Это был большой бревенчатый дом. Стены в нём были побелены извёсткой, а деревянная лестница скрипела так, что становилось неловко за наш поздний визит. (Нас разместили на втором этаже.)

     Стечение обстоятельств. Последнюю треть пути нам с мамой пришлось идти пешком. Собственно, мы так и не прошли эту треть: непогода застала нас посреди открытого пространства. В быстро наступивших сумерках мы с трудом добрели до ближайшего населённого пункта.

     Мы были насквозь промокшие. Заботливая хозяйка вошла в положение и выдала нам полотенца, даже достала откуда-то старый обогреватель. Его огоньки мягко осветили пол. Комнатка была небольшой, но уютной. За широким окном всё также лил дождь. Разложенный диванчик походил на слегка удлинённый квадрат. Ступни свисали над полом, но в целом я уместился вполне неплохо, правда от холодной стены тут же отпрянул. Мама хихикнула. Ей нужно было развесить одежду — сменной у нас не было, — поэтому я не открывал глаза, чтобы не чувствовать себя подглядывающим. И всё же навязчивое впечатление бесстыдно болтающихся «прелестей» таки осталось со мной на всю ночь.

     Оказаться в тепле, в чистой и мягкой постели... Это была полная противоположность тому, что мы испытали, пробираясь по размытой просёлочной дороге. Меня разморило быстро.

     Ночью было жарко. Обогреватель грел лучше, чем можно было предположить. Ворочался не только я. В какой-то момент я хотел было выключить обогреватель, но потом опять засыпал. А когда вновь просыпался, видел голые плечи, спину с россыпью родинок. Мама отодвинулась подальше от обогревателся, в то время как я ощущал спасительную прохладу стены. Одеяло в значительной мере утратило надобность.

     Я не возражал, что мама так выгнулась. В этом даже было что-то уютное — в том, как к моему животу прижались округлости её ягодиц. Там, «внизу», она тоже была без всего. Но всполохи крамольных мыслей — мне даже не пришлось прогонять их, они вспыхнули и сами погасли: я вновь провалился в сон...

     Наутро я долго не решаюсь пошевелиться. Ситуация такова, что мне нужно срочно отлить. Я хочу вылезти как можно тише, но как ни стараюсь моя возня не остаётся незамеченной.

     «Аккуратней, смотри не зашиби,» — сонно улыбается мама, когда я перелезаю через неё. В её улыбке есть что-то странное. Я, возможно, даже покраснею. Не знаю. Она поглядывает на меня из-под приподнятых ресниц. Я быстро отвожу глаза, чтобы своим взглядом не пресекать траекторию её взгляда. На секунду в голове опять мелькает что-то крамольное (стоп-кадр, гротескно запечатлевший момент наших будущих утех).

     Когда я возвращаюсь, она почти одета, и мы без пяти минут готовы продолжить путь.

     Изначально нас должны были встретить, но мы трагически разминулись. Отсюда и эти несколько дней, потраченные на то, чтобы выйти на прежний маршрут. Впоследствии нам ещё довелось ночевать в гостиницах со всеми удобствами, однако ни в одной из них нам не было удобно так, как в эту дождливую ночь (невзирая на мой конфуз с утренним «стояком»).

     ***

     Много дней спустя мы вспоминаем всё это не иначе как с по-доброму сообщническим переглядыванием. Почему-то я не прочь разделить с мамой эту улыбку. Наверно, она лучше меня знает то, о чём я предпочитаю лишь догадываться. Нельзя сказать, что меня это не беспокоит. Боюсь, что совсем наоборот. И природа моего беспокойства не так проста, как может показаться.

     Моё беспокойство есть не что иное как волнение, скрывающее глубинную неуверенность. Неуверенность же в свою очередь — фактор, призванный разболтать состояние моей нерешительности до последнего предела. Предела, за которым-то и развергнется бесформенное и непоследовательное, терминальное и терминирующее, притягательное Ничто...

     ***

     Всё чаще и чаще, просыпаясь посреди ночи, я уже не могу уснуть. И сегодня я тоже слышу этот зов. Неподконтрольная улыбка стягивает кожу моего лица в гримасу. Очертания предметов вибрируют. Я вижу чёрный свет. Он влечёт меня.

     Я встаю и подхожу к двери.

     Я поворачиваю ручку.

     Я делаю шаг навстречу бездне.