«Я держу руку на твоем пульсе»

     Все игрушки Элизабет безапелляционно попадали в одну из двух, выдуманных ею, категорий. Она была педантом и никогда не меняла своих правил — эта красотка всегда вешала ярлыки изысканно. Она предпочитала томно и долго наслаждаться дорогими вещами европейского стандарта, в то время, как китайские копеечные предметы Элизабет за краткое время ломала и портила, выбрасывая на помойку, как ненужный мусор.

     В ее коллекции была лишь одна особенная вещь, подобно дорогой раритетной книге. Естественно сама вещь не догадывалась, что она чем-то особенна, положение не позволяло даже помыслить о подобном. Имя у игрушки было причудливое, на ее взгляд, — Данила. Но она никогда не называла его томно Да-ни-ла, выдыхая со стоном последние гласные буквы и смакуя мелодичностью сочетания звуков. Она предпочитала со злобой в голосе и строго произносить «Тварь» или со смешком «Соска». Именно эти два слова больше всего доставляли ей удовольствия, когда ее вещь была в ее абсолютной власти.

     Элизабет собиралась на балет: примеряла дорогое колье от своего богатого ухажера и пару рубиновых сережек, рассматривая свое отражение в зеркале. Ее любимая вещь заменяла табуретку и со скрипом зубов напрягала все мышцы, боясь дать слабину и уронить Госпожу со своей спины.

     — Заткнись тварь! — грубо произнесла девушка, хватая свою вещь за мокрые после душа волосы и поднимая его голову вверх. — От твоих всхлипываний я забываю, о чем думала.

     Рыжеволосая огненная бестия знала, что со своей дорогой вещью надо обходиться очень жестко, иначе она перестанет повиноваться и Элизабет больше не почувствует изысканность ее вкуса. Из ящика своего столика она достала кляп и тут же одела парню на рот, сильно сжимая мягкие выбритые щеки. Кое где на лице Данила были порезы от станка для бритья, и уж по ним Элизабет с особым удовольствие провела своими длинными ногтями, впиваясь в свежие раны.

     — У меня для тебя подарок, ничтожество, — с предвкушением произнесла Госпожа.

     Вещь молчала — Даня не мог ослушаться. В комнате наконец-то воцарилась полная тишина. Элизабет осклабилась, легко улыбнулась, прокручивая свою фантазию в голове снова и снова.

     — Мой любовник уехал сегодня на пресс-конференцию в Минск, поэтому сопровождать меня в театр будешь ты, — совсем скучно произнесла девушка и потрепала свою вещь за волосы, топя в мокрых локонах свои пальчики. Она почувствовала, как ее дорогая вещь вздрогнула от новости — блаженный момент.

     Элизабет, наконец-то, встала со своего раба и подошла к шкафу, вытаскивая вешалки с рубашками и костюмами. Ей нравилось самостоятельно выбирать одежду для своей эрудированной вещи. Стоит заметить, что ее собственность не относилась к числу обычных подкаблучников, которых и без того масса, он был талантлив и умен, с необычайной способностью притягивать окружающих к себе. Он писал кандидатскую работу по ночам и, кажется, иногда в его снах исторические картины и закрученные понятия замещались мечтами о Госпоже.

     Властная женщина выбрала костюм мраморного цвета, бордовую рубашку, а вместо галстука кинула на кровать ошейник из кожи с одним единственным кольцом посередине для поводка. Она хотела не только публично показать всем свою дорогую вещь, но и насладиться вечером, развеивая скучные моменты во время балета коктейлем из сладких слов своего раба.

     Через полчаса парочка уже сидела в такси. Госпожа курила сигарету, держа ее в длинном мундштуке, и стряхивала пепел в раскрытую ладонь своей игрушки. Она даже не награждала его взглядом, лишь вовремя отводила рыжий, как ее волосы, огонек от руки, чтобы не оставить ожоги на мягкой коже Данила. Ей нравились его руки, ухоженный маникюр на них, четкое переплетение вен. Портить его красоту было неприемлемо, даже если бы он сам об этом молил.

     — Могу ли я что-то еще сделать для своей Госпожи? — робко спросил Данил, боясь пошевелить затекшей рукой.

     Элизабет могла поразить своей спокойностью. Она не возгоралась, как бензин, от одной лишь искры гнева. Мастер... в этом слове скрывалось ее умение моментально находить нужные слова и действия. Из своей сумочки она достала ярко алую помаду, взяла Данилу за подбородок и аккуратно подчеркнула его губы жирным слоем косметики, затем нежно взяла руку раба в пепле и ею же размазала помаду по удивленному лицу. Ей было прекрасно известно, как тяжело стереть красную помаду с кожи.

     — Я просила тебя держать язык за зубами, что теперь о тебе подумает этот культурный водитель? — с иронией спросила Элизабет и снова вернулась к пейзажам за стеклом автомобиля.

     Взгляд постороннего человека был насыщен осуждением, призрением. Она чувствовала, что на его языке крутиться масса неприятных слов, и что если подтолкнуть незнакомца, то он выскажет все, что думает. Тогда ее вещь еще сильнее покраснеет, станет уязвимой. Но Элизабет никому и никогда не позволяла лишний раз открывать рот, тем более по отношению к ее собственности. У нее одной было право чмырить ничтожество, с которым она ехала на балет.

     Госпожа заплатила за такси и за ошейник выволокла своего спутника из машины. Они стали чуть поодаль от дороги, где отчетливо было видно всех людей, ожидающих представления. Кто-то спешил внутрь театра, кто-то нервно курил, ненавидя своих жен за испорченный выходной, а кто-то кого-то безнадежно ждал. Молодая грациозная Элизабет обхватила со спины своего раба и засунула руку в его штаны, зубами сильно кусая его за ушко.

     — Смотри на всех этих людей и запоминай каждый взгляд в твою сторону, развратная шлюшка. И расскажи мне про то, чем закончилась японско — русская война, гребаная энциклопедия.

     Даниил нервно сглотнул, словно в горле у него застрял ком. По его телу прошла легкая дрожь нарастающего возбуждения, и голос неуверенно слился с городским шумом. Он был хорошим рассказчиком, пожалуй, лучшим из всех...