Шины такси с хрустом давили гравий, которым была покрыта изогнутая дорога, ведущая в Академию Кроненберг. День был яркий, безоблачный и тёплый, и лишь лёгкий ветерок разносил пыль, поднятую автомобилем. Слева от главного здания, прямо по курсу машины, было расположено игровое поле, на котором находились несколько групп девушек, занимающихся разными легкоатлетическими упражнениями. Как только такси остановилось, Джиллиан выбралась, ожидая, что водитель выйдет, откроет багажник и достанет её вещи, однако водитель был в другом мире. Он взглянул на девушек из любопытства, присущего любителям спорта, не спортсменам, но болельщикам, и его внимание привлекла группа девушек, бегущих по круговой дорожке. Они находились на дальней прямой, но он был готов поклясться, что одна из них обнажена. Теперь же его внимание было приковано к виду прямо перед ним; он наблюдал за девушками в повороте — в ближайшее время они должны были пронестись совсем близко — он был уверен, что одна из них бежала, как минимум, топлесс, иначе невозможно было объяснить то, как смачно подпрыгивали на бегу её обширные груди.

     Джиллиан решила, что она и так изрядно опоздала, и нетерпеливо постучала по стеклу. Водитель, насильно вырванный из своего мечтательно-вуайеристичного полусна, вылез из машины и, чуть ли не пятясь задом наперёд, двинулся по дуге к багажнику, открыл защёлку и с треском ударился головой, пытаясь достать сумки, не теряя из вида дорожку стадиона. Он злобно выругался, бросил сумки на дорогу и вернулся на своё надёжное место — досмотреть представление, покуда заинтересовавшая его юная леди не скрылась из виду за углом здания. Медленно вырулив назад, он даже не обратил внимания на отсутствие чаевых (удержанных за медлительность при разгрузке вещей) и потащился обратно, уделяя гораздо больше внимания спортсменкам справа от дороги, чем самой дороге прямо по курсу.

     Джиллиан выпрямилась и, взяв свои сумки, поднялась по ступенькам, ведущим к главному входу в Академию. Огромные двери открылись при её приближении, как будто они были автоматическими, и за ними обнаружились две девушки, ответственные за эту «автоматику». Одна из них, высокая блондинка чуть моложе двадцати, была одета в официальную школьную форму, состоящую из белой блузки, клетчатой юбки, белых носков и черных туфлей, всё идеально чистое, отглаженное и смотрящееся как на картинке. Другая девушка, рыжеволосая, ниже первой ростом и миниатюрнее её, была также в форме, но без блузки, её белый хлопчатобумажный бюстгальтер был выставлен напоказ.

     Они вместе проводили гостью к приёмной стойке, где её ждала ещё одна девушка, чуть постарше, чтобы сделать соответствующую запись в книге посетителей. Эта девушка, казалось, была одета полностью, в такую же форму, пока она не вышла из-за стола, сообщив, что проведёт Джиллиан в офис директора. На ней была блузка того же фасона, такие же носки и обувь, как на первой девушке, но ниже талии и до носков она была голая. Сопровождая Джиллиан, Роуз, так её звали, начала объяснять дисциплинарную политику Академии, про то, как от телесных наказаний отказались в пользу наказания унижением как более действенного и, на самом деле, более гуманного, но Джиллиан уже и так знала о школьной политике всё, что ей было нужно; в конце концов, она сама была бывшей учащейся Академии Кроненберг.

     Роуз уверенно постучала в двери офиса и по команде «войдите» вошла в офис, убедившись предварительно, что все обнажённые части её тела доступны взглядам его обитателей. Джиллиан вздрогнула, воспоминания о её собственном унижении в аэропорту, особенно приказ стоять прямо с руками по бокам, вернулись к ней с удвоенной силой. Она опять поёжилась, представив картину, как она лежит голая и полностью раскрытая на столе и как дверь открывается и входит другой сотрудник, оставляя отличный вид на её влагалище, растянутое её собственными пальцами, на обозрение всех проходящих таможню.

     Джиллиан проследовала за Роуз в кабинет, и, как только та вышла, затворив за собой обитую дубом дверь, была немедленно остановлена на печально известном коврике из другой жизни, коврике, который она так хорошо помнила.

     Кабинет казался меньше, чем ей помнилось, возможно, по той причине, что сейчас он был заполнен членами Комиссии по Назначениям, которые собрались, чтобы участвовать в её интервью. Перед ней ясно, как вчера, предстал тот роковой день, когда она, наконец, отплатила за все тайные щипки, толчки и пинки, которые она получила от люто ненавидевшей её одноклассницы Шармы, — отплатила одной мощной пощёчиной. Звук пощёчины был усилен стенами коридора, в котором они стояли, ожидая разрешения войти в класс, и произошло это в тот самый момент, когда мистер Фредрикс решил покинуть пределы своего класса и выйти в коридор. Никакие объяснения или просьбы о помиловании не могли спасти её, и Джиллиан, одна из самых дисциплинированных учениц в школе и, в то же время, живущая в постоянном страхе перед угрозой Кроненбергских наказаний, была немедленно препровождена к Директрисе для вынесения неизбежного приговора.

