Прошло уже тридцать лет, а я до сих пор вижу его глаза, огромные и ясные голубые глаза Джорджа Доусона, его улыбку, которая всегда казалась мне чересчур смазливой, и слышу его заливистый смех. Я часто вспоминаю, как летом мы наперегонки мчались на стареньких велосипедах к большой про — точной реке, которая оставалась холодной даже в самый жаркий день. Там, побросав велосипеды, мы забирались на наше огромное старое дерево, и устроившись на самом удобном толстом суку, мы часа-ми сидели, рассказывая друг другу удивительные истории и делясь секретами. Сколько нам тогда было-десять, двенадцать? И не вспомнить уже. А наше дерево все стоит на том берегу, я был там недавно-нужно было о многом подумать, многое вспомнить. Я давно женился, уже старею потихоньку; моему старшему сыну столько же, сколько было тогда Джорджу (кстати, его и зовут так же). Я — Марк Олдфилд. Джордж был моим лучшим другом, и в память о нем я пишу эти страницы.

     ***

     Уроки в среду закончились позднее обычного, и теперь школьники нетерпеливо толкались в раздевалке, стремясь поскорее покинуть школу и заняться своими обычными делами. Кругом стоял невообразимый шум. Джордж неспеша одевался, глазея в окно на школьный двор, ярко залитый солнечным светом и наполненный щебетом высыпающей из дверей школы детворы. Строгие серые стены этого частного учебного заведения не казались такими унылыми теперь, когда вечернее солнце раскрасило их в нежно-розовые и золотисто-оранжевые тона, а весенний теплый ветер игриво шелестел в позолоченных солнцем кудрявых макушках гигантских вековых тополей и развесистых каштанов. Марк, уже одетый, подкрался, ткнул его в спину и крикнул: Эй, парень! Ну, ты идешь?

      — Иду, — ответил Джордж, на ходу застегивая курточку. Мальчики спешно вышли из школы, чтобы немного поболтать по дороге. Они собирались сегодня сгонять на велосипедах к реке, чтобы покормить рыжих проворных бельчат, которые всего лишь пару дней назад начали выбираться из гнезда, пока их пушистые родители занимались добычей пропитания. Джорджу безумно нравились их чрезвычайно милые, хитрые остренькие мордочки. Марк шел и пинал облезлым ботинком помятую жестяную банку от Кока-колы. Его мягкие волосы цвета спелой пшеницы выбивались из-под потертой синей бейсболки с эмблемой школьной футбольной команды.

      — Слушай, наша команда играет завтра с Честерз, приходи, посмотришь. — сказал Марк, и в его выразительных карих глазах блеснул озорной огонек. Он стремительно пнул банку под новенькие начищенные ботинки Джорджа так, что тот едва не упал. Марк подхватил своего друга за воротник куртки и, поставив на ноги и рассмеялся:

      — Ну когда ты, наконец, среагируешь хотя бы на одну подачу? Никогда не видел такого безнадежного растяпу, как ты. Ну что бы ты без меня делал?

      — По-крайней мере не растянулся бы не дороге. Ну не нравится мне твой футбол! Лучше бы ты в гольф играл или хорошую музыку слушал; — проворчал Джордж. Впрочем, он не сердился на Марка. Они шли домой по шумной широкой улице, изобилующей различными лавочками и магазинчиками и пестрящей рекламными вывесками, яркими зонтиками уличных кафе и манящими афишами кинотеатров. Марк любил останавливаться у таких афиш, на которых красовались страстные полуобнаженные красавицы в объятиях мужественных джентельменов, в большинстве своем жгучих усатых брюнетов. А Джордж больше предпочитал те, с которых на прохожих злобно скалился какой-нибудь бледный Дракула или чудовищная акула со следами человеческой крови на страшных зубах. Но спорить из-за вкусов им не приходилось, потому что тринадцатилетних оболтусов не пускали на взрослые фильмы. Правда, они все равно ухитрялись беспрепятственно смотреть большинство подобных новинок у Марка. После школы мальчишки постоянно торчали у него дома. Его родители вечно пропадали на работе, припрятав перед уходом все то, что не должно было попасть на глаза падкого на запретные плоды мальчишки. А Марк, притащив с собой после школы приятеля и отправив младшую