Я закрыл дверь ключом. Лена меня провожать не вышла. Возле самого лифта раздалась трель звонка.

     — Да, Виталь. Вы подъехали?

     — Нет, еще даже не добрались до МКАДа. Тут авария. Пробка. Звоню предупредить, что еще где-то час.

     — Тогда езжайте сразу домой. Я поймаю такси.

     Встреча с Аней откладывалась. Не могу сказать точно: радовало меня это или же наоборот огорчало. Противоречивая штука этот ваш человек.

     Чуть позже, сидя в такси, в субботней пробке я все размышлял, как начать разговор. Варианты рождались один нелепей другого. А ведь нужно еще рассказать не только о том, что случилось. Но и почему. И что я скажу?

     «Аня, я не подумал»?

     Бред. Мне же не десять.

     «Аня, все получилось случайно»?

     Ага! Два раза! Случайно! Конечно же!

     Вспомнил взгляд Лены. Пальцы сами нашли пострадавшую шею.

     Нет, с ее стороны это точно была не случайность.

     «Аня, я тебе изменил. Но она для меня ничего не значит»?

     Фу! Пошлость какая.

     Тут звонок от любимой. Словно почувствовала.

     — Мы на месте уже. Ты там еще долго?

     — Да черт его знает. Почти, что стоим.

     Тут она меня спародировала:

     — Именно в такие моменты и появляются мысли о вертолете! — получилось похоже.

     Ну как тут не расхохотаться? Не дать волю эмоциям? При этом совесть, ранее прижатая доводами разума, вырвалась на свободу. Стыдно стало. Накатило душераздирающее ощущение вины.

     — Я люблю тебя, Солнышко — говорю и боюсь, что голос сорвется.

     — Я тебя тоже! Приезжай поскорее.

     Готов провалиться сквозь землю. Неужели так с горящими ушами и приеду? Хотя... Еще ехать прилично. Хорошо, что нет вертолета.

     Ближе к шести уже подъехал к воротам поселка. Коттеджный поселок еще толком не заселен, с десяток домов только обрели хозяев. Причем, ни одного на моей улице. Тем не менее, в воздухе висел легкий запах шашлыка.

     Машина проехала мимо одинаково оштукатуренных желтых заборов, высотой в полтора человеческих роста, и остановилась у ворот моего гаража. Я не стал просить проехать до калитки — все ж, какая-никакая, а отсрочка.

     Немного замешкался с выходом. Идти не хотелось. Утопил лицо в ладонях. Растер несколькими порывистыми движениями. Глубокий вдох, и шаг наружу.

     Любой путь начинается с первого шага. Ну что ж, я иду! Встречай меня, новая жизнь!

     Щелкнул замок калитки. Под ноги легла дорожка красного камня, ведущая к коттеджу, одного с заборами цвета. Два честных этажа, плюс мансарда под пятнистой красно-коричневой крышей с острыми скатами. Справа от дома бассейн, накрытый прозрачным сдвижным павильоном.

     Странно. Аня в такую погоду очень любит сидеть у него. А сейчас никого. Да, и не подходила, похоже, — лето же, павильон был бы сложен.

     Ох! Чувствую это все не к добру.

     Переступаю порог.

     — Солнце, я дома!

     Слышу радостный возглас из кухни. Успеваю разуться и сделать всего шага три, как на меня налетают. Прыжок, ее руки обвили шею, ноги сплелись за спиной.

     Аня покрывала мое лицо поцелуями, шепча в перерывах:

     — Я так соскучилась! Так скучала! Как я люблю тебя!

     Что оставалось? Обхватил руками под спину, и потянулся к ней.

     Когда, спустя бесконечность блаженства, наши губы, наконец, разомкнулись, то раздалось:

     — Ой! Ты же голодный!

     Она вырвалась! Босые пятки звонко шлепнули о камень пола. Я только успел почувствовать пальцы на своем запястье, как меня просто сорвало с места. Быстрым шагом, почти бегом Аня волокла по коридору. Высокая стройная фигурка, облаченная в короткие джинсовые шорты, белый топ. Грива светло-русых волос развевается, норовя забиться мне в рот и, хлеща по глазам.

     — Быстрее! Быстрее! Бежим! Бежим! — слышу я.

     Перед глазами мелькают загорелые ноги. Успеваю подумать, как же они сзади с Ленкой похожи, да и спереди тоже. И тут мы влетаем на задний двор.

     Я замер столбом: в летней беседке накрыт праздничный стол. Обед на двоих.

     Комок подскочил к горлу. Я забыл, как дышать. Растеряно посмотрел на нее.

     — Аня...

