навалившись, они загнули его руки под нее и привязали к коленям. Затем они пили пиво, посмеиваясь над ним. Потом он увидел их четверых, совершенно голых, с раскачивающимися, грозно торчащими членами. Теперь они зло улыбались.

     «О-оо! Целка», — посмеивались они и звонко шлепали его по ягодицам. Шарик, вертлявый хулиган и онанист, который на спор и за стакан водки показывал «фокус» — скрочившись сидя, он мог быстро-быстро надрочить хуй и, наклонившись и открыв рот, направить струю спермы себе в рот, уселся ему на спину и принялся обоими руками растягивать его ягодицы: «О, какая дырка — ебать моо-ожно! Эй, эй, эй, дай-ка я ему ее прочищу!» — кто-то нажал засовывать бутылку горлышком в его анус, ну а уж вслед за этим они принялись его поочереди ебать. Весьма безжалостно...

     Первым был крутой поджарый парень Генка, которого, ходил слух, самого ебал его старший брат, пристрастившийся к этому виду разврата на службе во внутренних войсках.

     «Я, я, дай-ка я его распечатаю!» — сказал Генка. Он, сплевывая в ладонь, крепко натирал толстый здоровый хуй.

     «А как ты ему вставишь, Генка?» — любопытствовал Шарик.

     «А вот смотри», — сказал Генка, пристраиваясь. Он грубо схватил Леньку за отвисшие в мошонке яйца и потянул их к себе и вверх: «Ну — ка, оттопырь попку, Ленька! Щас я тебя в нее ебать буду!»

     Мальчишка задергался и завопил: «Отпусти яйца, сука, бо-ольно!!!»

     «Аа-а, то-то!» — и Генка выпустил огромный плевок на его промежность: «Жопа не пизда... Расслабь, блядь, а то больно будет!»

     Ленька, который ощущал рвущие его промежность пальцы Шарика, действительно почувствовал нарастающую, режущую боль в заду и начал кричать, но его просто уткнули лицом в грязный матрас. Задыхаясь, он почувствовал, как чугунно-упругий член уперся в его заднее отверстие и медленно-медленно начал входить в него. Он непроизвольно задергался всем телом, действительно пытаясь расслабить сфинктер, но никак не успевал за входящим в него органом.

     «Ааа-а, сссуки», — орал он.

     «Ничччо, щас растянется!» — приговаривал сзади него Генка, — «А ты, Шарик, не тронь меня за хуй, а то следующим будешь!»

     «Да я поправить хотел...»

     «Смотри мне! Лучше жопу ему растягивай!». Генка ярился и начал, к восторгу остальных, короткими толчками ебать Леньку, загоняя член все глубже. Тут же кто-то, стоявший рядом, спросил:

     «Ну что, будешь сосать хуй?».

     «Даа-а!», — простонал он.

     «Эй, дай ему хуй сосать!»

     «А сам? Сам не хочешь?»

     «Не, я его в жопу буду!»

     «Ну, так пусть мой хуй сосет!»

     «А не откусит?»

     «Я ему откушу!»

     «Эй, гля, Генка ебет как! Вот конь!»

     «У него хуй, как полено!»

     «Ты держи его за челюсть, тогда не куснет!» — услышал Ленька и внезапно почувствовал, что режущая боль отпустила. Ему еще было страшно, дырка его горела, но он отдался ощущению толчков мужского органа, скользящего в его внутренностях.

      — «Ох, ох, ох» — стонал он в ритм вгоняемого в него с силой хуя, — «Ох, ох...» В этот момент крепкая рука взяла его за подбородок и сжала, заставив челюсти раскрыться. Он приподнял голову и увидел прямо перед собой здоровенный хуй, который, скользнув по лицу, уперся ему в губы. Он было мотнул головой, но челюсть сразу заныла.

     «Соси, говорю!» — По голосу Ленька определил Севика.

     Севка больно давил ему на желваки, просовывая хуй рукой между губами. И Ленька начал, чавкая, сосать этот хуй. Парень норовил засунуть его поглубже, Ленька, давился, но лизал его языком, стараясь обхватить губами толстый гарпун головки.

     Теперь он был сломлен, и даже не пытался сопротивляться. Где-то в глубине его насилуемого зада начало разливаться странное блаженство: Ленька не знал, что безжалостно ебавший его Генкин хуй непрерывно трет, возбуждает его предстательную железу, но ясно чувствовал подступающий, режущий семенники оргазм.

