Это было в те давние времена конца пятидесятых прошлого века, когда дорога Владивосток — Находка была проселочной с ямами и ухабами, не было мостов над небольшими речками, через которые машины буксировал трактор, а люди в транспорте задирали ноги чуть ли не выше головы. Восемнадцатилетние девочки, насмотревшись горя еще сравнительно молодых мам, потерявших мужей на фронте, торопились выскочить замуж за кого угодно, лишь бы получить мужчину в доме. Сволочь — война выбила из жизни большинство их ровесников, поэтому девчата на рынке женихов не были придирчивы. Именно в это время в конце 1958 года курсант пятого курса Высшего, военно-морского училища в Питере, защитив диплом и получив погоны и офицерский кортик, взял под руку свою модно одетую новоявленную любовь в лице длинноногой блондинки с пышной копной соломенного цвета волос на голове и потащил ее в ЗАГС.

     — Вам что, молодые люди? — посмотрела на них регистратор браков поверх очков с выпуклыми стеклами и слегка улыбнулась, видя смущение молодой пары.

     — Да. Вот. Хотим подать заявление, — мямлил лейтенант, посматривая на слегка курносенькую восемнадцатилетнюю девицу, которая вцепилась в рукав его тужурки так, что, казалось, нет на свете той силы, которая смогла бы ее оторвать.

     — А вы чего молчите? — повернулась к девице регистратор.

     — Я тоже хочу... , — та опустила в пол глаза, прикрытые крыльями-ресницами.

     — Чего вы хотите? — не поняла регистратор.

     — Ну, того. Выйти замуж, значит, — совсем засмущалась девушка.

     — А специальность у вас есть? — не отставала регистратор.

     — Я секретарь-машинистка, — добавила девица.

     — Так вот, молодые люди, сегодня зарегистрировать вас не могу. Приходите через месяц с вашим заявлением...

     — Но мы не можем через месяц. Меня назначили на Тихоокеанский флот. Через три дня уезжаем. — возразил юноша.

     — Раньше надо было думать...

     — Я очень вас прошу! — взмолилась девушка...

     — Да она уже ребенка ждет, — добавил он и покраснел, стыдясь, что солгал.

     Регистратор засомневалась, а потом, посмотрев на эти две склоненные перед ней фигуры и, махнув рукой, сказала:

     — Ладно. Вижу, что врете о беременности, но ехать вам ох как далеко. Давайте ваши заявления...

     Молодая пара выложила свои бумаги, расписалась, где положено и посмотрела с благодарностью в лицо регистратора.

     — Ну, поцелуйтесь, что ли! Поздравляю вас с законным браком... Вижу, что любите друг друга... Будьте счастливы!

     И она оказалась права. Это был счастливый брак на целых сорок пять совместных лет... Но молодые об этом еще не знали и, боясь, как бы тут не передумали, схватили свои документы, и чуть ли не бегом ринулись из ЗАГСА. А дольше все пошло своим чередом. Лейтенант Зуев выправил проездные на себя и жену в дальнюю дорогу из Питера в наш славный город Владивосток. Ехали они туда поездом дальнего следования целых десять дней, посмотрели каковы просторы России, восхищались стариком Байкалом и с немой тоской смотрели на пробегающий мимо лес, которому, казалось, не будет конца и края. Им иногда казалось, что поезд скоро обогнет весь земной шар, до того великой и прекрасной расстилалась перед ними русская земля.

     В отделе кадров Тихоокеанского флота лейтенанта принимал очень любезный и обходительный капитан третьего ранга, который вежливо отказал ему в службе на кораблях, коротко сказав, что там уже нет мест и предложил должность начальника лаборатории на берегу. Лейтенант наотрез отказался.

     — Зря отказываетесь. Вы откуда родом?

     — Из Севастополя...

     — Во! Вот видите это место? — показал точку на карте хитрый штабист.

     — Вижу. Ну и что? — недовольно поморщился лейтенант.

     — Оно почти у моря. Видите?

     — Ну и что же?

     — Вы в Ялте были?

     — Конечно.

     — Так это же одно и тоже...

     — Даже так?

     — Конечно. Соглашайтесь, пока место не занято. Вашей красавице-жене тоже понравится. Каждый день будете дома, не то, что по волнам мотаться. Ну?! Согласны?

     — Офицер посмотрел на жену лейтенанта, та дернула мужа за рукав тужурки, что означало «Да». Лейтенант, молча, кивнул, а кадровик ринулся к столу и быстро заполнил бланк направления офицера к первому месту службы.