сестренку к подружке, доставал из давно обнаруженного им тайника запретные кассеты и журналы, и, чрезвычайно довольный собой, спокойно смотрел в компании Джорджа на голых красавиц или на жуткие кровавые сцены. А потом они вдвоем складывали позаимствованные вещи в тайник, настолько точно распологая их в былой последовательности, что их искусству позавидовал бы любой детектив. Подобные фильмы их чрезвычайно забавляли. Это была их с Марком тайна. А потом Джорджу снились кошмары, и его родители все не могли понять, почему их спокойный, уравновешен — ный, благополучный мальчик частенько спит при включенном свете. Зато Марку все чаще снились сны совсем другого содержания. Подобное самообразование очень скоро принесло свои плоды-уже через год он вовсю увивался за девочками, а чаще они сами увивались за ним, потому что Марк был одним из лучших футболистов школы. Кроме того, он выглядел довольно развитым физически для четырнадцати лет, в отличае от Джорджа, который благодаря изиащному сложению, слишком смазливо — му для мальчишки лицу и огромным печальным голубым глазам, сияющим из-под отросших темных локонов, больше походил на девочку. Фильмы, которые они смотрели с Марком, он находил забавны — ми, но не более. Как и отношения с девочками. Марк по-дружески посмеивался над другом, считая, что он не дорос до девочек или просто стесняется их. И уж полное недоумение у него вызывали обиды Джорджа, если он отправлялся гулять с подружкой. «Ты, как собака на сене, ни себе, не людям!» — возмущался он, глядя на расстроенного чуть ли не до слез друга;"Сколько раз я предлагал тебе пойти на двойное свидание? Ты всегда отказываешься, а потом обижаешься!» Джордж и сам себя не понимал, он только чувствовал, что девочки ему совершенно безразличны и что он отчаяно ревнует к ним Марка, который стал таким красивым! Марк был самим совершенством в глазах Джорджа — прирожденный лидер, смелый, сильный, отчаяный, и... красивый! Он выглядел старше своих четырнадцати лет, в то время как Джорджу можно было дать не больше двенадцати. После тренировок, в душе, он все чаще завороженно смотрел, как Марк встряхивает мокрыми белокурыми волосами под прохладными упругими струйками душа; все чаще он не мог оторвать взгляда от загорелого тела с начавшими угадываться в его мальчишеской гибкой фигуре мускулами; любовался его стройными ногами и... Джордж с ужасом понял, если Марка тянет к девочкам, то его тянет к Марку. Желание проснулось в нем, но не так, как у всех его сверстников. Он понял, что для него привлекательно только мужское тело и что он не иначе как влюблен в Марка. Вместо желания обладать женским телом он хотел, чтобы им обладали; он сам хотел принадлежать мужчине. Во всяком случае, он так чувствовал, и ничего не мог с собой поделать. Эти мысли шокировали и пугали его, а желание быть девочкой с каждым днем усиливалось, и вскорее он начал совершенно подсознательно, а затем и сознательно перенимать и копировать их поведение. И тогда Джордж понял, что он — самый настоящий гомосексуалист. Одна только мысль об этом казалась ему невыносимой — он боялся и думать о возможной реакции родителей, Марка, однокласников и всего мира на подобный факт. Джордж хорошо знал, как большинство людей относятся к геям. Но самым трудым было признать себя, Джорджа Доусона, извращенцем. «Как только все узнают, они навсегда вознинавидят меня, все. Я останусь один, наедине со своим горем. Уж лучше держать это за семью замками и никогда, никогда не снимать маску!» — думал Джордж, и его сердце разрывалось от боли и страха. Всеми силами он старался перебороть и скрыть свою порочную наклонность, которая наоборот, усиливалась с каждым днем. Особенно трудно ему было с Марком. Джордж больше не мог выносить его близости, его дружеских тычков и похлопываний, а еще хуже-его отношений с девочками. И тогда он стал избегать Марка. Марк, абсолютно теряясь в догадках, всеми силами старался выяснить, что происходит с другом, но тот постоянно отталкивал его и последнее ...