     Ой! — взвизгнула она — садись, я сейчас!

     И метнулась назад. А я тупо смотрел на дверной проем, из которого неслось удаляясь:

     — Салат! Салат в холодильнике забыла!

     И вот ее сейчас огорошу? В одно мгновение разрушу этот счастливый момент? Честно ли отложить разговор? Будет это слабостью или заботой?

     — Ты что тут стоишь?

     Я задумался и меня чуть не сбил зеленоглазый вихрь груженый салатами. Она умудрилась бегать с пятью судками в руках.

     — Давай помогу? — протянул было руки

     — Садись уже! Сама справлюсь. Ты все уронишь

     Аня метнулась к беседке, я побрел следом. Пара секунд и пришлось отскакивать в сторону, чтобы дать ей дорогу. Теперь было слышно удаляющееся:

     — Хле-е-е-б!

     Пола беседке нет — зеленый газон. В костюме за столом на лужайке я смотрелся, наверное, глупо. Носки, что ли, снять?

     Блин! О чем я думаю то?

     Ничего не успел. Аня с хлебной корзинкой в руках уже шагала босиком по траве.

     Она ухватила тарелку с моей стороны, прошлась над столом и вернула с палитрой салатов обратно. Себе ничего не положила.

     — Ты ешь. Я пока готовила, уже поклевала.

     Есть не хотелось. Для вида поковырялся в салате.

     — Так. Ты чего такой хмурый? Из-за вчерашнего?

     Я удивленно поднял глаза.

     — Лена мне все рассказала. Спасибо тебе! — она улыбнулась.

     Внутри все оборвалось

     Ну, вот и оно. Хотя, стоп! Что значит «Спасибо»?

     — О чем рассказала?

     — Про все что было. Еще вчера. Потом я еще Виталика попытала, пока ехали.

     Значит, не знает. Эх! Завыть бы сейчас во весь голос.

     Она задумалась на секунду. Локти оперлись на стол, Аня немного подалась вперед.

     — Почему ты меня никогда не спрашивал о прошлом — тихий, задумчивый голос.

     — Знаешь, — я сделал паузу — всегда считал, что нет ничего хорошего в лишних расспросах. Захочешь чтобы я знал — сама все расскажешь.

     Тяжелый вздох с ее стороны.

     — Мне было пятнадцать, когда познакомилась с ним. Ему двадцать пять. Состоявшийся кооператор из комсомольских, фирмач. Вскружил голову. Подарки, цветы, романтика... Полгода.

     Аня горько усмехнулась.

     — Полгода он бегал за мной. А я залетела после первого раза.

     Моя рука легла поверх ее левой ладошки.

     — Ань, если неприятно, не говори

     Она поджала губы, кивнула. Чуть подалась вперед. Бархатная щека легла тыл моей ладони. Прижалась, на миг задержалась, потерлась. Вдруг руку обожгло слезой.

     Я вскочил было, но она замотала головой.

     — Не надо! Сиди!

     Сглотнула. Запрокинула голову вверх. Шумный вдох. Волосы взлетели, опали и снова взгляд на меня.

     — Я должна рассказать.

     Губы пожались, смотрит на мою руку.

     — Ну, так вот, он как честный человек сразу захотел жениться. В ЗАГСе отказывались, но «по-показаниям» сделали исключение. Он был хорошим человеком, но не терпел, когда ему перечат. Все должно было быть только так, как он решил. Вот...

     Она помолчала, собираясь с мыслями. Проглотила комок.

     — Это же он заставил меня начать дело. Он требовал, чтобы я чем-то занялась. Дал денег на открытие первого ателье. Так что, в какой-то мере, я ему благодарна.

     Снова вздох.

     — Ну а сам помнишь, как тогда проходили переговоры: пьянка, ресторан, сауна, девочки. Я все терпела, все понимала... Ну, для работы же! Даже когда лечилась от принесенной им домой заразы. Он меня совсем подмял под себя.

     Подняла глаза, на лице появилась робкая, виноватая улыбка.

     — Представляешь, какая дурочка была?

     — Нет, — я кивнул — то есть, да, представляю.

     Она горько усмехнулась, и вновь перевела взгляд на руку. Черты стали жестче.

     — А потом случился дефолт. И так получилось, что в тот момент все активы были в валюте. Он тогда сказочно разбогател. Ну и пошло...

     Ее пальцы сжались в кулачки. Сильно. Костяшки аж побелели....

 

     — Он отмечал каждый день. Каждый вечер приходил домой пьяный. Пару раз приводил девиц, которых я выпроваживала, а потом пыталась объяснить семилетней дочери кто эти тети. И я терпела.

