Подружке Рокси от меня с благодарностью.

     Анна, стуча каблучками, шла по мраморным тротуарам Валенсии к кафедральному собору.

     Яркая красота ее бросалась в глаза сразу. Хрупкая и изящная фигурка, почти как дикий мак в поле. Глаза черные в обрамлении длинных ресниц походили на две далекие звезды, наполненные мудростью космоса. В них мелькало пламя проносящихся метеоритов и головокружение солнц.

     Длинные черные волосы были собраны в узел, в котором сиял перламутровым блеском, в неподвижных зазубренных лучах солнца высокий гребень. Черная мантилья падала на спину и плечи, создавая иллюзию шелковистой обманчивой силы.

     Гордая и неприступная, в этот великий праздник Тела Христова.

     Сначала строгий церковный обряд, потом веселый и яркий уличный праздник.

     Анна должна была сегодня восседать в одной из монументальных повозок, участвующей в торжественной процессии. Ее выбрали, как одну из красивейших женщин города, за утонченность и очарование.

     Красивое длинное платье, отделанное шелком и бисером, ждало своего часа, чтобы сделаться легендарным. Она представляла себя богиней, несущейся на этой повозке в небытие. Страсть и религиозный экстаз подпитывал ее.

     Возле собора, казалось, собрался весь город. Здесь были девочки в белых платьях, с волнением ожидающие первого причастия. Матери, подбадривающие их и поправляющие банты, успокаивающие своих чад легкими поглаживаниями и поцелуями. Отцы, преисполненные гордости за дочерей и старые матроны, расположившиеся возле собора кучками за столиками кафе.

     Анна вошла в собор и села, прислушиваясь к пению хора и молясь. После, зайдя в кабинку, приняла отпущение грехов и направилась к месту сбора, где ее поджидали друзья, чтобы облачить в платье и восхититься своей королевой.

     — Ола, Мария! — встретил ее первым Хуан, дизайнер наряда и друг, которого она знала лет восемь.

     — Ола, гуапо! — они обменялись поцелуями.

     — Ты готова к процессии, ла бела?

     — Волнение, несомненно, присутствует, но я постараюсь не подвести своих друзей и людей, выбравших меня.

     — Мария, да с твоей красотой можно просто стоять и хлопать глазами налево направо. Улыбнись и стой прямо, аки туя, махай ручкой, как звезда первого ряда! — рассмеялся Хуан.

     В комнату ворвалась Анхелита, сметая своим энтузиазмом ворох бумаг на столе:

     — Ола, куерида! Я только что видела моего несравненного, он зажал меня сладким поцелуем в тупике, еле вырвалась. Так бежала к тебе, что чуть не потеряла сладко-пахнущие сандалии и гребень из башки. Вот придумают же носить такое периодически. С моими — то короткими волосами, будто вбили в голову молотом Тора! Ты еще не одевалась? — сказала она и одним махом сняла с себя мешающие причиндалы.

     — Не части, милая, буэнос диас! — Мария подошла, и они расцеловались с подругой.

     — Не части, ага!! Меня обломали у ворот рая. Да, ладно, еще все впереди! Сколько у нас времени осталось?

     — Полтора часа на все про все, — ответил Хуан, — так что давай, Мария, надевай платье на свое великолепное тело, а потом укладка.

     Словно бесценную картину из музея «Прадо» Хуан поднес Марии свой шедевр.

     — Аккуратно, тут столько всего...

     Мария, поволновалась, сняла с себя церковно-приходскую одежду, и начала облачаться королевой.

     Белый атлас выгодно оттенял ее южную красоту, подчеркивая смуглую гладкость кожи. Корсет лихо сел на ее шикарную грудь и ложбинка между грудей яростно заманила в объятие не только искушенного в любовных ласках Хуана, но и темпераментную подружку.

     — Мария!!! Магнифико!!! Ты первая среди всех!! Даже я хочу тебя!! Чтоб мне не сойти с этого места!

     — Вот вас штырит то! Спокойней Анхелито! Хотя мысль и вправду кошерная, — рассмеялась звонко Мария.

     Длинный шелковый подол, отделанный испанскими кружевами, волновался при малейшем движении Марии. Словно пенное море, принесшее дары к ее ногам.

     Все опешили на доли секунд, а потом начали яростно жестикулировать руками перед носом Марии, призывая всех святых, чтобы и они могли с небес заценить сию красоту.

     — Тише, тише!!! Верещите, как заслуженные деятели культуры при получении гранда.

     — Мария, теперь прическа, — сказал Хуан и, схватив расческу, начал химичить своими проворными руками над головой протеже, чисто Севильский цирюльник.

     И вот наша куколка готова. Стоит статуей и улыбается всем открыто и дружелюбно.

     — Ну, вот и все, Мария, пора в повозку. Скоро начнется шествие. Спускайся аккуратненько по ступенькам.

     Приподняв подол, Мария начала спуск.

     — Дорогу! Дорогу! Королева идет, — бежала впереди Анхелита и, махая руками, отгоняла опешивших прохожих и мух.

     И воздух трещал от флюидов и значительности Марии.

     Повозка стояла на улочке и поражала своей изумительной красотой. Легкая и живописная, вся в цветах, искусно обложенных по периметру. Впереди постамент, выложенный белыми розами с вкраплением красных гербер. Позолоченные колеса, державшие всю эту монументальность, делали ее более эффектной и легкой.