     Стальные руки понемногу ослабили хватку. Шарик уже не рвал его ягодицы. Уставившись на Генкин налитой кровью хуй, он дрочил себя. А Генка стал дышать все чаще, потом привстал, резко всадил член, отчего Ленька горестно ахнул, а Генка быстро-быстро задергался, вливая сперму мальчишке в зад.

     «Я, я теперь!» — требовал Шарик, ерзая на Ленькиной спине.

     «Ххх-хуй, — Генка обмяк. Он открыл глаза и, уставившись на Шарика, взял его за яйца, немного пощупал их, играясь, и медленно-медленно вытянул хуй из Ленькиного зада. Ленькин зад ответил на это радостной длинной трелью, выпуская накачанный в него Генкиным хуем воздух. Парни засмеялись.

     «Не обосрался бы», — деловито заметил Шарик, сползая с Ленькиной спины.

     «Нич-чо, вроде чисто», — ответил Генка, осматривая свой опадающий хуй. Он поднялся с колен, пуская Шарика к Ленькиному заду. Тот, выгибая вперед крепко накачанный руками и оттого железно торчавший хуй, покрывал его слюной. Не долго думая, он опустился на колени, сильно раздвинул Ленькины ягодицы и, пристроив гарпун головки к раскрытому и пульсирующему отверстию, вдавил...

     «Охххха, хороша тугая жопа!» — пропел Шарик, всадив член на всю его длину. Чуть привстав, растопырив тощие мальчишеские колени и круто выгибая зад, он хлипко, с силой ебал Леньку. Каждый раз, загнав хуй, он поднаседал и сверлил им несчастного Леньку с таким беспощадным напором, что тот, наверное, мог ощутить, как его отвердевшие яйца вдавливаются в промежность. Во рту у Леньки по-прежнему сновал второй член: Стасик держал его за уши и ебал. Оба парня тешились, жадно разглядывая друг друга за столь веселым занятием, отчего распалялись еще больше. Они как бы превратились в два жилистых члена, потерявших всякую чувствительность от бешенного натирания об Ленькино тело. «Щас, щас... щас... Охх! Щас я тебя вы-е-буу... Охх!» — задыхаясь стонал и ярился Стасик. — «Соси, блядь! Соси крепче, сука! Щас из меня... потечет... Соси мою сперррму... О, ооох, Оххх!» — Стасик задергался, и из его задроченного сосанием разбухшего толстого и онемевшего хуя хлынул и потек терпкий мужской сок. Ленька, содрогаясь от отвращения и охватившей его самого страсти, глотал мыльную ...   горячую слизь, заполнявшую его рот, но не успевал, и сперма покрывала его губы, стекая по подбородку. От этого зрелища и Шарик внезапно задергался, в охватившем его припадке оргазма он почти влез верхом на Леньку, обхватив его бедрами и впиваясь губами в тощую Ленькину шею. Стоявший позади него в ожидании своей очереди Кивок, тоже отдался всеобщему порыву; он грубо схватил Шарика за бесстыдно болтающиеся между ног яйца и воткнул наслонявленный палец в его раскрытый пульсирующий анус. От этого Шарик, вливая в Леньку очередную изрядную порцию спермы, изогнулся дугой, а потом рухнул, обмякнув. Он оказался лицом прямо перед Стасом. — «Уу-умм, солененькая!» — пропел Шарик, кривляясь.

     «Давай, бля, вытаскивай!» — Кивок потянул его за яйца, оттаскивая от Ленькиного зада.

      — «Ты зачем, сука, мне палец в жопу вставлял?» — отбрыкиваясь и дергаясь, кричал Шарик.

      — «А чо! Туга-ая жопа! Гля, в следующий раз тебя ебать будем». Кивок начал по-деревенски деловито пристраиваться, невозмутимо выпячивая член и быстро натирая его рукой.

      — «Уй, блядь, отвяжите, сс-суки», — проскулил Ленька.

      — «Ээ нет, паря, вот выeбу, тогда отвяжу», — спокойно возразил ему Кивок, звонко хлестанув Леньку по влажной ягодице.

      — «Отвяжи... Кивок! Я это... ну... я сам дам... Ой, бляяяяяяя!» — заголосил Ленька, страдая от неумело вгоняемого в его зад Кивком органа. — «И то! Отвяжем? — предложил Стасик. — А будет брыкаться, так снова растянем. Слышишь, Ленька?!»

     Подобревшие в ожидании «добровольного» секса, они быстро отвязали парня. Тот, кряхтя, медленно поднялся.

      — «Нич-чо, жопа не заболит!» — ободрящве заметил ему Генка.