     Глубокий вдох заканчивается истерическим смешком.

     — Это же все нормально? — почти сквозь рыданья.

     Губы сжаты, утерла слезы рукой. Остановила меня жестом от попытки обнять. Опять лицо в потолок. Пару раз шумно выдыхает под нос и переводит взгляд на меня. Ладони стирают слезы, но замирают напротив рта. Вдох-выдох свозь пальцы. Руки вернулись на стол.

     — Было уже после обеда. Суббота. Я вышла, тогда в магазин, да задержалась. Прихожу, они на кухне с Аленкой сидят. Он заставлял ее пить вместе с ним!

     Слез больше нет. Челюсти яростно сжались. Сжала мне руку — думал, раздавит. Но терплю — слушаю, как завороженный.

     — Аленка уже невменяема, вот-вот потеряет сознание. Я — орать на него...

     Тут Аня обратила внимание на свои руки. Разжала пальцы. Лицо стало мягче.

     — Прости! Прости! Прости! Прости! — после каждого «прости» она порывисто целовала мне пострадавшую руку.

     — Ну, что ты? Не надо!

     Снова слезы ручьем.

     — Я тебя очень люблю — она улыбнулась — спасибо!

     — Аня, не надо!

     Внутри вновь заворочалась совесть. Накатило. Стало тошно и душно.
Утерла слезы, и уже гораздо спокойнее:

     — Скорую я уже вызывала с трещиной в челюсти.

     Дернулся, но она перехватила запястье.

     — Не надо. В тот дом я больше уже не вернулась. Из больницы уехала к матери. Вещи он завез мне на работу. Официально развелись через год.

     Она подняла голову. Мы встретились взглядом.

     — В после развода мы долго не виделись, я встретила его случайно лет пять назад — клянчил мелочь у остановки на опохмел. Где и когда растранжирил все деньги — не знаю. И не интересно. Пожалела его тогда, дала денег и свой телефон. Обида перегорела, хотя думала — никогда не прощу.

     По щекам опять хлынули слезы. Я встал и, не слушая протестов, начал вытирать платком дорожки на щеках Ани. Она улыбнулась, приникла ко мне и только тогда разревелась навзрыд.

     Бедная рубашка. Второй раз за сутки.

     Дебил! Рубашка?! Серьезно?! Тебе больше не о чем думать?!

     Наконец, немного успокоившись, она оторвалась от меня. Я приобнял Аню за плечо. Ее ладонь скользнула по мокрому пятну у меня на груди.

     — А я тебе рубашку испортила...

     Я улыбнулся

     — Не страшно. Все отстирается

     Рубашка-то отстирается, а вот душу как отстирать?

     Справа от меня тяжкий вздох.

     — Он никогда не был у нас дома. И адреса не давала. Всегда встречались на нейтральной территории. Пару раз брала с собой Аленку. Один раз уговорами, второй раз обманом.

     Она подалась вперед, нашла мой взгляд.

     — Но это было еще до встречи с тобой. После — ни разу.

     — Ань, мне это не важно! Мне главное, что ты моя. Я, понимаю, теперь почему ты так категорически отвергаешь алкоголь.

     Я улыбнулся, ободряюще.

     — Солнышко, пойми. Ты и он — это прошлое. Ты любила его, тебе больно все вспоминать...

     — Стой! Ты не понял! Мне плевать на то, что было тогда! Я не знаю, как он нашел квартиру. Но ты понимаешь, как мог бы закончиться вечер? Аленку могли изнасиловать! Могли убить!

     Аня потянулась вперед. Ее ладони легли мне на щеки. Влажные мягкие губы ткнулись в мои. Мир — ничтожен, пока длится этот момент.

     — Спасибо, любимый! Если бы не ты, то все могло бы кончиться плохо.

     Как же ты красиво улыбаешься, Любимая! Пусть и сквозь слезы. Я не могу тебе врать. Я не должен.

     — Ань, прости меня! Но я поступил отвратительно...

     Она замерла. Огромные зеленые глаза оторопело смотрели на меня. От этого взгляда было еще гадостней на душе.

     — Ань, так получилось, что я остался, чтоб успокоить Лену. Ее просто колотило в истерике. Ну, и похоже что, переборщил. Переступил эту грань.

     Она насторожилась. И после паузы:

     — Ты воспользовался ее состоянием и соблазнил?

     Не могу смотреть ей в глаза. Не могу и ответить. Киваю.

     — И что теперь? Что от меня? — голос ровный, спокойный. Как затишье пред бурей.