     — Вы меня еще благодарить будете, — сказал капитан третьего ранга, вручая лейтенанту предписание.

     Они долго тряслись в пригородном поезде, пока не доехали до небольшой станции с названием «Смоляниново». Возле перрона их ждал старший лейтенант с грузовой дежурной машиной. Лейтенанта он подсадил в кузов, а его жену — в кабину, вежливо обняв ее там за тонкую талию в пальто. Людмила хотела оторвать его руку, но решив, что это своеобразный жест гостеприимства, успокоилась, положив ладошку на колено офицера.

     — Куда мы едем? — спросила она у шофера.

     — В хозяйство майора Лукьянова. Вашему мужу повезло. Замечательный человек этот Лукьянов. Воевал в Японии и Китае, вся грудь в орденах.

     — А как у вас с жильем? — женщина пытливо посмотрела в глаза офицера.

     — Не густо. Но, Лукьянов что-нибудь придумает. Золото, а не человек...

     ... Они остановились у дверей какой-то хибарки. В окне мерцала керосиновая лампа.

     — Приехали, — объявил старлей и открыл дверцу. Он помог даме сойти на землю, принял чемодан и сумку у ее мужа и подошел к двери. Постучал. Дверь открыл мичман, лет сорока, с лихо надвинутой на затылок черной фуражке.

     — О! — воскликнул он, — молодое пополнение прибыло, товарищ майор, приоткрыл он другую дверь.

     — Пусть войдут! — раздался за дверью сиплый голос.

     Лейтенант вошел первым и, приложив ладонь к козырьку фуражки, громко доложил:

     — Товарищ майор Лейтенант Зуев прибыл к месту службы!

     — А это что еще за перепелка прячется за вашей спиной? — нахмурил лохматые брови майор.

     — Это не перепелка, а моя жена Людмила Андреевна, отрезал лейтенант.

     — Ну, раз жена, то проходите и садитесь на лавку, — протянул майор руку.

     — А вы, молодой человек, — обратился майор к старлею, — можете ехать и доложите подполковнику Елшину, что офицер с женой прибыли, а остальное я ему утром сам доложу.

     На майоре был старый солидно потертый китель, на котором в четыре ряда были пришиты орденские и медальные колодки, погоны горбатились, словно их кто-то выгнул «домиком».

     — Бабенко! — крикнул майор, и в дверях тут же появился мичман, — посиди тут, ты будешь нужен.

     — Как добрались в наши края? — спросил майор, ощупывая фигуру молодой женщины жадными любопытными глазами.

     — Нормально, товарищ майор, ответил лейтенант и протянул документы офицеру. Тот лениво перелистал их и уставился на лейтенанта вопросительным взглядом:

     — Тут написано, что вы назначены начальником лаборатории? Так?

     — Так точно, товарищ майор! — подскочил Зуев.

     — Странно, — Лукьянов с любопытством уставился на офицера, словно только что увидел его. Махнул ладонью вниз, чтобы тот сел.

     — Что тут странного? — не понял лейтенант. Вот выписка из приказа командующего флотом о моем назначении, где ясно об этом написано...

     — Верю. Вижу, что написано, странно только то, что начальник лаборатории есть, а самой лаборатории — нет.

     — Как нет? А куда же она делась? — похолодел Зуев от одной мысли, что ему придется возвращаться назад.

     — А она никуда не девалась. Просто ее у нас никогда не было. Ее недавно ввели в штат нашего склада.

     — А как же мне тогда быть? — недоумевал лейтенант, подозревая, что какие неожиданные коллизии еще могут его ожидать.

     — Очень просто. Будете строить свою лабораторию, коль вы ее начальник, — заключил начальник склада и с любопытством посмотрел прямо в глаза смутившейся молодой и красивой женщины.

     — А жить вы где собираетесь, голубушка? — от такого вопроса та чуть не упала с лавки. Наступило тягостное молчание, затем Зуев тихо сказал, что в отделе кадров ...

  флота сказали, что жильем обеспечит командир части.

     — Гм! Это кадровик сказал? — переспросил майор, — ты слышал, Степаныч? — обратился он к мичману, — кадры квартиру лейтенанту обещали, вот пусть они и дают... , — майор открыл ящик в столе и вынул черную трубку. Он стал медленно набивать ее табаком. Лейтенант глянул на черное окно хибарки, за стеклом которой уже гуляла темная ночь, повел глазами по стенам, где висел только маленький портрет Хрущева, вырезанный из газеты, и кроме сейфа, стоящего на тумбочке, двух табуреток и лавки больше ничего не было. Правда, позади майора на стене висели часы-ходики с цепочкой и двумя гирями. Он вспомнил про Ялту и улыбнулся.