      — «Ну? Как ебаться будем?» — нетерпрливо спросил Кивок. — «Раком встанешь... или, может, лежа?»

      — «Ты, Кивок, ебись с ним, как с девчонкой: положи на спину, закинь ноги на плечи и вставь!» — в радостном ожидании советовал ему Шарик.

      — «М-мм... угу. Давай, Ленька, ложись! — скомандовал Кивок согласно. — Таа-ак. Подними ноги! Теперь раздвинь! Шире, шире! Раскорячься, бля, чтоб жопа раскрылась. Еще, бля, еще!... Эй, Геныч, подержи его за ноги. Нет, загни их ему за уши! Так!» — деловито командовал Кивок — «Щас, паря, он тебе всадит!» — радовался Шарик, прослонившись к Ленькиному лицу.

      — «Обслюнявь себе хуй», — деловито советовал Генка.

      — «Ни-ичо, у него жопа и так мокрая! Вона все залито!» — Кивок, выдрачиваясь, начал пристраиваться. Ленька закрыл глаза и ухватился руками за раму кровати.

      — «Ни-ичо, ничч-чо...», — повторял Кивок, вставляя и вминая рукой хуй в Ленькино заднее отверстие. Ленька засопел, начал тяжело дышать, и вдруг сам принялся руками растягивать свои ягодицы. Парни сгрудились вокруг, с интересом наблодая за действом. Все непроизвольно дрочились, а Кивок, взяв Леньку за бока, плавно насаживал на свой длинный и искривленный посередине хуй. Когда сизый от напряжения гарпун его головки с трудом прошел в Ленькин анус, и Ленька, часто-часто дыша, вдруг протяжно замычал, Кивок спросил:

      — «Ну что, паря, нравится хуй в жопу получить?» — он поднажал и всадил хуй до середины. — «Аххх-хх!» — протянул Ленька.

      — «То-то, Ленька! Погоди, щас ебаться будем!»

      — «У-уухх... Порвешь... Погоди!»

      — «Ха, жопу не порвешь! — возразил Кивок. — Дай-ка я тебя подрочу!»

     Действительно, он начал плавно ебать Леньку и взял его член в руку. Вгоняя хуй все глубже и глубже, Кивок одновременно одной рукой дрочил Ленькин член, а другой щупал его яйца в растекшейся по животу мошонке.

      — «Ух, ух, ух,» — в ритм ебле постанывал Ленька, и вдруг протяжно ахнул — из его члена засочилось и вслед за этим быстро потекло семя, оставляя жирные лужицы на животе.

     «Стас, Стаська!» — механически продолжая ебать Леньку, позвал Кивок. «Гля, сейчас самый раз хуй сосать! Послед самый сочный!» Он держал Леньку за яйца, слегка выкручивая их наружу. Стасик, с интересом смотревший на всю эту возню, наклонился, взял губами самый кончик Ленькиного дергающегося члена и начал осторожно посасывать. Затем, увлекаясь, положил обе руки на покрытую спермой многострадальную Ленькину промежность. Он сосал его, зажмурив глаза, и, как слепой, осторожно ощупывал этот раскачивающийся поршень, снующий в пунцовой растревоженной воронке зада измученного еблей, но расслабленно-счастливого мальчика...

     Tот кто, уже взрослым, имел удовольствие видеть лихую мальчишескую еблю, никогда не забудет — ни тонких мальчишеских тел с огромными загнутыми членами, ни глухого беспощадного мата, ни потрясающего изящества телодвижений (только 15—16 подросток может так бесподобно выгибать попку — главный двигатель мальчишеского поршня, в отличие от зрелого мужчины, который — замечали? — ебет всем телом и вкладывает всю свою мощь в толчок).

     А как оргазмом искажается в почти плаксивой гримаске мальчишеское лицо! Как дрожат губы, как жадно блудят руки — по яйцам, по промежности — как пять дополнительных членов... Из детства это помнится хуже, в детстве интересно запоминать другое — позы и обстоятельства, а не ощущения и изгибы тела. Но я все же помню Костины беззастенчивые пальцы, которые он умудрялся засовывать вместе с членом под мой сфинктер — я с удовольствием проделывал то же самое над ним самим:

     ... Выпустив в судороге последнюю струю, Кивок поднял голову и увидел расплывшееся в безмятежной улыбке Ленькино лицо. Стас сладко потягивался всем нежным юным гибким телом. В свете тусклых лампочек оно сияло девственной белизной. Качок склонил кудрявую голову набок и его длинные ресницы прикрыли глаза. Шарик обнимал его за плечи, вопросительно глядя на Генку, а тот, стыдливо прикрывая пах, подошел к Леньке сверху, от головы, опустился на колени и по-детски прильнул к его искусанным губам. Ангел бесшумно летал под трубами теплосети...

