В один из дождливых летних дней 185... какого-то года наёмный фиакр остановился перед скромным домом в одном из парижских предместий. Из фиакра вышла женщина, скрывавшая своё лицо вуалью. Расплатившись, она подошла к дверям, но, уже подняв руку к звонку, по-видимому, передумала. Вместо того, чтобы, как это можно было ожидать от всякого посетителя, дожидаться под моросящим дождём привратника, женщина спустилась с парадного крыльца и направилась к невзрачной двери чёрного хода, оказавшейся, по непонятной стороннему наблюдателю причине, незапертой. Впрочем, по случаю непогоды, никаких посторонних наблюдателей не было видно.

     Итак, таинственная женщина беспрепятственно поднялась по лестнице чёрного хода на второй этаж. Попавшийся ей перед одной из дверей слуга уже открыл было рот, но незнакомка сорвала с себя вуаль и протянула её слуге. Слуга, к удивлению стороннего наблюдателя, если бы таковой видел эту сцену, принял вуаль с почтительным поклоном, и отошёл в сторону, позволяя госпоже пройти.

     За дверью находилась спальня. Впрочем, сказать, что это была спальня, значит сказать ровным счётом ничего. Стены нескольких смежных комнат были снесены, и, таким образом, внутри скромного дома имелась просторная зала, обставленная сообразно своим размерам. В промежутках между окнами стояли большие зеркала, и свет люстр отражался в них. Там же, где зеркал не было, висели картины в золочёных рамах; и пусть это были полотна не самых знаменитых мастеров, но всё же это были подлинники, за которые любой ценитель без лишних разговоров выложил бы больше, чем стоил весь этот дом со всей прочей обстановкой.

     Посреди залы стояла роскошная кровать под балдахином. Хотя кровать сама по себе была достойна отдельного описания, всё же взгляд женщины ничуть не задержался на резном дереве, нет, наполненный нежностью, он пожирал спящего юношу.
Итак, незнакомка подкралась к его ложу и опустилась перед ним на колени.

      — Уже утро, милый мой Этьен, — произнесла она самым нежным голосом.
Этьен (а именно так звали юношу), в ответ на это ласковое приветствие, соизволил приоткрыть один глаз.
— О графиня, — будто взмолился он: — Не могу ли я ещё поспать?
— Любовь моя, — так же ласково как и прежде отвечала ему та, кого он назвал графиней: — Посмотри. Я стою на коленях перед твоим ложем ожидая как высочайшую милость, что ты позволишь мне возлечь подле тебя и исполнять все твои мужские прихоти, как если бы я была твоей невольницей, — но, видя, что даже столь откровенные речи не могут побороть власть Морфея, она протянула свои руки к возлюбленному и стала гладить его, продолжая между тем: — Ну, посмотри же, мой господин. Не знаю, будет ли ещё какая-нибудь женщина стоять так же перед тобой, но я уже никогда. Только сейчас. И здесь... Оставив тебя вчера, я провела на балу всю ночь в танцах. Но с кем бы я не танцевала, я думала только о тебе. И вот я у подножия твоего ложа. И я упрашиваю тебя принять меня.

     Между тем, пока она это всё говорила, её руки понемногу отодвигали в сторону мешавшее ласкам одеяло, так что вскоре, под аккомпанемент известных речей, юноша уже лежал пред страстной женщиной во всей своей красе, то есть совершенно обнажённый. Теперь уже он освободился ото сна окончательно, но свойственная пробуждению лень ещё не покинула его, и он только гладил свою любовницу по волосам, чем, казалось, доставлял ей неземное удовольствие.

      — Ах, графиня, — произнёс он наконец: — Так Вам нужно отдохнуть.
— Не раньше, — произнесла она в ответ: — Чем я утолю свою жажду, любимый мой. Ведь я жажду именно тебя.

     И сказав это, она потянулась к его губам, однако была мягко, но решительно остановлена.

      — В чём дело! — воскликнула она.
— Поймите меня правильно, графиня... — начал было молодой человек.
— Нет! Я не хочу ничего понимать! — вскричала женщина: — Потрудитесь объясниться, сударь!

     Этьен видел как на лице несчастной женщины отражались её самые худшие подозрения, и потому поспешил успокоить её:
— Графиня, я люблю Вас!
Однако вопреки его ожиданиям, эти слова только лишь ошарашили графиню.

      — Но в чём же дело? — спросила она, стараясь взять себя в руки.
— Выслушайте меня, графиня.
— Я Вас слушаю, — произнесла она с едва заметным оттенком холода. Но он заметил этот холод.
— Простите меня заранее, но, коль скоро Вы позволили мне говорить, то, должен предупредить Вас, мне придётся сказать и то, что Вам не по нраву будет слышать, и о чём мы с Вами условились не вспоминать здесь, — он замолчал, и, глядя на неё спросил: — Мне продолжать, графиня?
— Извольте, сударь, — произнесла она, поднимаясь с колен и присаживаясь с самым неприступным видом на край кровати. Холод в её словах стал уже совсем неприкрытым, когда она бросила: — И извольте хотя бы прикрыть свою наготу!