  время даже не желал видеть. Видя, что от его стараний Джорджу только хуже, Марк решил пока оставить его в покое. Так продолжалось довольно долго. До того дня, когда во время тренировки Джордж повредил ногу. Ему на помощь поспешил учитель, и Марк, который не спускал с него глаз всю игру. Осмотрев ногу, учитель сказал: — Что-то не нравится мне твоя нога, парень. Ну-ка, пошевели ей. Джордж попробовал сделать это, но боль была слишком сильной. Он сидел на скамейке и безразлично смотрел на поврежденную ногу. Марк стоял рядом и ждал указаний. — Марк, Джордж, одевайтесь и немедленно отправляйтесь к школьному врачу, пусть он осмотрит ногу. Мне нужно вернуться на поле. Когда учитель наконец удалился, Марк присел рядом с Джорджем. С минуту они оба молчали, не зная, с чего начать. Марк посмотрел на Джорджа, который уставился в пол и смущенно молчал. — Ты слышал? Пойдем-ка, парень, — решительно сказал Марк и помог Джорджу встать, дав ему руку. — Марк, по-моему не стоит, нога не болит; — попытался возразить Джордж. — А по-моему, ты едва идешь, и у тебя нет никакой необходимости обманывать меня. Какого черта ты чудишь? — разозлился Марк. Он буквально приволок Джорджа в душ и плюхнул на лавку. — Ну что с тобой происходит, Джордж? Неужели ты считаешь, что я такой дурак и не вижу, что с тобой что-то не так? Мы же лучшие друзья, Джордж! Ну почему ты мне не доверяешь? — сказал Марк, придви — нувшись нему. Джордж поднял глаза: — Я доверяю тебе, Марк. Ты мой лучший друг. Ты всегда был для меня лучшим... — Ну, тогда все в порядке. Сам решишь, когда рассказать. Подожди, дай я сам посмотрю-сказал Марк, устав допытываться. Он уселся на корточки перед другом и начал прощупывать повреждение. — У меня уже было что-то вроде этого год назад, я наложу тебе эластичный бинт, у меня есть с собой. — сказал Марк и почувствовал, как вздрогнул и напрягся Джордж от его прикосновения. — Ты чего это шарахаешься, как от чумы? — удивился он, внимательно посмотрел на друга, достал бинт и начал бинтовать ему ногу продолжая сосредоточенно наблюдать за Джорджем, который готов был сквозь землю провалиться от стыда. И вдруг голове Марка молнией промелькнула догадка. — А теперь ты можешь потихоньку ходить. Раздевайся и иди под душ! Ну, что ты на меня уставился? — скомандовал он. Джордж, как послушный ребенок, снял одежду и отправился под душ. — Ты чертовски смазливый, Джордж. Почему тебе не нравятся девчонки?; — спросил Марк и провел тыльной стороной ладони по животу друга, потом хлопнул его по ягодицам, почти уверенный в своей догадке. — Не трогай меня, не трогай, пожалуйста, Марк! — взмолился Джордж, едва не плача от стыда. Марк пристально посмотрел на Джорджа и, встретив горящий взгляд огромных голубых глаз, сказал: — Хорошо, я не буду, только не волнуйся. И, стащив влажную форму, совершенно обнаженный, встал под чуть теплые струи, нежно обвивающие его прекрасное тело. Джордж уже ничего не мог поделать с собой, и ему хотелось убежать, пусть даже таким вот голым и беспомощным; только бы он не увидел его позора! Он уже рванулся к двери, но Марк вдруг резко повернулся, в два прыжка догнал его, остановил, взяв за плечи и тихо спросил: — Ты можешь сказать мне, что с тобой происходит, Джордж? Скажи мне, я же твой друг и останусь им, что бы это не было, понимаешь? Джордж стоял, ослабший и дрожащий, опустив голову и спрятав глаза, которые застилали слезы и жгучий стыд. Марк опустил глаза и увидел то, что бедный Джордж так отчаянно старался скрыть. — Ты так и не скажешь мне правду, Джордж? Говори, черт возьми! Он пару раз встряхнул его, и, поняв, что ничего не добьется от парня, сказал: — Хорошо, тогда я сам скажу: ты гей. Ну конечно же, как же я раньше не догадался... Из глаз Джорджа брызнули слезы, и он, жалобно всхлипывая, сказал: — Я не мог сказать тебе об этом, не мог... Я и сам не знал! Ты... ты теперь ненавидишь меня? — Ненавижу? За что? Ты дурак, Джордж, это не твоя вина! Джордж, я по-прежнему твой друг, слышишь? Я всегда буду твоим другом, ты должен