     Смотрю на носки, на травинку, прилипшую к ножке стола. Взгляд не поднять. На плечах — будто бочку камней навалили.

     — Я хочу быть с тобой. — слова даются с трудом — Не знаю, сможешь простить или нет. Понять не прошу.

     — Почему именно с ней? Больше не с кем?

     — Я не знаю. Мне не нужно другой. Только ты...

     Вздрогнул, услышав ее смешок.

     — Я серьезно, мне нужна только ты. Почему так случилось — не знаю. С другой я бы легко устоял. А она... Это меня не оправдывает. Но... Наверное, все дело в том что вы слишком похожи. Не знаю.

     — Ты был пьян?

     — Нет. Глоток виски. Может быть два. Но не больше.

     Тут я осознал весь ужас момента.

     — Но я заставил Ленку выпить грамм сто.

     Сердце гулко колотит в висках. Шесть ударов. Зачем-то считаю. И тихий голос, чуть громче шуршащей травы:

     — Ты опоил мою дочь, а потом совратил?

     — Нет! — Я вскинулся было, но глаз поднять не посмел — Все было не так. Хотя... Наверное это ничего не меняет.

     Мошка ползет по столу. Смешно перебирает лапками. Мелкая мошка. Как странно, что можно столько всего рассмотреть. Если приглядеться, то даже прожилки на крылышках видно. А если прислушаться...

     — Расскажи мне как было.

     Я вздохнул и начал рассказ. Без особых подробностей, но ничего не скрывая. Когда дошел до событий этого утра, то услышал:

     — Ого, а про это я и не знала.

     Пришла моя очередь удивляться. Я поднял глаза.

     Аня сидела с задумчивой улыбкой, глядя чуть в сторону, и кивала каким-то своим мыслям. Замерла на секунду. Пробормотала:

     — Ну, Ленка и кадр...

     Вздохнула и повернулась ко мне.

     — К нашему видеонаблюдению можно подключиться из интернета, если знать адрес и пароль. Когда услышала от Алены про вчерашний визит, то все просмотрела еще из Казани. А потом уже подключалась отсюда.

     Я почувствовал что уши горят.

     — Я про это забыл. Значит, ты знала все?

     — Нет, про сегодня, про спальню не знала. Там же камеры нет.

     Мы помолчали.

     — А что значит все это? — я обвел рукой стол — Да и то как ты встретила?

     — Я и правда соскучилась же — она улыбнулась — решила, что не буду спрашивать ни о чем. Захочешь — расскажешь. Не захочешь — смолчишь. Решила, что устрою для тебя восхитительный вечер, и бурную ночь до утра. А утром уйду. Навсегда. Если смолчишь.

     Ну и семейка! Что Ленка, что мать — одна кровь!

     — То есть ты все простила?

     — Ты смеешься? Какое прощенье? — она говорила сердито — Ты будешь наказан! Но я пока не придумала как.

     У меня от этих слов зашевелилось в штанах. Прихватил пальцами ткань, чтобы поправить. Аня усмехнулась:

     — Неа. Не так. Даже и не надейся.

     Ее ладонь нырнула мне под пиджак, пропутешествовала от живота до груди. Сжала разок. Я услышал шепот:

     — Но я, и правда, придумаю как. Это будет именно наказание, а не удовольствие.

     Рука путешествовала выше: ключица, плечо, добралась до ссадин на шее. Аня заметила как я скривился:

     — Покажи!

     Расстегнул ворот и оттянул его в сторону. Аня приподнялась со стула и склонилась над шеей

     — Это она?

     Я кивнул. Оттолкнулась от меня, и села обратно на стул.

     — Кстати, ты не дорассказал. Все не надо. Что было в обед?

     Я улыбнулся.

     А что? Меня почти что простили.

     — Что именно?

     — Ну, смотри, Алена пришла, вы поговорили. Решили, что ваших отношений не будет. Пообещали друг-другу, что больше ни-ни. Так?

     — Так.

     — А потом, когда она тебе предложила последний раз, и ты отказался...

     — Стоп-стоп! — перебил я ее — Она не предлагала последний раз.

     — Не поняла.

     Брови приподнялись. Ее подбородок охватила ладонь. Аня задумчиво ...   постучала указательным пальцем по губам.

     Я улыбался. Молчал.

     — Так, подожди. Вы договорились обо всем. Она заголилась перед тобой... На что она рассчитывала?

     Взгляд поднят вверх, палец стирает остаток помады с верхней губы.

     — Подожди, если не похоть, то чувство долга? За что?

     Ленка то в мать, а вот Аня в кого?

     — Ну похоть — это ты перебираешь. А так, то все верно. Рассчитаться за утро.

