Темнота. Темнота кругом. И тишина. Кажется, что это космос. Я жива? Жива. Голова болит просто ужасно. Руки связаны за спиною. Рот заклеен толстой полоской скотча. Ноги тоже связаны. Что я помню? Удар. Свет. Больше ничего.

     Антон работал охранником в этом офисе с самого дембеля. Парень он крепкий, спортивный, а то, что не получилось с образованием — не беда, не всем же образованными быть. Зато его ценят здесь, за его дисциплину, исполнительность. Да и получает он поболее, чем некоторые «учёные». Сейчас поздний вечер, в офисе никого не осталось, скоро уедет генеральный, а потом хоть спи до утра, хоть телевизор смотри, или порнушку на планшете гляди. А утром домой и три дня выходных. Сутки через трое! Вот так вот, образованные.

     Я хочу сесть. Натыкаюсь в темноте на что-то. Тело слушается плохо. Голова всё ещё болит, но уже меньше. Могу шевелить пальцами рук. Тут есть пол, но есть ли потолок? Я пока ещё не знаю, что такое клаустрофобия.

     — Грачёв! Не забывай делать обход каждые два часа, — скомандовал генеральный, выйдя из своего кабинета.

     — Так точно, Владимир Васильевич!, — отрапортовал Антон, вскакивая со своего кресла.

     — Приеду завтра в семь, — продолжил инструктаж генеральный, — и вот ещё что, Дроздов сменит тебя завтра в десять, вечно у него там какие-то дела.

     — Без проблем, Владимир Васильевич, — Грачёв иногда позволял себе панибратство с начальством.

     — Ну, давай... , — генеральный махнул рукой, вышел за дверь и сел в ожидающий его автомобиль.

     Грач с пульта открыл шлагбаум, машина скрылась за поворотом.

     Тут холодно. Запах тоже странный. Я стою, но не достаю до потолка. Пытаюсь удержать равновесие. Связанные ноги. На полу что-то есть, кажется, оно железное и гремит. И сколько я уже здесь нахожусь?

     Мужчина и женщина. Оба голые. Лежат на диване. Он на ней. Её ноги разведены в стороны. Он яростно штурмует своим членом её влагалище. Она фальшиво стонет. Он тяжело дышит. Ускоряет темп...

     — Дрянь! Дерьмо! Скукота!, — Грачёв выключил планшетник и отложил его на край стола, — ничего нового не могут придумать.

     Пора в обход. Антон встал, потянулся, взял связку ключей... и выключил режим записи десяти камер видеонаблюдения.

     Как меня зовут? Татьяна, Марина, Оксана... Марина! Меня зовут Марина. Откуда я и как я оказалась здесь? Я не помню. Я плачу. Горячие слёзы бегут по моим щекам. Горячие слёзы. Горячее солнце. Да! Я приехала сюда с юга страны. Зачем? Работать. Начать новую жизнь в столице. Как и многие другие. Вспышка света. Ярче солнца. Мои глаза горят. Эпицентр ядерного взрыва. Боже. Взрыв в моей голове. Я всё вспомнила.

     Я устроилась работать в эту фирму месяц назад. Должность уборщицы, конечно, не самая почётная, но надо-же с чего-то начинать? К тому-же, на мой взгляд, это лучше секретарши. Так, что ещё. А вот практически и всё. Вечером, после того, как ушли почти все сотрудники, я мыла пол на минус первом этаже. Удар, свет, тьма...

     Тьма отступает. Луч света режет её на части. Я могу видеть. Стены увешаны полками с чистящими средствами. Швабры. На полу ведро. Это подсобка в подвале здания. Свет — это открывшаяся дверь. Силуэт. Кто это? Или что. Глаза привыкают к свету. Двухметровый детина. Смотрит на меня сверху вниз. Я стою на ногах. А как будто на коленях. Это всё мне снится. Монстр ухмыляется. С его подбородка стекает слюна. Или это игра света? Тянет ко мне свои лапищи. Я хочу кричать. Не могу. Заклеен рот. Я вишу на его плече. Мой собственный вес разрывает мне живот. Я вижу его спину. Рука существа не даёт мне упасть. Голубая рубашка. Мои чёрные волосы развеваются перед моими глазами. Я больше ничего не вижу. Отключаюсь. Тьма.

