Роксане приказали выйти из зала советов, и она подчинилась, присев в изящном реверансе. Юбка — складочка к складочке, высокая прическа волосок к волоску, тонкий аромат духов слышен разве что в шаге от неё. Так близко никто не смеет подойти. Лицо принцессы безмятежно, движения плавны и грациозны.

     Пока она кланяется отцу, позади раздается общий вздох. Неторопливо оглянувшись, принцесса видит его.

     Пленный стоит в кандалах, цепи сковывают его руки, ноги и шею. Он грязен, щетина покрывает нижнюю часть лица, рваная одежда не скрывает крупного, сильного тела, ссадин и синяков на нем. Пахнет от него соответствующе. Он рассматривает их всех, останавливает взгляд на Роксане, от чего она чувствует смутный страх. Бояться совершенно нечего, его крепко держат. На лице принцессы покой, страх только в мыслях.

     — И вот эти люди смеют нам угрожать?

     Отец сидел на троне, возвышаясь над присутствующими. Пленника протащили вперед. Роксане вообще не полагалось здесь быть, а она оказалась лицом к лицу с дикарем.

     — Вы не знаете, с какой стороны взяться за меч, — в голосе с нотками рыка не было страха, — вы боитесь смерти, вы даже испачкаться боитесь. Мы захватим ваши города, и ваши женщины будут рожать детей нам.

     Роксана едва заметно скривила губы в презрительной гримаске. Он повернулся к ней, дернув своих стражей, как щенков на поводке:

     — Я вернусь за тобой специально. Ты будешь моей личной рабыней.

     Её светлые серо-голубые глаза встретились с его неожиданно синими.

     — Всыпьте ему плетей за дерзость, — сказала принцесса, равнодушно отвернулась и вышла из зала.

     О том, что он убил тюремщиков, и сбежал, она узнала нескоро.

     Она не вспоминала о нем полгода. Отец подобрал ей жениха, и Роксана начала готовиться к свадьбе, как послушная дочь. Потом внезапно пришлось признать, что победоносная война, которая должна была принести новые плодородные земли, рабов, и славу для принца, вовсе не так победоносна, как должна была быть. Орды дикарей на окраинах на самом деле являются войском, они обозлились на вторжение. Они не совершают отдельные набеги, они планомерно идут вперед. Убивают, жгут, насилуют, разрушают города.

     До сих пор единственное, чем война коснулась её лично — жених не смог приехать во дворец на свадьбу, побоявшись путешествовать в столь беспокойное время. Роксана не расстроилась отсрочке. А потом варвары приблизились к столице, и король вместе с сыном уехал в защищенный город-крепость. Принцесса просилась с ним — что ей делать одной, с половиной двора, в опустевшей столице? Король сказал, что крепость слишком груба, там нет необходимых королевской семье удобств, и вообще ей не пристало находиться в обществе мужчин, отправленных обживать крепость. Ей же, как принцессе, женщине из королевской семьи, война не грозит ничем особенным. Рыцарь не обидит её, позаботится о том, чтобы она была устроена в соответствии с приличиями и удобствами. И Роксана осталась во дворце под защитой цивилизованных представлений о войне.

     Отец писал о потерях, как о чем-то незначительном. Юный полководец — сын короля, посему человек, безусловно, больших достоинств и ума — без труда выиграет войну.

     Слухи ходили другие. Сын короля предпочитал проводить время со шлюхами вместо военных советов. Его хвалят, но это до тех пор, пока ограничения в еде и воде касаются только простых жителей. Как только придется сказать этим напыщенным лизоблюдам, что им придется отказаться от вкусной еды, привычки выбрасывать блюда, едва попробовав, и ежедневного мытья — начнутся бунты. Тут-то они сразу вспомнят об угнетенном народе, который должен избрать себе нового правителя.

     Роксана слушала разговоры слуг, бывающих в городе, тихонько, чтобы о ней не вспомнили и не замолчали. Иначе она вообще не знала бы, что происходит — женщине, особенно юной и незамужней, полагалось сидеть в своих покоях и вышивать знамя. Вышитое ею знамя было слишком дорогим из-за роскошной ткани и золотых нитей, поэтому его в войско не отдали. Других ниток у неё не было.

     Роксану страшно злила её беспомощность и бесполезность всех усилий. На все вопросы отец отписывался, обещая выдать замуж, чтобы у неё появилось достойное женщины дело. Замуж Роксана тоже не особо хотела, все окружающие её достаточно высокородные для брака мужчины непрерывно извивались, поправляли манжеты и напудренные волосы, и носили каблуки выше, чем у неё. Жених, ещё младше неё на год, тоже.