     — Вы чего улыбаетесь, лейтенант, тут плакать надо, что вас так ловко развели в отделе кадров флота. Они вам золотые горы пообещали, вот пусть теперь сами и обеспечивают. У меня, пока, ничего подобного нет... мрачно заключил майор.

     — Так что же нам делать?! — глаза Людмилы, в которых стояли слезы, смотрели в упор на Лукьянова.

     — Не знаю, матушка, не знаю... — запыхтел майор, раскуривая трубку.

     — А давайте, товарищ майор, для начала устроим их на ночь, а завтра доложим Елшину? — предложил мичман.

     — И куда же мы их поселим?

     — Во флигелек Косолаповых. Сегодня его конюх Сиротин освободил. Переехал он с семьей в ДОСовский дом, в бывшую квартиру майора Галичева, которого перевели в Главную базу.

     — А ты был там? Помещение пригодно? На улице подмораживает, — ткнул мундштуком трубки в окошко майор.

     — Все сделаем тип-топ, товарищ майор! — подскочил мичман. Пошли?

     — Стоп! А койки, матрасы где?

     — У меня все есть, даже чистые простыни и одеялы. Это те, что нам для переподготовщиков давали, но их никто не использовал.

     — Добро, Степаныч! Действуй! Я позже загляну, проверю, — пообещал Лукьянов и впервые добродушно улыбнулся.

     — Только смотри у меня, не очень там, — кивнул он на графин с водой, стоящий на столе рядом с граненым стаканом.

     — Что вы, товарищ майор?! Я уже третьи сутки ни, ни. Ну, разве что только для аппетита... — поднялся мичман. Пошли за мной... , — открыл он дверь. На улице было зябко, подмораживало, где-то неподалеку лаяли собаки...

     Молодой месяц висел так, что с его конца подвешенное ведерко вряд бы свалилось. Бабенко глянул на него и сказал:

     — Вон и новый месяц вас поздравляет с приездом и обещает хорошую погоду. Не переживайте. Майор у нас человек строгий, но справедливый и душевный. А его Наталья Ивановна — гром баба. У нашего майора главбухом числится. Четыре класса образования, а деньги считать умеет, и всю часть во, где держит, — показал мичман сжатый кулак.

     У калитки Косолаповых стоял сам хозяин мичман Косолапов а его молодая жена Зинаида выгружали уголь из кузова машины. Она была в кузове и насыпала лопатой уголь в ведра, а супруг уносил их в сарай.

     — Бог в помощь, соседи! — поприветствовал их Бабенко.

     — Молодое пополнение прибыло? — спросил хозяин дома, кивнув на молодую пару освещаемую фонарем со столба.

     — Да, лейтенант с супругой, знакомьтесь.

     Косолапов грубо, по мужски, пожал новичкам руки, а Зина ограничилась одним: «С приездом!».

     — Андрей! Ключик от флигелька дашь? — подошел Бабенко.

     — Конечно. Только грязно там, не прибрано. Они с час, как уехали, — сказал Касолапов.

     — Ничего. Порядок наведем. Лампу с керосином дашь?

     — Бери. Она в сенях флигелька стоит.

     — У нас электричество только до двенадцати, а потом движок вырубают до шести утра, — пояснил Бабенко, и Зуеву почудилось, что вернулся он в стародавние времена, когда и у них в гарнизоне, где они жили с отцом и матерью, тоже вечерами тарахтел движок.

     Когда они вошли во флигель, и осмотрели комнату метров десять и кухню в пять, то не поняли, какой злой Мамай тут прошел. На кухне была снята чугунная плита с печки, не было розеток и выключателей нигде. Видимо конюх принимал в свое время это жилье без указанных атрибутов, поставил свое и, естественно, забрал с собой на всякий случай.

     — Да! Тяжеловато будет без света, — подтвердил опасения лейтенанта хозяин флигеля, — и коек нет.

     — Они на улице за углом у стены стоят. Принесем? — предложил Касолапов, клиня себя в душе за такой прохлоп, поверив конюху на слово и краснея сейчас перед молодой парой. И тут он, словно искупая вину, сказал:

     — Степаныч. Веди молодых в хату, а я тут им быт подустрою...