     «Охххха, хороша тугая жопа!» — пропел Шарик, всадив член на всю его длину. Чуть привстав, растопырив тощие мальчишеские колени и круто выгибая зад, он хлипко, с силой ебал Леньку. Каждый раз, загнав хуй, он поднаседал и сверлил им несчастного Леньку с таким беспощадным напором, что тот, наверное, мог ощутить, как его отвердевшие яйца вдавливаются в промежность. Во рту у Леньки по-прежнему сновал второй член: Стасик держал его за уши и ебал. Оба парня тешились, жадно разглядывая друг друга за столь веселым занятием, отчего распалялись еще больше. Они как бы превратились в два жилистых члена, потерявших всякую чувствительность от бешенного натирания об Ленькино тело. «Щас, щас... щас... Охх! Щас я тебя вы-е-буу... Охх!» — задыхаясь стонал и ярился Стасик. — «Соси, блядь! Соси крепче, сука! Щас из меня... потечет... Соси мою сперррму... О, ооох, Оххх!» — Стасик задергался, и из его задроченного сосанием разбухшего толстого и онемевшего хуя хлынул и потек терпкий мужской сок. Ленька, содрогаясь от отвращения и охватившей его самого страсти, глотал мыльную горячую слизь, заполнявшую его рот, но не успевал, и сперма покрывала его губы, стекая по подбородку. От этого зрелища и Шарик внезапно задергался, в охватившем его припадке оргазма он почти влез верхом на Леньку, обхватив его бедрами и впиваясь губами в тощую Ленькину шею. Стоявший позади него в ожидании своей очереди Кивок, тоже отдался всеобщему порыву; он грубо схватил Шарика за бесстыдно болтающиеся между ног яйца и воткнул наслонявленный палец в его раскрытый пульсирующий анус. От этого Шарик, вливая в Леньку очередную изрядную порцию спермы, изогнулся дугой, а потом рухнул, обмякнув. Он оказался лицом прямо перед Стасом. — «Уу-умм, солененькая!» — пропел Шарик, кривляясь.

     «Давай, бля, вытаскивай!» — Кивок потянул его за яйца, оттаскивая от Ленькиного зада.

      — «Ты зачем, сука, мне палец ...   в жопу вставлял?» — отбрыкиваясь и дергаясь, кричал Шарик.

      — «А чо! Туга-ая жопа! Гля, в следующий раз тебя ебать будем». Кивок начал по-деревенски деловито пристраиваться, невозмутимо выпячивая член и быстро натирая его рукой.

      — «Уй, блядь, отвяжите, сс-суки», — проскулил Ленька.

      — «Ээ нет, паря, вот выeбу, тогда отвяжу», — спокойно возразил ему Кивок, звонко хлестанув Леньку по влажной ягодице.

      — «Отвяжи... Кивок! Я это... ну... я сам дам... Ой, бляяяяяяя!» — заголосил Ленька, страдая от неумело вгоняемого в его зад Кивком органа. — «И то! Отвяжем? — предложил Стасик. — А будет брыкаться, так снова растянем. Слышишь, Ленька?!»

     Подобревшие в ожидании «добровольного» секса, они быстро отвязали парня. Тот, кряхтя, медленно поднялся.

      — «Нич-чо, жопа не заболит!» — ободрящве заметил ему Генка.

      — «Ну? Как ебаться будем?» — нетерпрливо спросил Кивок. — «Раком встанешь... или, может, лежа?»

      — «Ты, Кивок, ебись с ним, как с девчонкой: положи на спину, закинь ноги на плечи и вставь!» — в радостном ожидании советовал ему Шарик.

      — «М-мм... угу. Давай, Ленька, ложись! — скомандовал Кивок согласно. — Таа-ак. Подними ноги! Теперь раздвинь! Шире, шире! Раскорячься, бля, чтоб жопа раскрылась. Еще, бля, еще!... Эй, Геныч, подержи его за ноги. Нет, загни их ему за уши! Так!» — деловито командовал Кивок — «Щас, паря, он тебе всадит!» — радовался Шарик, прослонившись к Ленькиному лицу.

      — «Обслюнявь себе хуй», — деловито советовал Генка.

      — «Ни-ичо, у него жопа и так мокрая! Вона все залито!» — Кивок, выдрачиваясь, начал пристраиваться. Ленька закрыл глаза и ухватился руками за раму кровати.