     Тому, что они проигрывали войну, она не удивлялась. Она удивлялась, как все оставшиеся в столице придворные умудряются игнорировать этот факт, сидя над залитыми помоями улицами и уверяя друг друга, что грязные варвары сейчас, конечно, передерутся, разобьют сами себя, и храбрый принц Алаксар выдворит их с земель Ландрии. Но город заперт. Наступает зима, ещё неделя-две — и снег, холод, последние городские водоемы замерзнут.

     Роксана иногда завидовала дикарям за стенами — там воля, свежий воздух, там носятся кони, и чистые реки. Но завидовала она недолго, останавливаясь иногда у окна в своих покоях. Потом вспоминала о своих обязанностях.

     И вот настал день, когда ей на завтрак принесли одно яйцо, кусок вчерашнего хлеба, и воду. Принцесса посмотрела на еду, и отказалась.

     На следующий день она съела яйцо, глядя, как гнутся деревья в саду далеко под окном.

     Потом отец начал ограничиваться редкими записками, а слуги резко прикусили язык. Рядом с ней все делали вид, что вот-вот принц, её сводный брат от первой жены короля, прорвет осаду.

     Однажды притворяться стало нельзя. Город пылал, жители восстали и открыли ворота. Почти сразу подожгли дворцовый парк. Вскочив среди ночи, и поняв все по алому зареву за окном, Роксана бросилась к сундуку в углу своей комнаты.

     Да, никто не говорил ей, как идут дела. Но она подозревала, что не очень хорошо. И что дикари с окраин могут не последовать рыцарскому кодексу, и выходить с достойной сдачей в плен не спешила.

     В сундуке лежало невзрачное шерстяное платье, крепкие ботинки, и теплый плащ. Кошель с достаточной суммой мелкими монетами. Маленький арбалет, который Роксана уверенно зарядила, одевшись.

     Стражи у дверей не было. Сбежав по лестнице, девушка смешалась с толпой, мечущейся по дворцу. Она побежала к покоям отца, рассчитывая выбраться из дворца через потайной ход, ведущий от королевской спальни до окраины города. Но там уже шел бой, причем бой странный — дикарей ещё не было, но в коридорах лежали мертвые гвардейцы. Подобрав юбку, Роксана прокралась почти до самых отцовских покоев.

     Это был бунт. Солдаты сами убили начальника стражи, не дожидаясь захватчиков. То ли терпение лопнуло, то ли надеялись заслужить благосклонность вождя дикарей.

     Сейчас они вспомнят обо мне, поняла Роксана, склоняясь и ссутуливаясь, пятясь назад. До ближайшего потайного хода осталось несколько метров — он может вывести из дворца, или хотя бы даст спрятаться, пока у завоевателей не угаснет первый пыл. О нет, её не убьют — разве красивых молодых девушек убивают, когда враг молод и зол? Разве что сама умрёт, не выдержав насилия. Если дикарь, обещавший за ней прийти, здесь, цепи рабыни неминуемы. Лучше умереть — принцесса она, или деревенская девка, готовая продать честь за жизнь?

     Распахнулись дальние двери. Победители — орда рослых, крепких мужчин в доспехах из вареной кожи или бронзы, громко смеющиеся. В их руках огромные топоры и мечи, которыми они помахивают, как тросточками. Идут, уверенные, наглые, даже не сознавая ценности ковров, которые топчут огромными сапогами. Впрочем, ковры все равно испорчены кровью. Весь её дом пропах кровью.

     Роксана сгорбилась, пропуская их мимо. Осторожно шагнула назад. Вот они дошли до отцовской спальни, через широко распахнутые двойные двери все видно. Она шагнула ещё назад. Совсем чуть-чуть...

     Вот один из них начинает хохотать, увидев тела стражи. Оборачивается. Она уже практически у дверцы, нашаривает механизм.

     Повернулся. На лице злое торжество,...

 

      он весь грязен, задымлен. Может, его самого она бы и не узнала, но эти пронзительные синие глаза — узнала сразу. Обводя взглядом поверженных и сдавшихся врагов, он замечает её, и она не успевает опустить голову. По его лицу расплылась торжествующая усмешка. Роксана нажала нужный камень и нырнула в едва открывшийся проход, ободрав плечи. Здесь нет факелов, их предполагается приносить с собой, ничего не видно.

     Дикарь тоже успел вломиться в проход, не дождавшись, пока дверца откроется полностью, и выломав её края. Роксана бежала, касаясь правой рукой стены, чтобы не заблудиться, и надеялась, что строители были аккуратны, и пол везде ровный. Позади она слышала топот.

     Внезапно девушка со всего разбега врезалась в стену — тупик, видимо, здесь выход куда-то ещё, но некогда искать рычаг, там вроде была развилка. Она замерла, пытаясь понять, где дикарь, но он тоже замер. Решив, что такой крупный человек занимает практически всю ширину коридора, Роксана вытащила взведенный арбалет. Страх накатил с удвоенной силой, удары сердца эхом отдавались то ли в ушах, то ли в узком коридоре. Это было похоже на кошмарный сон — она крадется в темноте, в которой прячется чудовище, и ноги с трудом слушаются.