знать. — говорил Марк, встряхивая всхлипывающего Джорджа. — Просто не говори об этом никому. Я никогда не делал ничего, ну, ты понимаешь... — Разумеется. Успокойся. В общем-то, я не так уж удивлен тем, что... Ну, ты всегда был слишком смазливым, и потом, никаких отношений с девчонками, и... ну, все такое. Чего стоит один твой взгляд, когда я тебе ногу бинтовал! Слушай, Джордж, да на свете полно голубых, не один же тытаким уродился... В общем, не расстраивайся. Да брось ты рыдать! Это не конец, все наладится, поверь мне! Нога вскорее зажила. Влюбленность ушла так же незаметно, как и пришла. Марк хранил секрет и никогда больше не упоминал о том, что знает. Он остался для Джорджа очень близким другом, готовым прийти на помощь в любую минуту. Однажды вечером, возвращаясь от Марка, Джордж увидел гея, переодетого в женское платье. Он еще никогда не встречал настоящего гея. Этот человек — такой же, как я! — пронеслось в его голове, и Джордж незаметно последовал за ним, движимый любопытством. Долго идти не пришлось-пройдя всего пару улиц, гей вошел в дверь ночного клуба. Джордж не решился последовать дальше. Он только заглянул в переливающуюся неоновыми огнями витрину с осторожностью молодого зверька, почувствовавшего запах приманки. С тех пор он стал втайне наряжаться в женскую одежду и сам себя за это ненавидел. Джордж начал отпускать волосы, и никто этому не удивлялся, зная его одержимость современной музыкой, как и у большинства мальчиков его возраста, и не подозревая об истинной причине. Наряжаясь и глядя в зеркало на собственное отражение, он с удивлением обнаруживал, что его невозможно отличить от девчонки. В небольшой английский городок пришла солнечная и ветренная весна. У Марка появилась любимая девочка, с которой он проводил все время. Любовь была повсюду — на каждом шагу можно было встретить прогуливающиеся, держащиеся за руки и целующиеся влюбленные пары. Вся природа была пропитанна любовью-даже у каждого животного и птицы была своя пара. Глядя на пробуждение природы и на любовь, царившую повсюду, Джордж чувствовал себя изгоем, которого любовь всегда обходит стороной. Он так хотел любви, но не знал, где ее искать. Вообще-то знал. Но не был уверен, что найдет в подобном непристойном заведении свою половинку, а не партнера для секса. Он еще никогда не чувствовал себя настолько одиноким и несчастным, в одиночку влакущим тяжкий груз своей постыдной тайны. Жизнь в маске становилась невыносимой, и однажды вечером он ушел, чтобы найти то, в чем так нуждался.

     ***

     В тот апрельский вечер Джордж, как, обычно, надежно заперся в своей комнате, достал пакет с одеждой, и начал неторопливо одеваться. Все происходило, как будто в странном замедленном сне — он подошел к зеркалу, с замирающим сердцем нарядился в одежды, которые потрясающе подходили его голубым глазам. Последним штрихом были губная помада, тени и тушь, которые сделали его совершенно неотличимым от какой-нибудь очаровательной девчушки. Расчесав напоследок свои восхитительные темные локоны, Джордж незаметно выскользнул из дома. Ему вслед донесся голос матери, очевидно, с каким-то вопросом, но для мальчика это было уже неважно-он торопливо шел по той самой улице, по которой столько раз ходил в школу, но это было так давно... или вчера? Вечерний город переливался сотнями разноцветных пульсирующих огней проезжающих машин, мигающих светофоров и горящих мягким заманчивым светом витрин магазинов и ночных клубов. Наизусть выученные вывески и афиши мелькали в обратную сторону, как кадры прокручивающегося назад фильма. Уютно горели окошки домов благополучных горожан, которым и думать то не пристало о таких вещах, о которых сейчас думал стремительно удаляющийся от дома мальчик в наряде гомосексуалиста. Нет, лучше сейчас не думать, а постараться поскорее добраться до того самого ночного клуба. Джордж прибавил шагу-теперь он почти бежал. На повороте он увидел Сида, который остановился поболтать с другом. Сид учился в параллельном классе с Джорджем,...   