     — Зина! Слазь с машины и быстро готовь ужин. Не видишь, люди устали с дороги и есть хотят.

     — Что вы?! Не надо! У нас хлеб есть и консервы, — замахала руками молодуха, пряча глаза от людей, в которых стояли слезы. Она никак не ожидала, что их разместят в такой первобытной хибарке без воды и туалета.

     — А ты не расстраивайся, милая, — Зина шаловливо потрепала ее за рукав красного цвета модного пальто, ухмыльнувшись от одного вида ее черных, лакированных туфель на высокой шпильке.

     — У нас на таких, здесь, не ходют, — смущенно заметила Зина, увлекая за собой в дом супружескую пару. Они прошли через сени с бочками и мешками, зашли в большую комнату с русской печью, буфетом и большим столом. В хате было тепло и уютно. В печи потрескивали березовые поленья, рядом с которыми стоял большой чугунный котелок с закипающей картошкой.

     — Скоро сварится, — отметила Зина, помогая гостям раздеться и повесить верхнюю одежду на вешалку возле двери.

     — Картошка, наверное, своя? — Заметил Зуев, уставившись на чугунок.

     — Своя. С нашего огорода, — подтвердила хозяйка, — да вы сидайте, отдыхайте, скоро вечерять будем, — закудахтала молодая хохлушка, показав на розовых щеках пленительные ямочки.

     — А муж ваш, Андрей Петрович тоже у майора Лукьянова служит? — решил продолжить разговор лейтенант.

     — Да шо вы?! Он у шхиперов на краске и шиле сидит, — с гордостью объявила хозяйка, накрывая стол большой белой скатертью. Молодые недоуменно переглянулись, не поняв, как можно сидеть на таком остром предмете. Хозяйка заметила это и спросила:

     — Может я не то балакнула? Но лейтенанта вдруг осенила догадка, что на флоте спирт прозвали «шилом», и хранится он на складах шхиперской службы.

     — Не волнуйтесь, хозяюшка, вы все правильно сказали. И это вскоре подтвердила большая бутылка спирта, поставленная на столе. Затем появились малосольные огурцы, маринованные опята, сало по домашнему, нарезанное большими белыми пластами с мясной розовой окантовкой, селедка с луком, политая подсолнечным маслом, а когда хозяин переступил порог, то картошка в печи была уже готова, покрытая сверху коричневой корочкой.

     — А где Степаныч? — спросил лейтенант.

     — Ваше семейное гнездо обустраивает, скоро подойдет. Действительно, не успел хозяин дома потарахтеть рукомойником в углу хаты, как нашелся и Бабенко.

     — Товарищ лейтенант, ваше жилье готово, — вручил он юноше увесистый ключ.

     — Прошу вас, гости дорогие, к столу, — хозяйка выставила на край стола чугунок с картошкой, которую тут же стала выкладывать в солидную миску.

     Все расселись за столом, и хозяин принялся наливать в рюмку каждого шило из бутылки.

     — Ой! Воскликнула Людмила, — мы с мужем такое не пьем...

     — А что же вы употребляете? — поинтересовался Касолапов.

     — Разве, что вино и только по самой капельке, — добавила молодуха, сверкая белого цвета кофточкой с блестками.

     — Вино, так вино, — ухмыльнулся Касолапов, наливая в стаканы немного воды из чайника, закрашивая его варением из крыжовника с небольшой добавкой «шила». Людмила взяла стакан, размешала чайной ложечкой и слегка пригубила.

     — Ну, как напиток, товарищ дегустатор? — спросил хозяин, ухмыльнувшись в черные усы.

     — Конечно, это не портвейн, но пить можно! — засмеялась Людмила и сказала мужу: — только осторожно и небольшими глотками. Тот фыркнул от смущения, что жена так открыто при всех им командует, но когда все подняли ...  

     стаканы и рюмки, поздравляя гостей с приездом, отхлебнул только пару глотков. Наступила небольшая пауза в разговоре, пока все пили и закусывали, затем хозяин сказал:

     — Расскажите, товарищ лейтенант (Федор, поправил его Зуев), а по батюшке як? — спросил Касолапов: Федорович, — ответил тот.

     — Так, Федор Федорович, где учились, на ком женились и вообще подробней о себе, ведь мы чай соседи ваши.