     Она расхохоталась:

     — Вот же засранка!

     Мы помолчали. Не знаю, о чем думала Аня. А меня колотило откатом после пережитой нервотрепки.

     — Знаешь! — прервала тишину она — я, наверное, очень плохая мать. Я люблю Алену, но, все же, если быть честной, перед самой собой. Если проанализировать что я чувствую сейчас...

     Аня вскочила со стула, сделала несколько порывистых шагов в одну сторону, в другую, остановилась у меня за спиной.

     — Даже не только сейчас, а вообще. По отношению к тебе, к ней, да и к себе...

     Я обернулся, она стояла, обняв себя руками, на сомкнутых ресницах слез не было видно, но веки дрожали.

     — Аня — потянулся я к ней

     Распахнулись глаза. По лицу пробежала тень вымученной улыбки. Благодарный кивок за поддержку и шаг назад.

     — Я боюсь. Понимаешь! — ладонь легла на горло, пытается продышаться — Я себя боюсь! Кем я стала!

     Голос был тих, почти шепот, но в нем было столько эмоций, что, казалось, будто кричала.

     — Аня, ты что говоришь?!

     Я поднялся и шагнул к ней, чтобы прижать к себе и хоть как-то успокоить, но в грудь уперлась ладонь, сохраняя дистанцию между мной и любимой.

     Пришлось остановиться. Миг, и, казалось бы, побежденные переживания нахлынули вновь. Застучало в ушах. Накатила тошнотная слабость.

     — Я тебе неприятен?

     — Что? — вздрогнула. Взгляд от травы под ногами перешел на меня. — Что ты. Нет! Не ты — я сама себе неприятна.

     Горькая усмешка и вновь глаза смотрят в землю.

     — Ну что ты вскочил? Сядь.

     — Мне на тебя за спиной смотреть неудобно.

     — Хорошо, и я тогда сяду.

     Скрипнули стулья. Я потянулся к столу. Бутылка воды пощекотала ладонь выпускаемым газом, зажурчала вода.

     Забавно, сколько может человек всего видеть. Я беру в руку стакан, в котором весело, обгоняя друг-дружку, несутся вверх пузырьки. Золотистые лучи вечернего солнца делают их похожими на вереницы бриллиантов. Мелких, но все же красивых, разноцветно-искристых. А зачем они бегут? С какой целью? Чтобы, ярко промчавшись, лопнуть на поверхности маленьким взрывом? Этот всплеск станет лишь мизерной частью звука с названием «шипение газировки в стакане». От одного пузырька, вроде бы ничего не зависит. И некоторые, будто бы, понимая, стараются прижаться к стенке, задержаться, продлить свой путь от появления до небытия. Модель человечества в стакане воды.

     Вот что за бред мне в голову лезет в такие моменты?

     Аня благодарно приняла стакан, в несколько жадных глотков его осушила, и, конечно, на последних облилась. Я держал наготове салфетку.

     — Солнце, ты сейчас не здесь. Словно в трансе. Поговори уже со мной! Объясни!

     Она сделала шумный вдох.

     — Ладно, слушай. Я тебя ревновала. Дико, до воя навзрыд ревновала к Алене.

     Извиняясь, пожала плечами.

     — Знаешь как это страшно, гнать от себя нехорошие мысли? Вот когда ты точно знаешь, что любишь ее, что родная дочь, а тут лезет гадостная мыслишка: «А она молодая, а ты уже нет. Мужики молодых любят». Только избавишься от первой мысли, как другая: «Ну он не железный, посмотри как она перед ним жопой крутит. Заметь, уже смотрит... А там и до дела недолго».

     Посмотрела в пустой стакан. Я кивнул. Опять в нем зашипело. Но Аня пить не стала. Поставила рядом с тарелкой и облокотилась о стол. Взгляд в никуда.

     — Только отшлепаешь себя мысленно по рукам за такие мысли, как бес опять шепчет: «Ты свою жизнь положила на нее, как на алтарь. Алена взрослая, красивая, и все есть. Она себе еще найдет, а ты... А ты то уже нет. Дальше беспросветная одинокая старость»

     Я положил было ладонь на руку Ани. Но стоило лишь коснуться, как шарахнулась словно от горячего чайника. Но все тот же взгляд в пустоту.

     — Знаешь, вот что ужасно: когда мать выбирает. Страшный такой выбор. Поганый. Кого любить: мужчину или ребенка. Да только то, что есть такой выбор, делает жизнь невыносимой. А ведь еще есть его результат. Ты сама себе твердишь: разберись в себе, сука, кто ты?! Эгоистка и дрянь, или настоящая мать, но последняя дура!