и увидев его в подобном одеянии, он от неожиданности разинул рот и только через несколько секунд окликнул мальчика, но тот уже бежал в конце улицы и не слышал его. Когда наконец Джордж увидел пеструю неоновую вывеску ночного клуба, он остановился, чтобы перевести дыхание и немного унять бешенно колотящееся сердце, которое, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Джордж умирал от страха. Только сейчас он заметил, что весь дрожит. Из дверей заведения доносилась музыка и смеющиеся возбужденные голоса. Огни двигались, мимо стремительно проносились машины, а небо, усыпанное россыпью мерцающих звезд, будто качалось. Джордж еще никогда не видел столько звезд. Все это составляло какую-то странную вращающуюся ночную карусель, от которой Джорджа слегка подташнивало. На минуту все закружилось перед его глазами, он почувствовал слабость в ногах и ему показалось, что вот сейчас все погаснет; но это ощущение быстро перегорело и его чувства еще более обострились. Он все еще в нерешительности топтался у порога клуба, бледный, испуганный и дрожащий, когда вдруг услышал осторожные шаги сзади. Джордж стремительно повернулся, взметнув поток блестящих вьющихся волос, и его взгляд встретился с мягким взглядом карих глаз человека, одетого в темно-серый элегантный костюм и легкий плащ. Он был очень красив, высок и широкоплеч, намного крупнее маленького хрупкого Джорджа. Он стоял и в упор смотрел на мальчика. Джордж перевел взгляд с лица незнакомца на роскошный черный Линкольн, ожидающий этого человека, и метнулся в сторону, чтобы уступить незнакомцу дорогу, но тот поймал холодную дрожащую ладошку мальчика. — Куда ты, малыш, подожди, не бойся; — ласково сказал он. — Я не причиню тебе вреда, обещаю. Тебя там ждут? — спросил незнакомец, кивнув на дверь клуба и не сводя с мальчика глаз. Джордж отрицательно помотал головой-он был слишком напуган, чтобы разговаривать. Мужчина уловил это. Он мягко коснулся нежной теплой щеки мальчика и приподнял его голову, заглядывая в его огромные голубые глаза, в которых, как в зеркале, отражалась какая-то невообразимая смесь — страх, страдание, чистота и невинность, а где-то в глубине всего этого затаившийся тлеющий огонек порочности. Взгляд незнакомца окинул с ног до головы это восхитительное создание — его изиащную хрупкую фигурку, нежное, детское, прекрасное личико мальчика с парой восхитительно красивых голубых глаз в обрамлении длинных черных ресниц, его роскошные густые локоны до плеч. — Да ты совсем ребенок... Как тебя зовут, дитя? — спросил он, совершенно очарованный его красотой, все еще продолжая держать маленькую изиащную ладошку. — Джордж. — сглотнув, прошептал мальчик, дрожа от переживаемого страха и нервного возбуждения. — Ты очень красив, Джордж. Почему ты дрожишь — ты боишься меня? — спросил незнакомец, склоняясь над ним. Джордж опять отрицательно покачал головой. — Но ты напуган. — сказал он, внимательно изучая взглядом мальчика. Кто привел тебя сюда, малыш? — Никто... — прошептал Джордж, глядя своими широко раскрытыми, почти синими глазами в красивые черные глаза незнакомца. — Ты кого-то ищешь? Своего друга? — допытывался он. Джордж, еле живой от страха, помотал головой. — Так ты... Ты пришел сюда один? — понял наконец мужчина. Джордж кивнул. — Вот в чем дело... — задумался незнакомец. — Это не лучшее место для тебя, дитя. «Вижу, меня сюда сегодня сам Бог послал»; — сказал он про себя. — Меня зовут Дэвид. Хочешь поехать со мной? В ответ Джордж лишь взмахнул длинными ресницами — он испытывал к незнакомцу необъяснимое доверие — он был первым, кто понял все без слов. Дэвид обнял мальчика за плечи и повел к машине. Он усадил его на заднее сидение, сам сел рядом, прижал его к себе и роскошный Линкольн бесшумно тронулся с места. — Надеюсь, ты уже меньше напуган. Тебе нечего теперь бояться, все будет хорошо. Тебе понравится у меня, Джордж. Ты все еще дрожишь... Иди ко мне, маленький... Джордж благодарно уткнулся лицом в его пахнущую восхитительными духами рубашку. Дэвид