     Он не стал ни спорить, ни напоминать, по чьей вине он оказался в таком виде, а вместо всего этого поспешил закутаться в одеяло.

      — Графиня, — начал он: — Я искренне люблю Вас. Поэтому мне самому не хотелось бы огорчать Вас теми словами, которые я сейчас, видит небо, вынужден говорить. Как Вы помните, через три дня моя свадьба, — он замолчал на несколько секунд; графиня даже не переменилась в лице; юноша продолжил: — Я знаю Вас как незаурядную женщину. Наше с Вами общение (ведь нас с Вами связывала не только страсть, которой именно Вы обучили меня, и я благодарен Вам за это), но всё же, Вы помните какие разговоры мы вели с Вами (и даже на этом ложе любви)? Вы сами часто убеждали меня, что ничто в мире не случайно, как и наша с Вами встреча. Простите, но я осмелюсь напомнить, что эта встреча произошла в день моей помолвки. Небу было угодно, чтобы мы увидели друг друга тогда, когда уже нельзя чего-либо изменить, и теперь нам обоим суждено испить горькую чашу страдания...
— Какие напыщенные слова, — обронила графиня. Её лицо оставалось столь же бесстрастным.
— Простите меня ещё раз, — промолвил юноша: — Но я должен сказать. Я должен сказать это Вам, и Вам придётся выслушать. Я не смею требовать от Вас этого, но умоляю, — однако по его голосу было ясно, что он именно требует; графиня не возразила, и он счёл возможным продолжить: — В тот день я дал слово, которое должен буду исполнить теперь, и сроку мне оставлено судьбою три дня. Как бы то ни было, слово я сдержу, ибо иного ни я, ни Вы, ни один из нас не мыслит. И если бы я отказался от моего слова, то Вы первая отвернулись бы от меня (даже несмотря на то, что это было бы сделано ради Вас), — он посмотрел на неё, как бы спрашивая, и на этот раз она кивнула, а её губы прошептали «да». Он продолжал: — Какие только сумасбродные планы не посещали меня в часы вашего отсутствия. Неожиданная смерть невесты — вот был единственный верный способ избежать расставания с Вами. Но разве Вы одобрили бы, чтобы наше счастье было построено на чьём-то несчастье?
— Нет, дорогой мой Этьен, разумеется я не хотела бы этого. И если Вы еще смеете думать об этом, то приказываю Вам немедленно выбросить всё это из головы.
— Я не думаю. Тем более что она — просто невинный ангел, неискушённый ещё...
— Я рада, что Ваша невеста Вам нравиться, — прервала его графиня.
— Холод в Ваших словах ни к чему, — проговорил Этьен, и был удостоен за это красноречивого взгляда «ах вот как мой мальчик заговорил»; но он не стал отвечать на этот, подобный острию шпаги, взгляд, а просто продолжил: — Между симпатией и любовью есть разница. Вы сами учили меня этому. Люблю я Вас. И только Вас. Но я дал слово и его исполню. Иначе я не был бы достоин вашей любви.
— Да, — признала графиня: — Это так. Но почему, возлюбленный мой, ты избрал для прощания именно это утро, когда впереди у нас целая вечность, целых три дня?
Она подалась к нему, но ещё не коснулась его. Он тоже приблизился к ней.
— Посмотрите на меня, возлюбленная моя, — отвечал он: — Я весь как выжатый лимон. Если я в таком виде явлюсь на собственную свадьбу, между тем, как все ...

 

     уверены в том, что я отдыхаю на море... ? В самом лучшем случае, про меня скажут, что я сражён горем.
— Но любовь моя, ещё целых три дня! — взмолилась женщина: — Если тебе нужен отдых, мы расстанемся, но чуть позже. Скажем через полчаса?
— И Вы верите в то, что говорите? — с улыбкой спросил её молодой человек.
— Ну через час, — произнесла графиня, обнажая его плечо и припадая к нему губами.
— И вы надеетесь унять свою страсть всего через час?
— Я танцевала всю ночь, и потому через час я просто упаду без сил, — откровенно ответила женщина, перенося свои ласки на другое плечо.
— Ну а я неплохо выспался, и через час я только-только разойдусь, — заметил юноша, начиная освобождать женщину от платья
— А ты, мальчик мой, — отвечала ему женщина, освобождаясь из его объятий: — Руки не распускай. Это я буду услаждать тебя, а ты будешь бездвижно лежать. И, чтоб твое воображение не слишком распалялось, я останусь одетой. Даже, пожалуй надену вуаль, чтоб ты не мог видеть моё лицо. Представляешь, ты лежишь, а на тебе полностью одетая женщина. А ты даже не знаешь — может она уродина?
— Возлюбленная моя, но ведь это уже было, — заметил юноша
— Как? И с вуалью?
— И с вуалью, — подтвердил юноша: — Это было когда...
— Стой! Дальше не продолжай! — воскликнула охваченная воспоминаниями женщина: — Так. Я обещала тебе, что не буду повторяться? Значит, сейчас что-нибудь придумаем...
— Я уже придумал, — сказал юноша, и, отвечая на изумлённый женский взгляд, продолжил: — Графиня, ещё раз посмею напомнить Вам о своей любви, чтобы дальнейшее на показалось вам дерзостью. Прошу Вас принять во внимание, что Ваша страсть, когда она просыпается в Вас (а мне кажется, что она и не засыпает), — при этом замечании женщина довольно усмехнулась: — Делает Вас необузданной, совершенно не поддающейся укрощению (Вы сами знаете, какого тому, кто попал в Ваши объятья в такую минуту). Но, как мы с Вами уже решили, сегодня не стоит меня утомлять...
— Милый мой, я тебе обещаю...
— Да, и тут же соизволили повалить меня, — заметил ей юноша: — Причём самым бесцеремонным образом. Я же не могу сопротивляться даме.
— Ещё не хватало бы, чтобы ты сопротивлялся, — со смехом сказала женщина.
— Вот именно поэтому, я хочу предложить Вам... И этого между нами ещё никогда не было... Нет, я даже настаиваю на этом...
— Ну, так на чём же?
— Я желаю, чтобы Вы не могли мною овладеть вот так же как сейчас.
— Это легко. Я пообещаю...
— И в порыве страсти забудете, как это уже было.
— Но ведь тебе это понравилось?
— Но сейчас мне хотелось бы иного.
— Так чего же?
— Я хочу... , — он намеренно делал паузы между словами, и оттого они, казалось, звучали с некой магической силой: — Чтобы Вы были... связаны.