     — Аня, ты что? — я попытался ее успокоить, — Не надо.

     Поджала губы, кивнула, еще раз.

     — Я знала, что это произойдет рано или поздно. Молчи! Знала. Как и что будет дальше — нет, но такого момента ждала. И знаешь, что я почувствовала, когда все увидела на экране?

     — Облегчение?

     — ДА! Черт возьми, облегчение! Наконец — то нарыв прорвало. Ура! Не надо ждать и сейчас все решится!

     Резкий бросок ладони на горло — задавила рвущийся плач.

     — Попей.

     Мотает в ответ головой.

     — А самое главное что? — пристальный взгляд на меня.

     Всем видом показываю, что внимательно слушаю.

     — Самое главное, что выбор делать не мне. Не мне! И что я за мать, что довела ситуацию до такого? Более того, радуюсь, что все решится без меня! Получается, что дрянь, дура и эгоистка! Все сразу!

     Последние слова она уже выкрикивала сквозь рыдания

     Я бросился к Ане, и, сломив слабое сопротивление, поднял на руки. Она как ребенок, всегда успокаивалась так гораздо быстрее.

     Подождал, пока плач перейдет в редкие всхлипы, и сел на стул. Надо что-то сказать.

     — Ну вот, и рукав теперь промочила.

     Подняла глаза. Этот взгляд... Миленькая, беззащитная, словно затравленный зверек.

     — Сам виноват — и, вновь зарылась в рукав.

     Нежность — это, когда у тебя на коленях свернулась клубочком любимая женщина.

     — Солнышко! — Я слегка потряс ее. И тихо, вкрадчиво повторил — Солнышко!

     Из рукава показался один глаз, готовый тут же юркнуть обратно.

     Я усмехнулся. Нам почти по сорок, но взрослыми мечтают быть лишь подростки.

     Может быть, старость — это когда забывают, каково быть ребенком?

     — Аня, я тебя люблю. Только тебя и больше мне никто не нужен. Ты и только ты!

     Она прижалась сильнее. И откуда-то из подмышки, глуховато прозвучало:

     — И мне, только ты. Я, оказывается, сделала выбор. Только признать не хотела. Что-то во мне материнское перегорело.

     Сковородой по затылку меня бы так не ошарашило, как эти слова. Аня? Моя Аня? Самая любящая мать на свете?

     Твою ж мать! Что за день!

     Она отстранилась от меня. И вгляделась в лицо.

     — Ага, — прозвучало через секунду, — сама не ожидала. Только что в себе разобралась. Спасибо что выслушал, что дал выговориться.

     Истерики больше нет. У меня на коленях лежит спокойная, но совершенно вымотанная женщина, дороже которой у меня никого нет.

     Наверное, что-то промелькнуло в глазах. Аня улыбнулась. Протянула руку и положила ладонь мне на щеку. Большой палец скользнул по губам. Приятно.

     И вдруг, в глазах паника, всполошилась, подскочила и понеслась в дом.

     Я проводил ее озадаченным взглядом до входа. И только оттуда донеслось:

     — Пирог! Пирог!

     Вернулась минут через десять, раскрасневшаяся, запыхавшаяся, пропахшая горелым.

     — Любимый, я решила, что ты и так толстый, и что лучше тебе обойтись без десерта под вечер — она старательно, но не очень успешно давила улыбку.

     — То есть дело во мне? — как можно строже спросил я

     Она драматически заломила руки и, отчаянно переигрывая, призналась:

     — Нет, это я! Я плохая хозяйка! Очень плохая.

     — А за такое кого-то могут и наказать! Например, связать и отшлепать. Ты не знаешь кого?

     — Мммм... — мечтательно протянула она, — Связать... Отшлепать... Только обещаешь

     Мы расхохотались.

     — А, кстати, — сказала Аня отсмеявшись — давно мы с тобой ...  

     не шалили. Сколько мы тут не были вместе? С месяц? Да и то, в прошлый раз Аленка была.

     — Это да.

     — Кстати, насчет нее, вернемся к тому, что было сегодня. Алена, перед тем как выбежать из гостиной, тебе что сказала?

     Я потер ладонью глаз. Сегодня. Надо же! А такое ощущение, что сто лет назад.

     — Она сказала, что тебе со мной повезло. Что мы с тобой обязательно будем счастливыми. И что я молодец. Почти дословно.

     Аня встала, подошла вплотную. А я не стал теряться — подхватил за пояс и усадил к себе на колени. От визга в ушах избавился с помощью поцелуя.

