Сентябрь 2012 года.

     Крым имеет какой-то особенный запах, он сильно отличается от запаха средней России. Сухость южного воздуха, обилие тепла, привносит что-то особенное в мир северного человека. Я чувствовала эти движения воздуха, его веяния, нежность. Не было той хлесткости холодных ветров высоких широт. Возможно, а даже, наверное, русские так зависимы от погоды, это повлияло на меня. Жизнь, такая равномерная на родине, чем и ценимая, здесь, на юге, показалась, занудной.

     Накануне отъезда какие-то судорожные желания проснулись во мне, некие чувственные удовольствия, отгоняемые прежде порядком заведенной жизни, вдруг проснулись. Как-то начало тянуть низ живота, что-то животное ожило во мне, причем и в грации, и в во взгляде на мужчин. Что интересно, как личности они меня совсем не интересовали, даже утомляла мысль о возне с их проблемами и желаниями. Но, нет, одно желание меня все волновало — оно было безличное, животное и прямое как движение жизни. Это вдохновляло и оправдывало меня.

     Мне хотелось противопоставлять этот поток жизни, который ожил во мне, тем многолетним запретам которые организовывали жизнь. Нет, я совсем не против них, иначе, разрушилась бы ткань жизни, но и та странная свобода желаний вдруг потребовавшая жертвы, тоже возжелала исполнения.

     Этой «жертвой» должен стать мой парень, я еще ничего не решила, а тем более не сделала, но, там, внизу живота, было принято такое решение. Я предала его на уровне физиологии, просто эмоционального перегрева. Но я не отдавала себе в этом отчета, а он не подозревал об этом. И тут не играло роль его отношения ко мне, моего насыщения им. Нет. Во мне ожило нечто большее, что-то от пчелиной матки насыщающей удовольствием трутней, питаясь их желанием. Отдавшись чувству, а в этом есть что запретно-увлекательное, я поняла, что с ним надо рвать, поругаться под любым предлогом. Я понимала, всю неправоту свою, жестокость, человеческое предательство. Но предать, то женское, что выше простой практики жизни, выше личных обязательств я не смогла. Прикосновение к власти над мужчиной, своей силой смешанной с наслаждениями — выше моих сил.

     Я поругалась, придравшись к какой-то ерунде. Он считал это капризом, считал, что если уступит, не заметит этого, то все вернется к прежнему. Нет, я знала, что доведу дело до разрыва, а там посмотрим. Внутри меня нагревалось такое сильное желание, что логика рациональной жизни пропадала где-то, как унылые увещевания. Он улетел на самолете, я взяла билеты на поезд. Я рассчитывала, что мое желание привлечет мотылька. Мое желание формировало события. Когда мы еще стояли на перроне я приметила двух молодых ребят, видимо военных, так мне показалось. Но интересно, то, что единственным критерием было, то что они не были мне противны, не более. Мало того я и не искала большего, ничего глубокого. Только касание, там внутри моего тела. Обязательная легкость с которой я их «сделаю», хотя я и не определилась кого. Может быть и не самого активного, похотливого, а наоборот в пику ему, дам самому мешковатому. Впрочем, я ничего не решила еще. Только чувствовала пряную тянущую боль в животе и влажность между ног. В глубине. Меня возбуждала возможность того, что я сама кого-то возбуждаю. Что я воплощаю для кого-то чистое удовольствие, страсть. Я готова была подыграть этому. Дать куда угодно. Лишь бы была такая просьба, желание.

     Я попросила одного из них помочь принести мне чемодан и во время просьбы задержала взгляд чуть больше чем нужно, на долю секунды. Наши взгляды встретились. «Сработало!» — поняла я. Потом еще пару трогательных вопросов — «Как же я без вашей помощи?» — суетливой возни с проводниками и я в купе с молодыми людьми. Четвертая полка выкуплена «под чемоданы». Шум вокзала стал отползать, поезд двинулся.

     Меня всегда восхищала неуловимость начала движения пассажирских поездов, такая осторожность с которым он начинает движение, но потом скорость начинает неумолимо расти и вот ты уже мчишься ритмично покачиваясь на железных рельсовых волнах. В противоположность поездам — пригородные электрички, с рывком дергающим все твое, еще не обретшее, необходимую инерцию тело. «Так и с мужчинами» — промелькнуло у меня в голове.

     Ладно, посмотрим, решила я и попросила ребят выйти, чтобы переодеться. Я скинула джинсы, переодела трусики, взяв самые простые, белые хэбэшные. Мне было важно чтобы они ровно и гладко облегали мою попку. С нижним бельем вообще интересная история. Когда-то один мой знакомый сказал, что благодаря старой телевизионной рекламе в которой девушкам в проблемные дни не рекомендовали одевать белое, он четко реагирует, что если не белое — будут проблемы. Я согласилась с его системой флажных сигналов — белый знак того что я собираюсь сдаться, черный — стоп машина. А что касается покроя. Одна моя подруга рассказала, что раз она в стрингах крутилась в ванне, зашла маленькая дочь, уселась на горшок и сказала: «Мама у тебя даже не половина, а все трусы в задницу залезли» Так, что для меня им был приговор сделан. Быстро глянула на себя в зеркало на двери. Постаралась не заметить проблем. Дело в том, что у меня очень маленькая грудь. Когда-то она была еще упругой, напоминала лежа маленький вулкан с кратером соска сверху, но сейчас она потеряла свою свежесть, немного ослабла... Но не буду о плохом. Моим достоинством были длинные ноги и попка. Попка была может чуть больше чем идеальная, но тонкая талия была моей гордостью. Учитывая мой рост, чуть выше среднего, у меня были кое-какие шансы не проиграть в моем замысле. Я торопилась, натягивая длинную черную майку, до середины бедра, она не столь остро подчеркивала фигуру, за то давала свободу.

     — Заходите, я готова — крикнула я, приоткрыв дверь. Видимо почувствовав мой напор, они немного робели. Толклись неловко, старались на меня не смотреть.

     — Может выпьем чего, ехать долго? — предложила я.

     — Да, да, надо выпить — как-то нелепо хором произнесли они. Всем стало смешно.

     Спотыкающийся звук вагонных колес придавал встречам необязательность, заведомый настрой на расставание. Вынужденная праздность с долгим возлежанием на кровати и возлияниями, разумеется. Я как-то ехала в Алма-Ату из Москвы. Это было долго, очень долго и жарко. Только вечерами, когда раскаленное солнце наконец западало за горизонт, приаральская степь смягчалась, становилась нежнее, стада верблюдов в задумчивости стояли в сумерках, и одинокие огоньки полустанков искрами проносились за окном. «Как в них можно жить?» — подумала я, — «Жить в пустоте, через которую с ревом проносятся поезда»

     Думая о легкости вагонного бытия, я беседовала с ребятами, они немного пообвыклись, хотя и с робостью поглядывали на меня. Украдкой, они бросали взгляд на мой ноги. Я села на бедро, поджав ноги. Майка задралась и, думаю, они видели много, гораздо больше чем допускало приличие. При поджатых ногах округлость бедер усиливается, я знала где особенно эффектна. Что бы не пугать их тем, что я перехватываю их взгляды, я подолгу смотрела в окно на ритмичные промельки столбов. «Пусть посмотрят, поглядим чем кончится» Но ситуация затягивалась, а что-то тянущее мой живот изнутри подталкивало к действию. Я переменила позу, намеренно раздвинув ноги так, чтобы между ними мелькнул мой «белый флаг». (Продолжение следует)