... это стало грандиозным апофеозом становления моей дочери профессионалом своего дела. Не зря прошли эти два года обучения в Рутояре. Её тело стало совершенным орудием: гибким, эластичным.

     Её припухлые от невероятных перегрузок губы жаждали всё новых ощущений. Изменившаяся грудь четвёртого размера бесстыдно рвала ткань, вырываясь наружу как только она им приказывала это совершить. Остальная одежда по её приказу мимикрировала и поглощалась кожей, словно это были капли влажного летнего дождя, сформировавшиеся в виде непромокаемого плаща с накидкой, которая сейчас болталась у неё за спиной; короткой поношенной маечки, не особо скрывавшей своё содержимое и джинсовых шорт серебристо-синего цвета, имевших теперь одно овальное отверстие в нижней своей части, уже значительно растрепавшееся от количества существ, которые старались ей овладеть.

     Лишь чашечки из вальгуриевого сплава, возбуждающе-алого цвета оставались на поверхности её островерхих, но одновременно чувственно мягких окончаний грудей.

     Другой кусок внеземной материи скрывал вход в искорёженный, принявший на себя множество ужасающих по силе разрывов тоннель, постоянно теперь покрытый жидким составом, напоминающим биотию — материал, добываемый в недрах озера Илим-сар. Так ей было проще оставаться готовой к неожиданным вылазкам вражеского десанта. Она была готова уничтожить всех до единого, сохранив им жизнь, но лишив логики и человеческого разума — и для этого у неё было главное оружие.

     Такой стала моя дочь к периоду своего двадцатилетия — жаждущей, но сдержанной; открытой, но недоступной; ангелом в бесовской плоти — в прямом смысле этого слова. Для неё не существовало преград в получении удовольствий.

     Возможно, она чувствовала себя бессмертной, особенно когда огромный, похожий на хобот, обвитый лианами, ствол Индарго прорывался через её плоть, к самой сердцевине — она не могла кричать, ибо в тот момент она старалась удержать зубами за ухо Амалию, ещё не познавшую вкус любовного напитка.

     С каждым кварком летевшего времени она всё чаще содрогалась от непристойного желания погрузить в себя Индарго целиком, без остатка. Её новый любовник действовал аккуратно, но напористо. Увесистый стержень разрывал сознание, вплетался искрами в остававшийся живым рассудок Феникса, она начинала вибрировать от предвкушения и всё сильнее обнимала Индарго, стараясь не поддаваться на волю чувств так, как это произошло с ней в восемнадцать. Она царапала его как сумасшедшая, успев прокусить своей рабыне ухо, отчего та сейчас визжала, доставляя в процесс ещё больше пикантности.

     Свежая кровь била в сознание, любовник не унимался и скидывал с себя оставшиеся одежды, не переставая исполнять своё дело, даже не осознавая, что он сейчас творит, изменяя оставшейся дома молодой жене и двум дочерям. Он даже не знал, что вся его семья уже трудится в поте лица, отрабатывая его заключение своей дешёвой плотью. Сейчас для него существовал лишь свет в глазах Феникса, лишь её влажная щёлка, которую он хотел заполнить самим собой. Но лишь он начал подходить к пику своего бытия, нечто в глазах Феникса изменилось, и неожиданно для самого себя Индарго взревел словно обманутый бык и спустил в пустоту, попав, сам того не осознавая на извивавшуюся на земле Амалию и прожигая её насквозь...

     А всё началось в тот давно минувший день, когда Фениксу исполнилось четырнадцать лет...

     Это всего лишь предисловие, выложил для затравки. Если повествование показалось слишком «изысканным», прошу прощения. Пока лишь описал концовку строящейся книги. Жду комментариев, стоит ли писать дальше в мистическом стиле или всё же вернуться к взаимоотношениям «отец-малолетняя дочь».