     Когда нацеловались, то подхватил любимую на руки и понес в дом. Она уткнулась мне в подмышку, затихла.

     Зашевелилась только, когда поняла что несу ее по лестнице на второй этаж, в спальню.

     — Не-не-не! Даже не думай! У тебя сегодня секса не будет!

     Она высказала это как утверждение.

     Со своей же стороны, я рассмотрел эту фразу как предположение.

     Вырываться пока ты на руках — бессмысленно, единственное чего можно добиться — это рухнуть на пол. Потому она дождалась, пока не брошу ее на постель.

     Я же, понимая, что будет дальше, сразу рванул к тумбочке, где в верхнем ящике лежали наручники. И едва успел перехватить ее у двери на лестницу. Хрустнул первый браслет на правом запястье, после недолгой молчаливой борьбы, мне удалось просунуть ее руки между перил, и застегнуть вокруг круглой мраморной балясины. Она пыхтела и дергалась, пытаясь освободиться. Я немного полюбовался, и после сказал:

     — Никуда не уходи, я скоро приду

     — Зараза, ты что задумал?

     Ответа не будет. Надо же, «зараза». Ну и путь «зараза». Стопом, то у нас была мелодия из песни про елочку. А значит она поддерживает игру. Ну, шалить — так шалить.

     Я зашел в спальню. Прямоугольник пять на шесть. Посреди комнаты, на паркете стоит двуспальная кровать. Решетчатые спинки из полированной стали. Горизонтальные перекладины трех сантиметров в диаметре. Нижняя у обеих спинок на уровне матраса. Верхняя в изголовье, на уровне метра от земли, а в изножье в два раза ниже. Между перекладинами вертикальные прутья толщиной в палец на расстоянии сантиметров пяти друг от друга. Белый атлас белья.

     В изголовье кровати два обратных торшера — висят с потолка. Под каждым торшером по белой тумбочке.

     Справа от входа, вдоль почти всей стены комод, высотой около метра, и примерно такой шириной. Сразу за ним дверь на балкон, закрытая шторой. Слева вдоль всей стены зеркальный шкаф-купе до потолка. Больше нет ничего.

     Выдвинул нижний ящик комода. Прежде всего, нам понадобятся кожаные манжеты на руки и ноги. Анечка хотела устроить мне незабываемую ночь... Ну-ну. Отвечу ей тем же.

     Что еще? Короткий кожаный ремешок, сантиметров двадцати, вряд ли больше, со стальными колечками на каждом конце. Ну, пока хватит. Ключ от наручников не забыть! Все собираю, выхожу в лестничный холл. У перилл сидит поникшая фигура.

     — Спасибо, что дождалась!

     Она даже не смотрит.

     — Отстегни меня.

     — Хорошо, сейчас отстегну.

     Подхожу ближе. Вываливаю все на ступеньку. Аня на звук обернулась.

     — Ты что задумал?

     Я выразительно улыбнулся, но промолчал. Ухватил лодыжку — вырвалась. Еще раз — чуть по зубам не получил.

     — Аня, мы можем до утра играть в эту игру. А можем в другую. Сама выбирай.

     — Сука, а ну отстегни! — кричит и при этом пробует отбиваться ногами. Мажет, конечно. Трудно попасть из такой позиции.

     Ну, сука, так сука. Размахнулся и врезал ладонью по заду. Через шорты не больно, и похоже что не обидно. Тогда шлепок по бедру, чуть ниже шорт. А это уже проняло — дернулась и затихла.

     — Будешь слушаться?

     — Нет! Ты не понял? А ну, отстегни!

     Я сзади схватил ее правой рукой за промежность, левой за грудь, резко поднял, подержал на весу и поставил на ноги. При этом ей пришлось стоять, согнувшись в поясе и уперевшись подбородком в перила.

     Сжал обе руки. Не то чтобы сильно, но достаточно больно. Скулит:

     — Все поняла! Больше не надо!

     — Я тут подумал ей скучно одной на лестнице.

     Шлепок по заднице.

     — Решил взять с собой в спальню.

     Снова шлепок.

     — А она неблагодарная!

     Положил обе руки на ее бедра. С легким давлением двинулся вверх: по пояснице, по ребрам, забрался под топ. И вот у каждой ладони есть своя грудь.

     Что теперь? Можно легонечко сжать, можно помассировать круговыми движениями. А можно сдвинуть вверх топ, и дать грудям повиснуть свободно. Теперь шершавой ладошкой проводим, едва касаясь кончиков набухших сосков. Она подалась вперед.

     — Не прогибаться!

     Недовольное мычание, но послушалась. Еще раз ладошкой соски... Резко обхватываю груди и двигаю вверх. Задышала шумнее.