      — «Ни-ичо, ничч-чо...», — повторял Кивок, вставляя и вминая рукой хуй в Ленькино заднее отверстие. Ленька засопел, начал тяжело дышать, и вдруг сам принялся руками растягивать свои ягодицы. Парни сгрудились вокруг, с интересом наблодая за действом. Все непроизвольно дрочились, а Кивок, взяв Леньку за бока, плавно насаживал на свой длинный и искривленный посередине хуй. Когда сизый от напряжения гарпун его головки с трудом прошел в Ленькин анус, и Ленька, часто-часто дыша, вдруг протяжно замычал, Кивок спросил:

      — «Ну что, паря, нравится хуй в жопу получить?» — он поднажал и всадил хуй до середины. — «Аххх-хх!» — протянул Ленька.

      — «То-то, Ленька! Погоди, щас ебаться будем!»

      — «У-уухх... Порвешь... Погоди!»

      — «Ха, жопу не порвешь! — возразил Кивок. — Дай-ка я тебя подрочу!»

     Действительно, он начал плавно ебать Леньку и взял его член в руку. Вгоняя хуй все глубже и глубже, Кивок одновременно одной рукой дрочил Ленькин член, а другой щупал его яйца в растекшейся по животу мошонке.

      — «Ух, ух, ух,» — в ритм ебле постанывал Ленька, и вдруг протяжно ахнул — из его члена засочилось и вслед за этим быстро потекло семя, оставляя жирные лужицы на животе.

     «Стас, Стаська!» — механически продолжая ебать Леньку, позвал Кивок. «Гля, сейчас самый раз хуй сосать! Послед самый сочный!» Он держал Леньку за яйца, слегка выкручивая их наружу. Стасик, с интересом смотревший на всю эту возню, наклонился, взял губами самый кончик Ленькиного дергающегося члена и начал осторожно посасывать. Затем, увлекаясь, положил обе руки на покрытую спермой многострадальную Ленькину промежность. Он сосал его, зажмурив глаза, и, как слепой, осторожно ощупывал этот раскачивающийся поршень, снующий в пунцовой растревоженной воронке зада измученного еблей, но расслабленно-счастливого мальчика...

     Tот кто, уже взрослым, имел удовольствие видеть лихую мальчишескую еблю, никогда не забудет — ни тонких мальчишеских тел с огромными загнутыми членами, ни глухого беспощадного мата, ни потрясающего изящества телодвижений (только 15—16 подросток может так бесподобно выгибать попку — главный двигатель мальчишеского поршня, в отличие от зрелого мужчины, который — замечали? — ебет всем телом и вкладывает всю свою мощь в толчок).

     А как оргазмом искажается в почти плаксивой гримаске мальчишеское лицо! Как дрожат губы, как жадно блудят руки — по яйцам, по промежности — как пять дополнительных членов... Из детства это помнится хуже, в детстве интересно запоминать другое — позы и обстоятельства, а не ощущения и изгибы тела. Но я все же помню Костины беззастенчивые пальцы, которые он умудрялся засовывать вместе с членом под мой сфинктер — я с удовольствием проделывал то же самое над ним самим:

     ... Выпустив в судороге последнюю струю, Кивок поднял голову и увидел расплывшееся в безмятежной улыбке Ленькино лицо. Стас сладко потягивался всем нежным юным гибким телом. В свете тусклых лампочек оно сияло девственной белизной. Качок склонил кудрявую голову набок и его длинные ресницы прикрыли глаза. Шарик обнимал его за плечи, вопросительно глядя на Генку, а тот, стыдливо прикрывая пах, подошел к Леньке сверху, от головы, опустился на колени и по-детски прильнул к его искусанным губам. Ангел бесшумно летал под трубами теплосети...

     ... Ленька, когда я осматривал его, ухмылялся мне точно так же, как и этот Владимир, 16 лет. Ужель это верно, что в глазах парня, которого хоть раз имел другой парень, можно распознать их выебанность?. А ведь мальчишку здорово разворотили, его анус был похож на губы готового к поцелую негритенка, пришлость даже наложить небольшую скобку. Но я живо увидел все, и как он покряхтывая поднялся, залитый студенистыми сгустками спермы. Как они, пошлепывая его по натруженному заду, по-дружески успокаивали. Как он наконец успокоился. Как Шарик обтирал его своими трусами, а Ленька оттопыривал попку и кокетливым винтиком пытался на нее посмотреть через плечо...