осторожно приподнял подбородок мальчика и нежно поцеловал его в губы, чтобы хоть немного успокоить его и унять дрожь; и в этот момент Джордж вдруг осознал, что пути назад нет, он на пороге того, к чему так отчаянно стремился, и он обмяк и отдался в руки судьбе и Дэвиду. Когда они приехали, Джордж с удивлением обнаружил, что его привезли к настоящему замку. Дэвид открыл Джорджу дверь машины, которая сразу же отъехала, и повел в дом. Он держал его маленькую ладонь в своей, пока они поднимались по лестнице. Остальное Джордж помнил смутно-для него уже ничего не существовало, кроме умелых, сводящих с ума поцелуев, прикосновений и обьятий Дэвида. Джордж не заметил, как они оказались в спальне; он лишь помнил, как теплые, сильные руки положили его на огромную постель, как они осторожно снимали с него одежду... Дэвид неспеша снял рубашку, обнажая гладкую мускулистую грудь, потом избавился от брюк и остатков одежды, склонился над Джорджем, нежно поцеловал его в губы, и сказал: — Ты еще очень юн, Джордж. Ты уверен, что хочешь этого? — Да. — прошептал он... Шепот Дэвида, его поцелуи, объятия, его сильное тело, которое прижимало Джорджа к прохладной гладкой простыне слились в какой-то сладостный поток, который уносил его к неизведанному прежде наслаждению. Потом Дэвид перевернул мальчика на живот, поддерживая его трепещущее, изиащное, хрупкое тело и лишил его девственности. Дэвид был чрезвычайно осторожен. Джорджу еще никогда не было так хорошо-ему казалось, что он вот-вот умрет от наслаждения, которое ему доставляют ласки Дэвида. Он пришел в себя уже в его обьятиях; они лежали в постели, обнявшись; голова Джорджа с разметавшимися по подушке восхитительными локонами лежала на плече Дэвида. Одной рукой он зарылся в взмокших волосах Джорджа, поднес его лицо к своему и нежно поцеловал его в полураскрытые губы. — Ты совершенен, малыш; но тебе достаточно для первого раза. — прошептал Дэвид. От пережитых волнений и потрясений Джордж был совсем без сил; он буквально отключался в руках Дэвида, который был без ума от своего прекрасного голубоглазого, длинноволосого юного любовника. «Боже мой, он же совсем дитя, я был у него первым!» — думал Дэвид. Он бережно укрыл одеялом свое спящее сокровище, и при мягком мерцающем свете ночника долго любовался красотой мальчика и длинными густыми ресницами, которые бросали дрожащую тень на его нежную теплую щеку. Джордж давно уже не спал таким счастливым, безмятежным сном; ему даже ничего не снилось. Ночью пошел дождь; шум барабанящих в окно капель и стремительно сбегающих по карнизам и водосточным трубам потоков воды действовал лучше любого снотворного. Медленно наступило серое, шумящее холодным проливным дождем утро. Джордж спал, уткнувшись лицом в подушку, совершенно обнаженный, его восхитительные темные локоны разметались. Дэвид не уставал любоваться своим малышом. Он безумно хотел его и с нетерпением ждал, когда Джордж проснется, но ожидание было слишком томительным. Он не смог удержаться от искушения — он хотел его немедленно. Сквозь сон Джордж ощутил сладостный прилив возбуждения — склонившийся над ним Дэвид осторожно и умело касался его нежной кожи, прекрасных аккуратных ягодиц. Джордж вздрогнул и проснулся, но только для того, чтобы целиком утонуть в наслаждении, извиваясь и плавясь, как воск под ласками Дэвида, уткнувшись пылающим лицом в подушку, раздавленный его сильным телом. Когда все кончилось, Дэвид приподнялся, облакотившись на локоть, повернул Джорджа, погладил по щеке, и, утопая в прекрасных глазах, сказал: — Ты ведь не покинешь меня, Джордж? Ночь прошла, и я боюсь, что ты уйдешь, растворишься в дневном свете, как иллюзия. — Откуда ты появился в моей жизни, прекрасное дитя? Ты словно пришел из ниоткуда, и я боюсь, что ты уйдешь в никуда... — Мне очень хорошо с тобой; — ответил Джордж. Его нежное личико стало очень серьезным; — Я не хочу уходить, и не уйду, пока ты этого хочешь. — Я хочу, чтобы ты остался, малыш, хочу, чтобы ты был моим! — сказал Дэвид, зарывшись руками ...  