     Теперь расстегнем шорты.

     Пока не снимая, залез правой рукой сквозь ширинку. Горячо и достаточно влажно. Погладил сквозь трусики. Затем еще раз. Еще. Средний палец плашмя утопил между губ. Левой рукой провел от лопаток до поясницы. Надавил, чтоб прогнулась. Выдох прозвучал словно стон.

     Освободил свои руки. И, ухватив шорты, за низ штанин, резко сдернул их вниз. Зашевелилась, но позу удержала. Молодец! Надо поощрить.

     Пропустил ладонь сзади, между ног. Нежно круговыми движениями поглаживаю лобок, затем резко сильно прижал. На этом моменте у нее сбился вдох.

     Плавно двигаю руку назад. Пропускаю между полушариями попки. В последнее мгновение указательный палец задерживается у колечка ануса и пару раз проходит по кругу. Но не касаясь, а лишь намечая касание. Сбилось дыханье, переступила ногами.

     Отбросил в сторону шорты.

     Что же, пора! Подбираю манжеты. Застегиваю сперва на лодыжках, затем на запястьях. Сцеплять ли ей ноги? Пожалуй, что стоит.

     Щелчок карабинов манжет.

     Просунул руку Ане между коленок и провел по внутренней стороне бедра вверх, вставая. Пока не уперся в трусики. Уже откровенно мокрые. Шлепнул по попке. Все сносит покорно.

     Но стоило разомкнуть браслет на наручниках, как начала вырываться. Ну как начала... Попыталась. Это не очень удобно, когда ты стоишь буквой Г.

     После короткой борьбы, наручные манжеты я ей соединил за спиной. Ну и избавился, от уже не нужной железки.

     Перекинул Аню через плечо и отнес в спальню. Все это время она только сопела. Но стоило ее опустить там на пол...

     — Отпусти меня сволочь! Ты слышишь! Я тебе никогда не прощу! Гад и мудак!

     Уложил на паркет, перевернул на живот и под аккомпанемент ее криков прицепил к кольцам короткого ремешка сначала карабины наручных манжет, а после ножных. Получился прелестный кабанчик: топ задран выше грудей, белые кружевные трусики, с малюсеньким розовым бантиком сзади и загорелое ладное тело. Одно его портило — звук.

     — Тебе вопить не надоело?

     — Отстегни меня! Слышишь, мудила!

     — Солнышко, ты повторяешься.

     Я демонстративно вздохнул и пошел к тому же комоду. Нам определенно понадобится шарик-кляп.

     — Сама рот откроешь, или запихивать силой? Может быть больно.

     Умница! Все поняла. Стоило застегнуть ремень кляпа и в комнате стало гораздо уютнее — тише. Теперь можно заняться приготовлениями к ночи.

     Хотя и не сразу. На Любимую было просто приятно смотреть:

     Аня дергалась, пытаясь порвать свои путы. Тело то выгибалось дугой, то прогибалось обратно. Серия быстрых рывков сменялось продолжительным напряжением. В такие моменты проступали мышцы на ребрах и шее. Было очень красиво. Затем начала выдыхаться: шумно дышала сквозь кляп, больше времени проводила отдыхая.

     Я копался в комоде, то, что могло пригодиться, откладывал в сторону. Тут за спиной звук поменялся. Обернулся:

     Теперь Аня перевернулась на спину, и лежа на руках рывками ног пыталась освободиться. Она приподнималась на лопатки, ноги на носочки, и рывок!

     Бесполезно, но безумно эротично. Не удержаться!

     Сел рядом с ней. Провел ладонью по лобку, не раздвигая, пальцами слегка помассировал сверху. Перешел на живот. Кончиками ногтей прошелся по ребрам, стон из-под кляпа. Нагнулся к шарику и поцеловал в губы. Как смог, конечно.

     — Ладно, прости, не хотел отвлекать. Пойду разбирать шмотки дальше.

     Ого! Какие у нас бывают глаза!

     Я вернулся к комоду, а вслед летело возмущенное мычание. Казалось, в нем прослушивалось что-то нехорошее. Или мне только казалось?

     Наконец все отобрал, батарейки проверил. Все время пока копался, принципиально не смотрел на Аню. Когда обернулся, то передо мной был уже совсем другой человек. Она явно отчаялась уже вырваться, и пыталась просто найти положение, в котором будет чуть более комфортно. Но тщетно.

     Я подошел ближе, поправил пряди волос, лезшие в глаза, затем встал и дошел до кровати. Матрас мягко принял мое тело.

     Да, так наблюдать гораздо удобнее.