     Владимир между тем все лежит, нелепо заломив ноги за голову, его промежность призывно сияет розовым отверстием, а между пяток блестят настороженные глаза не раз уже выебанного подростка. Молчаливый диалог взглядов: «Ну, долго еще?» — «А ты не дергайся. Потерпи. Щас вставлю, тогда...» — «Бля... ххххх... Ну скорее что ль...». Я спокойно ввожу в него указательный палец и потом, не затягивая, средний. Растянутый сфинктер нежно обхватывает мои сжатые пальцы. Никаких там вам подергиваний. Спокоен. Расслаблен. Я внезапно замечаю на лице мальчишки порочную ухмылочку познавшего Эроса. Нет, он не улыбается, он именно про себя ухмыляется, узнавая своим отверстием настойчивый натиск входящей в него плоти. Он немного выгибает попку навстречу моим пальцам, как бы отыскивая внутри упругого как неспелый абрикос зада то самое, заветное место для них; еще мгновение, и я начну ебать его... в пору остановиться. уфф.

     Что это, неужели он разочарован? Или мне кажется, что тень досады немного исказила открытое вихрастое лицо? (С мальчишками всегда так: как ебаться — не-а, как вынимать — тоже недовольны). Я широко улыбаюсь ему. Он вскакивает на ноги. Разбухший член с вылезшей наружу точеной головкой забавно шлепнулся о бедро. Я протягиваю ему карту и рецепт на свечи. Владимир, 16 лет, берет, не глядя мне в глаза и, неловко подтягивая трусы, исчезает за дверью. К-ааайф!

     Пятница. Вечер. Клизма никак не хочет идти домой. Сука заметила ожидающего прием паренька! И ей сразу захотелось остаться. Убью ее когда-нить, уродину. «Медсестра, тьтьтьеё». Медовым голосом говорю что завтра, пожалуй, отпущу ее в распоряжение кожно-венерологического отделения. Скисла. Обиделась. Хлопнула дверью. О-оо! Яйца мои отяжелели и, переполненные спермой, свисают как две гантели. Член с вечера стоит зенитной пушкой. Руки немного дрожат. Снимаю рубашку и накидываю халат на голые плечи. Не спеша открываю дверь. Пустой коридор. У стенда о правильном питании стоит Он. Молча делаю приглашающий жест рукой, закрываю дверь на ключ — щелк-щелк (надпись «не входить» активирована),...  

      и, не глядя на Него, иду к окну и наглухо затягиваю занавески... Интересно, что Он думает, глядя на эти приготовления. Он не выглядел испуганным, встревоженным. Уж понимал ли Он для чего пришел?! Я поманил Его за собой в маленькую хирургическую комнату, попросил раздеться и включил плафон над кушеткой. Я смотрел во все глаза как из-под одежды постепенно появляется его тело. Он расстегнул три верхние пуговицы рубашки, элегантно сбросил ее с плеч и стянул с рук рукава за спиной. Под ней оказалась белоснежная майка с глубоким вырезом на груди, из которого сочным рубином алел мальчишеский еще по виду сосочек. Я жадно облизнулся, предвкушая как он набухнет у меня во рту и как я потом буду потягивать его двумя пальцами, и одновременно поигрывать сладкими яичками этого мальчика... Освободившись от рубашки, Он грациозно стянул майку через голову, ослепив меня изуметельно вылепленным торсом, с вмятой в плоский мускулистый живот изюминкой пупка. И... вот оно! — наконец положил руки на ремень туго обтягивающих его джинсов. Я разглядывал его лицо, а он смотрел на свой пах и медлил. Потом он посмотрел на меня, а я...

      — А ты сперму на анализ сдавал?» — спрашиваю я его.

      — Нет, — ошеломленно качает он головой.

      — Что же ты так? — Я о-очень огорчен. И изо всех сил сдерживаю улыбку. — И что же прикажешь мне делать? Самому у тебя анализ брать? Или к Антонине завтра пойдешь? (Это «Антонина» — звучит в моих устах как «стерррва», и Апполон невольно ежится).

      — А как это... делают, — спрашивает он

      — А это... Антонина электротоком делает. К семенникам прикладывает. — Он в ужасе таращится на меня. Даже член его начинает опускаться.

      — Можно конечно потереть... ну это... (не скажешь ведь ему — подрочить)... Онанировать, одним словом. (пауза. тяжелая, длинная пауза) Так что выбирай!

      — М-мм, а можно сейчас? Если потереть... — ах, краснеет как девушка!

      — Конечно, — ободряю его я. — И результат ждать не потребуется.