     в волосах мальчика. — Я буду твоим, только скажи мне, что ты любишь меня, — попросил Джордж. — Я пришел, чтобы найти того, кто будет любить меня; — сказал Джордж, и в его глазах разом отразилась вся та боль одиночества, страха и страданий, которые ему пришлось пережить. — Мой бедный малыш, ты даже не представляешь, какую любовь ты бы нашел в том злачном кабаке, не окажись я на твоем пути. Лучше тебе об этом не знать. Вчера ты был таким потерянным, испуганным и дрожащим, будто упал со звезд; — сказал Дэвид, нежно очерчивая пальцем губы Джорджа; — Ты прекрасен, само совершенство. Ты даже не осознаешь, какой силой обладаешь. Я буду заботиться о тебе и дам тебе гораздо большую любовь, чем та, которую ты ищешь. Очень скоро ты сам это поймешь. — сказал Дэвид и поцеловал его. Потом он отвел Джорджа в душ, а сам отправился готовить завтрак. Заваривая кофе, он задумался о своем восхитительном малыше. Своем? Мальчик такой ухоженный, его манера говорить и вести себя выдает прекрасное воспитание и хорошее, благородное происхождение. Он был абсолютно чист и невинен до вчерашней ночи. Наверняка он сбежал из дома, и родители его уже хватились. В этот момент Джордж появился в дверях, завернутый в полотенце, с влажными черными кудряшками, спадающими на точеные плечи, подчеркивающими белизну его нежной кожи. При рассеяном свете дождливого утра его прекрасные глаза казались синими. — Джордж, заходи и садись завтракать, малыш, все готово. Что предпочитаешь-кофе, фрукты, тосты, ветчина, сыр, яйца? — А можно горячий шоколад? И тосты. — весело сказал Джордж, усевшись за стол и совсем по-детски подобрав под себя ноги. — Конечно. — улыбнулся Дэвид, усаживаясь напротив мальчика, который уже грыз большое красное яблоко. Он выглядел абсолютно счастливым и веселым, от его вчерашних страхов и волнений не осталось и следа, и Дэвид решил осторожно попробовать распросить его, чтобы случайно не ранить его чувств. — Ты ничего не расскажешь мне о себе? — спросил он отвлеченно. — А что бы ты хотел знать обо мне? — Джордж внимательно посмотрел в добрые черные глаза Дэвида. — Все. Ну, например, сколько тебе лет?. — Угадай! — хитро улыбаясь, сказал Джордж. — Хорошо. Тринадцать? Четырнадцать? Сколько? — Пятнадцать. — уточнил Джордж. — Я не собираюсь ничего скрывать, можешь спрашивать меня, о чем хочешь. Я просто не думал, что тебе это интересно. — сказал он спокойно, продолжая трапезу. — Я подозреваю, что ты сбежал из дома. — предположил Дэвид, поправляя его сползающее полотенце. — Совершенно верно; — спокойно ответил Джордж. — Когда я понял, что я-гей... Это было ужасно, я был одинок и просто не знал, что делать и как жить дальше, и ушел, чтобы найти человека, который сможет понять и полюбить меня. Я видел геев только в одном клубе, поэтому и отправился туда. Если уж говорить честно, я очень боялся, как никогда раньше. Дальше ты все знаешь — я встретил тебя, и ты увез меня оттуда. Мне было очень хорошо с тобой вчера ночью, сегодня утром, и сейчас. — сказал Джордж, взмахивая длинными черными ресницами и гоняя в голубой фарворовой чашке остатки шоколада. Дэвид приподнял его подбородок и поцеловал его губы, восхитительно пахнущие шоколадом и яблоками. Он почувствовал, как сбилось его дыхание и напряглось прекрасное гибкое тело, откликаясь на поцелуй; полотенце соскользнуло на пол, обнажая изиащную фигуру, но Дэвид разомкнул губы, поднял полотенце и, посадив удивленного и немного разочарованного Джорджа на колени и бережно заворачивая его обратно, сказал с улыбкой: — Ты вспыхиваешь, как порох, дорогой мой. Не сейчас, оставим это до вечера. Ты еще совсем дитя, так ты быстро истощишь свои силы — на занятие любовью уходит много сил. Вчера ты буквально отклю — чился в моих руках, сегодня так не будет. Постепенно я сделаю из тебя совершенного любовника, тебе не будет равных, у тебя есть все для этого, кроме терпения. Весь день Джордж выглядел вполне счастливым, и, казалось, предпочитал не думать о том, какой переполох дома вызвало его внезапное исчезновение. На самом деле, эти