     Она вспомнила, как будто вживую, как она стояла на том же самом коврике, пока сообщались подробности её «преступления»; чтобы держать себя в руках, она вообще не смотрела на своих судей, изучая вместо этого мелкие детали строения коврика. В её памяти всплыл тот ужасный момент, когда ей было приказано раздеться догола и оставаться в таком виде в течение всей недели — так сурово всегда наказывали в школе за насилие. По мере того как эти видения из прошлого проплывали перед её мысленным взором, Джиллиан задумалась, что всё-таки заставило её стать претендентом на должность Заведующего Дисциплиной школы, какой бес насмеялся над ней, подвигнув её вернуться сюда, на место самого стыдного в её жизни испытания (по крайней мере, до утреннего эпизода в аэропорту). Она почувствовала такую же пульсацию на тыльной стороне ног, как тогда, давным-давно, когда снимала юбку, и ужас от необходимости снять лифчик и трусики, когда ни один мужчина ещё никогда не видел её растущие грудки и крохотный пучок волос на лобке, единственное её прикрытие, и показать себя мистеру Фредриксу, этот ужас вернулся к ней, вызвав ещё раз невольное содрогание.

     «Мисс Грей», — сказал кто-то, определённо, мужчина, хотя в первый момент она не поняла, откуда исходит голос. Высокое кресло за столом начало медленно вращаться и явило говорившего Джиллиан. Это был не кто иной, как мистер Фредрикс, постаревший, конечно, но, несомненно, мистер Фредрикс. — «Мисс Грей», — повторил он, «Вы опоздали ровно на два часа и пятьдесят три минуты. Пунктуальность является безусловным требованием к учащимся, не следует ли потенциальной Заведующей Дисциплиной Кроненберга соблюдать наши правила ещё ревностнее?»

     Внезапно Джиллиан снова почувствовала себя ученицей, и она опять стала невольно рассматривать рисунок коврика под ногами.

     «Что ж, мисс Грей,» — произнёс он медленно, — «мы все ждём, чтобы выслушать Ваши оправдания, мы ждали довольно долго».

     Джиллиан полностью потеряла самообладание, она не могла говорить, она не могла дать разумного объяснения, просто рассказать правду; всё, что она могла сделать — продолжать изучать бесконечно повторяющийся узор на коврике.

     «Мисс Грей», — сказал мистер Фредрикс, — «при обычных обстоятельствах ваша заявка на должность Заведующего Дисциплиной вообще не должна теперь рассматриваться, но, учитывая специфические требования этой должности и моральные качества других кандидатов, которых мы уже интервьюировали, мы считаем, что у нас нет другого выбора, кроме как сделать небольшую скидку на расстояние, которое Вы преодолели, чтобы прибыть сегодня сюда. Однако, единственное, на что мы готовы, — это чтобы данное интервью было продолжено, других послаблений не будет. Я могу быть уверен, что вы знакомы с описанием работы и условиями контракта, относящимися к этой должности?»

     «Да, мистер Фредрикс», — хмуро ответила Джиллиан.

     «Прекрасно», — откликнулся мистер Фредрикс. — «В таком случае Вам известно, что новый дисциплинарный кодекс, введённый после инцидента с мистером Дженкинсом, действует равно как на сотрудников, так и на учащихся. Или, возможно, не равно», — он улыбнулся, — «потому что, разумеется, если кто-либо из персонала окажется виновным в нарушении кодекса Кроненберга, то он или она должны получить наказание в два раза более тяжкое, чем то, что заработает за аналогичный проступок учащийся. По этой причине, мисс Грей, если Ваше интервью продолжается, то я должен попросить вас снять до конца дня всё, что на Вас надето, и сверху, и снизу».

     Джиллиан Грей оцепенела. Её что, правда просят раздеться, опять, второй раз за день? Теперь она была зрелой женщиной двадцати пяти лет; как можно требовать такое от взрослого человека для простого интервью? Как ей спастись из этой ужасной ловушки?

     Медленно, очень медленно, второй раз за этот день её пальцы начали расстегивать кнопки блузки, одна за другой они открылись, и материя, из которой она была сшита, и в лучшие времена довольно прозрачная, снова предала её, открыв всем собравшимся её впечатляющую грудь. Она дошла до последней кнопки и переключила внимание на манжеты, правую, затем левую, потом резко повела плечами, освобождаясь от покрова, и поймала его, не дав соскользнуть со спины на пол. Джиллиан положила блузку на стоящий перед ней стол, и, так же как много лет назад, отстегнула кнопку сзади на юбке, затем расстегнула молнию, снова потянула ткань вдоль бёдер и снова почувствовала, как юбка, её последняя защита, скользит по стройным ногам, открывая Комиссии всё. Она наклонилась, подняла юбку и, аккуратно сложив её (конечно же, она не забыла правила ухода за формой), положила её рядом с блузкой на стол. Снова обнажённая перед группой незнакомых женщин и мужчин, Джиллиан стояла прямо, держа руки строго по бокам.

     «Благодарю Вас, мисс Грей», — сказал мистер Фредрикс. — «Вас не затруднит занять место за Вами, тогда мы начнём».

     Джиллиан осмотрелась и увидела высокий барный стул, стоящий позади неё, больше свободных сидений не было, и было ясно, что ей предлагают залезть на этот стул на всё время интервью. Джиллиан было столь же ясно, что использовать такой стул неизбежно означает, что она не сможет держать ноги вместе и, значит, всем собравшимся будет прекрасно видна её киска во всей своей бритой красе.

     Джиллиан повернулась к стулу и, насколько смогла скромно, поднялась и уселась на мягкое сиденье. Её худшие опасения подтвердились — она с превеликим трудом балансировала на краю дьявольского изобретения. На лицах мистера Фредрикса, некоторых других мужчин и даже женщин Джиллиан могла бы заметить лёгкую мимолётную улыбку, если бы смотрела в их сторону, но, к счастью для её чувствительности, она этого выражения не поймала, и оно исчезло столь же быстро, как и появилось.

     Окончание следует.
Дaнный рaсскaз являeтся пeрeвoдoм с aнглийскoгo. Aвтoр oригинaльнoгo тeкстa пoдписaлся кaк Bellamy.
Crazy Grunt