     Две арки, перевитые белыми орхидеями, завершали картину великолепия повозки. Белые рысаки в нетерпении стучали копытами и трясли гривами, готовые аллюром пронестись по мрамору главной улицы и завершающим галопом на Парнас.

     Шествие началось. Впереди шли барабанщики, оглашая размеренным боем улицу. Далее, носильщики с закрытыми лицами под стук барабанов чеканили шаг, неся на плечах Дароносицу со святыми дарами. Переливаясь на солнце золотом и серебром, она несла надежду страждущим, и некий священный трепет таинства заставлял наиболее эмоциональных зрителей плакать от сопричастности к этому. Хотя надо отдать должное, там все эмоциональное: — и солнце, и деревья, и украшенные цветами дома, и даже булки в витринах кафе. В общем, рыдали все. Лепестки роз медленно падали на нее, кружась вихрем с балконов и из толпы.

     Далее проследовали мифические персонажи в удивительно красивых костюмах и масках, подбадривая себя игрой на различных инструментах и кружась в танцах.

     Зрители рукоплескали и улюлюкали, бросая в них охапки цветов.

     Наступила очередь повозок, и они медленно тронулись в свой праздник.

     Анна приосанилась вся, улыбка мертвой маской прилипла к ее лицу. Она даже не заметила, как в цветистые дебри ее повозки юркнуло быстрое тело и замерло в цветах, дожидаясь своего часа.

     Поистине, зрелище выезжающих повозок могло сразить наповал любого обывателя. Будто богини в окружении цветочных облаков, девушки посылали улыбки и поцелуи горожанам. В некоторых повозках сидело несколько валенсианцев, одетых в традиционные фольклорные костюмы. Они изображали веселые сценки из жизни.

     Оказавшись в центре круговорота, Анна и не поняла сначала, что за легкий ветерок юркнул ей под юбку. Она огладила бока, пытаясь вернуть платье в нормальное положение.

     Но, тут чьи-то руки заскользили по ее прекрасным ножкам и губы начали осыпать их мелкими поцелуями. Анна взвизгнула от неожиданности, чем привлекла всеобщее внимание в этом шуме. Краска стыда пробежала по ее лицу.

     — Нужно было изображать богиню, а то не поверят, как кричат особо одаренные писатели и Станиславский, — вихрем пронеслась мысль в ее головке.

     Улыбаясь во весь белозубый рот и шевеля губами, как рыбка гуппи, она посылала проклятия тому, кто залез ей под подол.

     Но он был настырен. Добрался по внутренней стороне бедра до трусиков, провел по ним пальчиками. Своей медленностью и робкими прикосновениями разжигая пламя.

     Тело Анны напряглось и члены стали скованными от ужаса, внезапно навалившегося на них.

     Но, руки сластолюбца шептали: расслабься, доставь удовольствие людям и себе, проникая все глубже и глубже за ткань трусиков. Вот пальчики прошлись по шелковистым колечкам волосков больших губок. Трепетно и чутко начали свой бег ласковой и юркой мышкой в маленькие губки, и заходя совсем чуть-чуть в дырочку. Анна крепилась из последних сил.

     Мышцы ее расслабились, она ухнула, как сова и отдалась на волю провидения.

     Улыбка не сходила с ее губ и она постоянно дергалась, как марионетка, приноравливаясь к данным обстоятельствам.

     Вязкий белый ручеек облагородил пальцы страждущего, разнося запах мускуса с нотками чего-то жаркого, как мистраль на заднем плане, по всему салону подъюбника.

     Пальцы стали смелее вторгаться в нежную плоть Анны. Она закатывала глаза, типо щурясь от яркого солнца, и при более восторженных криках толпы, взвывала как дикая кобылица от блаженства, пожирающее ее тело.

     Насильник стал извращеннее в своих куртуазных вылазках и сильной рукой, стянув трусы, заставил шире расставить ноги. Анна приземлилась в своих возможностях, росте и религиозности.

     Тут его губы припали к щелке. Он понимал, что скоро процессия остановится и зрители при подъеме вверх, будут распрягать одну лошадь, делая ставки на вторую, более мелкую, затянет та повозку в гору, или нет.

     И он решил сделать все быстро, молниеносно и феерично.

     Двухслойный гамбургер!

     Он вставил свой язык между больших губок Анны не поперек, а вдоль и сверху придавил своими ротовыми губами. Так вот, краешком языка пошевелил капюшон на клиторе; снимет-наденет-снимет-наденет, своими губами ее губки прижмет, поелозит крепко, да еще и всосет нормально.

     — Магнифико! — кричала Анна в толпу, кончая ему в рот.

     Он повторил манипуляции, и тут сусальное золото Анны полилось ему в рот тонким ручейком.

     Он выпил все и облизал мохнатку Анны, оставляя свой вкус на ней.

     Исчез он быстро и внезапно, как появился. Причем, вовремя.

     Валенсианцы бросились к повозке Анны, распрягая одну из лошадей. Анна смотрела вдаль застывшим взглядом, и улыбка счастья блуждала по ее лицу. Слезы капали из ее прекрасных глаз. Горожане смотрели на нее и думали, какая благородная девушка эта Анна, в такой экстаз вошла религиозный, а ей было не до них.

     Одна мысль билась в ее прекрасной головке: кто этот искусник и куннегениальный колдун?