мысли сводили его с ума, заставляя мучаться представлениями о страданиях несчасастных родителей. «Они возненавидят меня, когда узнают, что я-гей... « — думал с ужасом Джордж. О возвращении домой не могло быть и речи. Дэвид тоже не переставал думать об этой проблеме. Он прекрасно осознавал всю серьезность их положения, но не решался давить на мальчика. Опасения Дэвида были не напрасны. В семье Доусонов исчезновение Джорджа было воспринято, как ужасная трагедия. Родители ждали его до позднего вечера. В ту же ночь мать подняла истерику, не дождавшись всегда такого спокойного, благополучного мальчика домой. Она была уверена, что с Джорджем случилось что-то ужасное. — Боже мой, Эллиот, это совсем не похоже на нашего сына! Я не знаю, что и думать! Может быть, его сбила машина... — плакала она, обнимая мужа. — Не смей так говорить, Бриджит! Завтра мальчишка вернется домой, и я устрою ему хорошую взбучку; — успокаивал ее муж, как только мог, хотя его сердце разрывалось от тревоги за сына. Все больницы города были немедленно обзвонены. Они едва дождались утра, и после бессонной ночи бросились повсюду разыскивать любимое чадо. В первую очередь они распросили Марка, но тот ничего не знал, как и остальные ребята. Насмерть перепуганные родители три дня не расставались с надеждой, что Джордж вот вот постучит в дверь, и на четвертый день побежали в полицию. Бесстрастные полицейские, казалось, были нимало не удивлены. Успокойтесь, миссис Доусон, сотни мальчишек каждый день убегают из дома. У нас вся полиция заваленна такими делами. Скорее всего, парнишке просто надоела благополучная жизнь, и он отправился на поиски приключений; знаете, как это бывает... На следующий день полицейские собрали в участке всех, кто видел Джорджа в тот день, когда он исчез. Долго выспрашивать не пришлось — Сид Джонсон рассказал, смущаясь и краснея, что видел его поздним вечером, бегущим по направлению к клубу, где собираются всякие гнусные типы, такие, как геи и жулики. Немного помолчави помявшись, пряча глаза от испепеляющего взгляда Марка, он добавил: — Джордж... Он... , ну, это, в наряде был... — В каком еще наряде? — изумился отец виновника собрания, нервничая, готовый схватить нелепо мямлющего Сида и вытрясти из него правду. У обоих полицейских, слушавших показания мальчишки был такой вид, как будто им сто двадцать первый раз рассказывают таблицу умножения, но они продолжали терпеливо слушать из уважения к измученным, находящимся на грани срыва родителям парня. — Продолжай; — бесстрастно поторопил один из полицейских. — Ну, в наряде... Гомик он! Голубой, в общем... Выпалил наконец Сид и опустил глаза. Эллиота как обухом по голове стукнули, он без сил опустился на стул и схватился за сердце. — Нет, не может быть, это не может быть правдой! — в ужасе воскликнула мать. Один из полицейских дал мальчишкам знак уходить. Они, притихшие, словно немного виноватые, разбрелись по домам. А Марк стоял за дверью до конца, внимательно прислушиваясь к каждому слову, доносившимемуся из-за тяжелой холодной двери полицейского участка. Его сердце разрывалось от жалости к безутешным родителям и тяжести от того, что он не может рассказать им всю правду. Прогуливаясь в тот вечер с подружкой, он видел, как Джордж уехал с одним человеком. Марк помнил его до мелочей, и по его описанию полиция разыскала бы беглеца. Но он знал, что не нарушит слова, данного однажды другу. Он чувствовал, что так будет лучше для Джорджа. Возможно, он не будет больше таким несчастным-рассуждал Марк, стоя за дверью и затаив дыхание. «Все равно он однажды уйдет. « — подумал он. — Мне очень жаль, мистер Доусон. К сожалению, помочь в таких случаях полиция просто не в состоянии. Конечно, мы разыщем парня, но он снова сбежит, поверьте мне, я имел дело с подобными случаями. От этого нет лекарств, ни одно самое строгое наказание не подействует. Я не советую силой заставлять его вернуться; боюсь, это ухудшит положение. Но если вы требуете... Этот разговор продолжался долго, но Марк ждал до конца, и скрылся незамеченным.