     Вмиг женщина отпрянула от него.

      — Оставьте ваши желания при себе, сударь, — воскликнула она с гневом.

     Молодой человек выглядел настолько растерянным, что графиня сжалилась над ним.

      — Послушайте, Этьен, — сказала она: — Давайте не будем портить наши отношения в последний, быть может, день. Давайте считать, что Вы ничего не говорили?
— Графиня, Вы сами говорили мне, что самое важное в наших отношениях — взаимопонимание. Вспомните, как Вы предупреждали меня (и не раз) «если что-то не так, давай обсудим это прямо сейчас». Теперь это же говорю я Вам (я думаю, что имею на это право). Давайте обсудим сейчас.
— Хорошо, мой мальчик, — сказала графиня, присаживаясь на кровать снова: — Раз ты так настаиваешь...
— Вы не верите, что я люблю Вас?
— Отчего же? Верю.
— Тогда доверьтесь мне...
— Послушай, что я тебе скажу, — прервала его графиня, прикладывая свою руку к его губам: — Если тебе мало того, что я стояла перед тобой на коленях, я готова предложить тебе большее. Хочешь, я переоденусь в платье прислуги, и отдамся тебе как простолюдинка? Ты сможешь сполна насладиться своей властью и моим унижением.
— Я не ожидал от Вас таких слов, — промолвил юноша: — Таких упрёков. Иметь власть над Вами — да. Но не ради того, чтобы унизить, нет. Я жажду ласкать Вас. Эту науку изучил я под Вашим руководством изучая ваше тело, но ни разу еще не смог реализовать всё изученное, ибо каждый раз Вы брали верх. Теперь же я хочу лишить Вас такой возможности, чтобы Вы могли только наслаждаться моими ласками. Вот зачем я хочу Вас связать.
— Но я... — отвечала графиня в замешательстве: — Пойми меня, друг мой, ведь я никогда и никому не позволяла и не думала что позволю такое. Ты просишь слишком многого.
— Конечно, — отвечал в свой черёд юноша: — Ведь я прошу — Вас.
— Я даже не знаю. Я хотела бы, но не могу решиться.
— Доверьтесь мне.
— Но... как ты представляешь себе это?
— Очень просто. Я свяжу руки вам за спиной, — и он сложил руки женщины, показывая ей как, и поцеловал её при этом: — Этого будет достаточно, — сказал он.
— И больше ничего? — спросила графиня с опаской.
— Я же сказал, доверьтесь мне.
— Но моя одежда?
— Я с удовольствием раздену Вас сам.
— Но если мои руки будут связаны?
— Тогда нам придётся немного раздеть Вас сейчас, потом я свяжу Вас и, когда Вы уже будете в моей власти, продолжу.

     Он помог женщине, и когда её плечи и грудь были уже обнажены, связал её руки у неё за спиной. Делал он это крайне осторожно, интересуясь при этом, не слишком ли сильно затягивает узлы. (Специально для — ) Отвечавший ему голос с каждым разом звучал всё глуше и глуше. Наконец он закончил, и, обойдя графиню, оказался лицом к лицу с возлюбленной. Гордая женщина выглядела совсем несчастной.

      — Этьен, умоляю Вас, — прошептала она, срывающимся от страха голосом: — Вы ведь не сделаете со мной чего-нибудь дурного?
— Я не понимаю вас, любовь моя, — удивился молодой человек: — Чего же дурного я могу сделать с Вами?
— Как чего? Всего того, что я от вас жду, разумеется. А я жду от Вас многого. И, коль скоро Вы закончили все приготовления, давайте побыстрее переходить ко всему этому дурному...