      — Ладно... — Он неуверенно переминается с ноги на ногу.

      — А потом я еще раз хорошенько осмотрю твое заднее отверстие. С помощью специального прибора! — Его лицо стремительно заливается краской до самых ушей.

     Теперь, когда он решился «на анализ», он стоит в нерешительности, переминаясь с ноги на ногу (наверное, так он стоял бы перед девушкой прежде чем лечь на нее), и его член снова набухает.

      — Ну, смелее. Возьми половой член в руку... та-ак... и двигай ей вперед-назад. — Я направляю его, как направлял бы ангела. Мальчишка быстро смелеет. Придерживая яйца одной рукой, он лихо дрочит себя другой. Его член, уже твердый и упругий, вырастает до гигантских размеров. Крайняя плоть уже не в состоянии наезжать на головку. Мальчик выгибает пах, привстав на носочки, и наяривает вовсю. Он с любопытством смотрит на свой снующий в ладони член, но иногда посматривает на меня. Я понимаю что момент приближается!

      — Молодец! Не прерывайся. Подойди и ляг на кушетку. — Он вскакивает на нее и ложится на спину, продолжая онанировать.

      — Протяни левую руку за голову — Он отпускает свои яички и загибает ее кверху, где я быстро пристегиваю ее кожаным браслетом. — Теперь другую руку! — Его член звонко шлепается о живот. Я пристегиваю вторую руку к изголовью. — Ну а теперь потерпи немножко. Я все кончу сам! — и с этими словами я поднимаю перед ним штатив с занавеской и автоматически нащупываю, жадно ловлю-беру-сгребаю-хватаю его готовый возбужденный член. Все его тело — от сосков до пяток — теперь мое! Он нервно елозит на кушетке, привязанный за руки к изголовью.

      — Не волнуйся — говорю я, — согни ноги в коленях... та-ак. Теперь раздвинь их. Вот так и лежи. Я вставлю твой пенис в специальный отсосник. Ничего плохого не будет... Не дрожи ты так! — и, ахххххх, я жадно ловлю губами его упруго загнутую мышцу! Как ныряльщик за жемчужными устрицами, я внедряюсь лицом и ладонями в раскрытый жар его паха. Я целиком проглатываю его член, но при этом почти не касаюсь его губами и языком — так нежен я с ним! Его яички, чуть сдавленные моими пальцами, плывут и перекатываются в моей ладони как два поплавка на тихой воде. его головка прикасается и потом вжимается в запредельное нечто, сокрытое у меня в горле и тогда я, медленно наращивая усилие, начинаю сосать этот дивный стебель. Я отчетливо слышу стон мальчика — это напрягшийся в засосе, его член почувствовал что сильно растянутая кожица крайней плоти (как резинка в проколотом воздушном шарике, когда вы засасываете ее, чтоб сделать смешно лопающийся пузырек) — как эта кожица, повинуясь моим губам, туго наезжает на головку и встре

     Отирая губы платком (который я храню, со следами его семени, как дорогую реликвию), я опускаю штатив с занавеской и вижу его счастливое, расплывшееся в белозубой улыбке лицо.

      — Ну? Понравился... (я подбираю слово)... отсосник?

      — Да-аах, — хрипит он, васстанавливая дыхание. Он лежит передо мной ослепительно голенький сияя девственной прелестью юного мужского тела. Он вытянул ноги, его член опал и свесился набок, тяжело подмяв расслабленную мошонку. Его руки по-прежнему привязаны к изголовью, и оттого он остается совершенно беспомощно-раскрытым, хоть и счастливо расслабленным. Я понимаю, что кончу без рук, если буду вот так сидеть радом и любоваться им. Я поднимаюсь, отстегиваю его запястья и прошу перевернуться на живот. Утомленный утехами и ярким светом лампы, он тяжело переворачивает мускулистое чуть удлинненное тело пловца. Я кладу перед ним маленькую подушечку.

      — Встань на коленки, — командую я ему, — теперь опусти плечи и подбородок на подушку! Возьмись руками за край у узголовья. Может, тебя снова пристегнуть?

      — Не-а, не надо, — отвечает он, принимая указанную позу. Я по-прежнему стою сбоку.

      — Ну смотри. Я введу тебе в заднее отверстие цилиндрический предмет. Довольно глубоко. Сначала можешь почувствовать жжение, может быть даже будет больно. Не волнуйся, просто потерпи. Постарайся расслабить попку. Как только тебе это удастся, боль пройдет. Договорились?