     Зуев слегка поморщился, так как не любил рассказывать о себе, но быстро изложил про отца, морского офицера, погибшего в 1942 году в Севастополе, про эвакуацию в Алтайский край, возвращение в Севастополь, учебу в Нахимовском училище, учебу в высшем училище в Питере, свою быстро оформленную в жены Людмилу, и сказал:

     — А победили мы немца, потому, что в строю были настоящие воины, такие, как майор Лукьянов, мичмана Бабенко и Касолапов, и теперь служат, добросовестно выполняя свой служебный долг:

     — А про нас вам откуда известно? — спросил придирчивый Касолапов.

     — Майор Лукьянов просветил... — ответил лейтенант. — Вы же все вместе тут воевали.

     — Молодец, лейтенант, все подметил. Лихой командир из вас получится, — добродушно улыбнулся в усы хозяин дома и налил всем по полной рюмке.

     ... Домой они пришли далеко за полночь. Быстро разделись и нырнули в койки.

     — Федя? Тебе не холодно? — спросила Людмила, поскрипывая кроватными пружинами.

     — Хочешь погреть?

     — Угу. Иди ко мне...

     ... Он за все эти дни, которые долго тянулись в пути, так изголодался по ее мягкому белому телу, что готов был наброситься на нее со всей мужской силой. Но он сдерживал себя. Сначала гладил ее ноги и целовал их с пяток до пальцев, затем прилип губами к тайному месту между ними, и долго сосал нечто мягкое и податливое под ее частые охи и ахи, затем обцеловал пупок и всю дорожку по пути к губам, а когда она поняла, что сейчас он выпъет ее всю до дна, то тут же почувствовала, как что-то твердое заползает между ее ног, властно раздвигая в стороны мягкие ткани ее податливого тела. Затем пружины застонали от мерных но сильных качков его тела.

     — Осторожно, Феденька, не упади, — стонала она, прижимая его таз к себе цепкими руками. Она еще не привыкла к нему, как к мужу, но понимала его с полуслова, а иногда по брошенному взгляду, как может понимать женщина только горячо любимого мужчину. Она сообразила, что ей надо быть тоже активной, а не лежать «бревном», чего не любят мужчины, и стала отвечать на его удары тазом своими встречными ударами, что вызывало в ее теле необыкновенно сильное чувство полового влечения к этому человеку, который связал свою судьбу с ней сразу и быстро, как это делают военные люди, выполняя поставленную боевую задачу.

     — Давай, Феденька, жми меня, что есть силы, не жалей, я железная леди, все выдержу, — шептала она ему на ухо стараясь не выпускать его «Мальчика» из заветного места. Он понял, что если будет миндальничать, корчить из себя не страстного, сильного и порой жестокого любовника, а этакого джентльмена «чего изволите, мисс?», то его место в жизни займет этот любовник, а джентльмен будет у нее ручной собачкой, которой разрешат лаять разве что только по расписанию. И он начал качать его так, что солдатская койка, испытанная в подобных «боях» зашаталась и стала перемещаться по полу. Но ему уже было наплевать на это. В мозгу звенела только одна команда: «Драть! Драть! Драть! До белого каления. « И он драл ее со всей силы, а когда стал выбиваться из сил от позы снизу, перевернул жену на живот, приподнял таз и так шуранул член вперед, словно забивал солидный гвоздь молотком в толстую доску. Она ойкнула, замерла, а затем почувствовав, что он в «экстазе» машинально решила помочь ему, отвечая на его «удары» своими, что позволяло члену хозяйничать на самых больших глубинах ее заветного места.

     — Подлодка на максимальной глубине, — шептали его губы, а член подтверждал это усиливающими ударами. Он увеличил их частоту, как водитель автомобиля усиливая давление ноги на педаль газа, что вынуждало поршни колотиться с бешеной скоростью в чреве мотора. Они летели в пропасть любви без тормозов, и это могло окончиться какой-нибудь непредвиденной аварией, пока он не почувствовал финиш, когда его «Малыш» стал гасить пламя в жерле ее вулкана пульсирующей струей.

     — Господи! Подари мне сына, — подумал он и упал на ее таз почти бездыханным. Она испугалась. Схватила со стола стакан с водой и поднесла к его губам.

     — Пей, доблестный воин. Ты наславу потрудился, мой адмирал! — сказала она и стала лихорадочно обцеловывать его еще подрагивающее тело.

     Он выпил воду, притянул ее к себе, крепко поцеловал в пересохшие губы и завалился в свою кровать.

     Так закончился первый день пребывания его на офицерской службе в этом далеком и пока незнакомом ему гарнизоне, где жили и служили теперь его «однополчане».