     Свет. Сквозь закрытые веки. Я открываю глаза. Сразу закрываю. Свет сейчас их сожжёт. Открыла. Где я? Я лежу на диване. Рот заклеен. Ноги связаны. Руки. Связаны теперь спереди. Это помещение. Помещение охраны. Какой ужасный запах. Табак, носки и что-то ещё. Меня тошнит. Я боюсь захлебнуться собственной рвотой. Рот заклеен. Отпускает. Я поворачиваю голову влево. Этот упырь что-то достаёт из сумки. Видеокамера. Зачем? Я начинаю паниковать. Спазмы в горле. Он поворачивается ко мне. Подходит ближе. Опускает ладонь на мою грудь. Ухмыляется. Я боюсь пошевелиться. Отходит. Продолжает возиться с камерой. Вставляет кассету. Обходит диван по дуге. Встаёт напротив моих ступней. Я хорошо его вижу. Включает камеру. Камера в руке. Тянет ко мне свободную лапу. Я извиваюсь всем телом. Форменные лосины рвутся на две части. Трусы сразу же превращаются в полоску и тоже рвутся. Форменный фартук откидывается мне на грудь. Камера приближается к моей промежности. С такого расстояния мои чёрные лобковые волосы на записи будут напоминать густой лес. Я сгораю от стыда. Умоляю его прекратить. Издаю мычание. Теряю сознание. Тьма.

     Свет. Я так и лежу на диване. Ниже пояса голая. Не считая чешек на ногах. Эта мразь что-то делает с камерой. Смотрит снятый материл. Я его убью. Клянусь. У него явно эрекция. Заметил, что я очнулась. Подошёл ближе. Поставил слева от дивана табурет. Положил на него несколько книг. Что он делает? Да этот уёбок мастерит штатив для камеры. Поставил камеру на книги. Прицелился. Это напоминает подготовку к расстрелу. Мой мочевой пузырь не выдерживает. Горячая жидкость обдаёт мои ноги до коленей. Под задницей лужа. Подонок что-то говорит. Кажется, он просит меня сделать это на камеру. Я хочу умереть. Включает камеру. Двумя пальцами разрывает на мне блузку. Бюстгальтер. Фартук. Одной рукой поднимает обе мои ноги кверху. Развязывает. Разводит в сторону. Левой рукой берётся за мою левую ногу. Приподнимает меня над диваном. Как цыплёнка. Моя шея хрустит. Сволочь наклоняется вниз. Что-то рассматривает. Наверное, мой анус.

     Мне становится дурно. Меня начинает рвать. Не отпуская ногу, другой рукой срывает ленту со рта. Лучше бы я захлебнулась. Камера пишет. Я не могу даже плакать. Рвота летит мне на грудь и живот. Он берёт камеру и смотрит запись. Вскоре у него вновь встаёт. Я говорю ему правду. Дебил, мудак, несчастное говно и извращенец. Не может как все с девушками. Только на видео. Больше я не успеваю ничего сказать. Он бьёт меня кулаком в лицо. Очень странно. Нет боли. Наверное, будет потом. Три верхних боковых зуба как-то странно сложились назад. Упали на язык. Я выбиваю камеру из его рук. Глотаю кровь. Выплёвываю. Ничтожество бросается поднимать камеру. Я вскакиваю. Не знаю, откуда у меня силы. Хватаю со стола карандаш. Связанными руками. Бью ублюдка справа в шею. Карандаш ломается в ране. Кровь струёй хлещет из шеи. У него округляются глаза. Он лежит на боку. В углу я вижу дубинку. Подскакиваю, хватаю и бью ровно в височную область. Этого достаточно, чтобы избежать погони. Но остановиться я уже не могу. И раз. И два. И три. Я не помню, как оказалась на улице. Подбегаю к редким утренним прохожим. Голая, вся в крови и во всём остальном. Я хочу кричать и не могу вздохнуть. Я задыхаюсь. Всё кружится. Падаю на асфальт. Больше ничего не помню.

     — ... больше ничего не помню, — прошамкала Марина и замолчала.

     Она лежала на больничной кровати, опутанная трубочками и капельницами. На левой щеке шина, язык еле ворочается во рту. Левый глаз заплыл и почти не видит.

     — Так, хорошо, — сказал оперативник, сидящий рядом с кроватью на стуле, и поставил точку.

     — Распишитесь здесь и здесь, — он протянул девушке протокол.

     Не глядя, она поставила две закорючки в нужных местах. Руки едва слушались её.

     — Я пойду, — опер встал со стула, — чуть позже с вами поговорит следователь.

     Он вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Марина повернула голову к стене и закрыла глаза. Ей хотелось закрыть их навсегда.