      — М-мм... да... — Я снова поднимаю штатив со шторкой, захожу за ширму и быстро снимаю тонкие холщевые хирургические штаны, пропитанные моим половым соком. Беру свой одеревеневший от ожидания член и захожу сзади моего томящегося пациента. О-оо, небесные жители, вы ли создали это вот удивительное творение, раскрытое передо мной! В глазах моих темнеет, и я льну лицом в чуть влажную от давишних забав расщелину. Мой язык ложится туда, где две мальчишеские упругие булочки соприкасаются под острым углом, и скользит в поисках впадины. Ладони нежно растягивают Его ягодицы и в тот момент, когда кончик языка натыкается на заветную морщинку, пальцы автоматически фиксируют место и слегка надавливают на края, отчего оно, заветное, раскрывается. (Не надо морщиться, мой любознательный читатель! Лучше попробуй сам мальчишескую попку! Или, хмм, возьми кусок свежего масла, придай ему ту же соблазнительную форму, а дырочку проколи 3-хдневным листиком молодого фикуса — и полижи, по-исследуй ее своим языком!). И снова, как шмель...

     Я быстро смазываю член вазелином и, пристроив его в отверстие, одним толчком легко вгоняю на треть длины.

      — Аххххххххххх!

      — Потерпи, расслабь попку, расслабь... — приговариваю я и грубо беру за одно из низко висящих яичек. (Правое, наверное — люблю играть правым яичком!) Это мгновенно переключает Его внимание, и мальчик снова распускает сфинктер. Пользуясь этим, я вгоняю член еще глубже

      — Аххх...

     Те, кого имели в зад, знают, что самый кайф наступает когда глубоко загнанный член медленно вытаскивают (охххоблеххче-ееенииииеее), и снова предательски вгоняют, не внимая мольбам и стонам, и потом снова ме-ееедленно вынимают, так что слезы встают в глазах. Удар — облегчение, удар, конвульсия — и снова облегчение. Ах! — аааа, Ах! — ааааааа... И все чаще и проворней трется он в глубине мальчика, и уж исчез день и ночь, и кушетка в поликлинике. Остались лишь мальчик, его бесстыдно раскрытая попка и ебущий ее здоровенный упругий ненасытный мой хуй, который то сверлит, то долбит, то замирает, подготавливая новую, неожиданную, убийственную, непереносимую, страшную в непредсказуемой неизведанности и потому такую сладкую атаку, которую всевышние на Олимпе дали испытать нам только одним — самым задним нашим местом.

      — Ахххх!! К черту, на хуй эту блядскую занавеску! Я хочу его всего! Иди ко мне, мое святое убежище в этом холодном мире! Ах как сладок твой язык, как гибок стан! Сейчас, сейчас — дай мне дотянуться до твоего упругого кончика, дай мне сдернуть с него крайнюю плоть! Дай мне высунуть его головку! Не мешай своими руками — я сделаю это лучше чем ты, лучше, лучше, лучше, и не сопротивляйся... А-ааах. Дай мне насадить тебя поглубже на мой непокорный член! дадададада — Давай кончим вместе давай... давай... яумруяумру... еще еще еще выгнись целуй меня дай мне твой язык я хочу высосать твой язык не спеши дай мне еще мгновенье там так сладко в тебе выебименяещеглубже ааааааааа тыжеможешь глубжеглубжехуйййй да да вот оно подходит малыш ммммммммаааамааааа да облей нас обоих твоей спермой ее так много в тебе ты мог бы залить ею весь мир ещеохещеоххзаебиссссььь а я волью в тебя все без остатка а-аааа не кричи нас услышат я весь в тебе я х-ххххх — ооооох истекаюююююююююхххххххххууууууууйййййййй!

     (Посвящается тебе, Артем) — ------------------------------------------------------------

     Послесловие

     Дорогой читатель, ты конечно догадался что единственной целью этой новеллы было развлечь тебя и разжечь, чтоб в штанах у тебя стало влажно. Поэтому не ищи здесь идей. Я буду рад если под конец чтения ты распустишь ремень и, взяв себя за компас, пройдешься глазами по тем фрагментам текста которые тебе особенно запали. Приятных тебе утех.

     Оба героя 5-й, заключительной части живы-здоровы и счастливы. Один из них сейчас в NY, PhD студент; другой в S-Fr, исследует что-то там атомно-молекулярное, а может нейро-лингвическое. Если хотите чтоб они рассказали еще что-нибудь, пошлите им свой отзыв, а еще лучше — расскажите как это было у вас! Поверьте, оно стоит того и оттого стоит!

     M. L.