     Тихо. Послышался звук, но он снаружи. Ладно, надо рискнуть. Она подняла арбалет туда, где у него должен быть по её представлению живот, и выстрелила. Стрелка швыркнула, улетая в темноту, раздался приглушенный возглас и ругань — попала! Девушка бросилась бежать в ответвление, в котором ещё не была, но не преодолела развилку.

     Железные пальцы сжались на её плече, из темноты выступило усмехающееся лицо. Роксана вскрикнула, рванулась, но бесполезно.

     — Я же сказал, что вернусь за тобой, — сказал он прямо ей в ухо.

     Где-то неподалеку грохнуло, пол тряхнуло, рядом обвалилась стена. Роксана коротко и сильно укусила держащую её руку, и рванулась туда. Да, его рука разжалась от неожиданности, но девушка и двух шагов не успела сделать, как он впечатал её в стену так, что воздух вышибло из легких. То ли от ужаса, то ли от удара она несколько секунд не могла вдохнуть. Дикарь сгреб её за шею, как котенка:

     — Таких кусачих у меня ещё не было. Пошли.

     Он так и выволок её в пролом, где его встретили восторженные соратники.

     — Она — моя личная добыча, кто упустит или попортит — шкуру спущу, — дикарь швырнул Роксану на пол. Она оказалась на полу впервые с тех пор, как научилась ходить. Взыграла гордость.

     — Я не твоя, дикарь.

     Хотела было добавить, чтобы убрал грязные руки и не прикасался, но... защитить её некому. Захочет — прикоснется. Смешить же их бессмысленной руганью она не станет.

     Роксана поднялась на ноги в кругу захватчиков, гордо вскинула голову.

     — Ты будешь принадлежать тому, кому я скажу, — он взглянул на свою рану. Тонкая стрелка маленького арбалета пробила кожаную штанину и вошла в его ногу на треть. Дикарь выдернул её и бросил под ноги, посмотрел на укус — отпечаток её зубов на его руке, сочащийся кровью.

     — Всыпать тебе плетей за дерзость? — он вздернул рукой её подбородок. Роксана смотрела в ярко-синие глаза упрямо и зло.

     — Ты не посмеешь.

     Она умрет, немедленно умрет, если её ударят. Её никогда не били. Впрочем, быстрая смерть — неплохой выход.

     — Увидишь. Заприте её в какой-нибудь спальне, но чтобы там не было потайных ходов.

     Он развернулся и ушел. Роксану грубо схватили за плечо и потащили.

     Хорошо, хоть не в отцовскую, там, небось, ещё кровь не отмыли, — думала Роксана, сидя на стуле в одной из гостевых спален. Здесь было пусто, пыльно, и тихо, в шкафу ещё висела чья-то одежда. Свечи ей никто не принес, а солнце село уже давно. Учитывая, что нападение произошло ночью, прошли почти сутки. Хотелось есть, но к этому она привыкла за время ограничения в еде, и не обращала внимания. Может, про неё забыли?

     Нет. За дверью раздались неторопливые шаги, заскрежетал ключ, в освещенном прямоугольнике вырос огромный силуэт. Роксана гордо выпрямилась. Плен — это почти нормально, рыцарей постоянно берут в плен. Её выкупят. Она — принцесса этой земли и этих людей, её не могут не выкупить. У неё есть отец и брат. Хотя бы её жених. Хоть какая-то от него польза.

     Он вытащил лампу из подставки в коридоре, и занес в комнату, поставил на стол. Роксана продолжала смотреть прямо.

     — Вы проиграли. Сегодня сдались последние войска. Твоей Ландрии больше нет.

     Она молчала. Успела поплакать днем и по потерянному положению, и по себе лично. По стране? Она видела эти земли только на картах, а людей — в учебниках истории. Те люди все давно умерли.

     — Гордячка, — он распустил ленту в её волосах, рассыпав их по плечам, снова вздернул её подбородок, — это ненадолго.

     Волосы у неё цвета шоколада, густые и очень длинные, накрыли спину мерцающим плащом.

     А он умылся. Она впервые хорошо разглядела резковатые, но достаточно правильные черты его лица. Нос почти незаметно свернут — видимо, давний перелом, и тонкий шрам остался. Хорошо вылепленные скулы, четко очерченные губы. Лицо мужчины. И глаза, кажущиеся почти черными в полумраке. Жгучими.

     — Я даже не знаю, с кем говорю, — учителя хороших манер были бы довольны холодностью её голоса. С детства тренировалась...

     — Моё имя — Дагор Хорт.

     — Мне оно ни о чем не говорит.

     — Зато говорит всей стране, по которой я прошел.

     — Это мне не интересно, — она отдернула голову, попытавшись вновь вперить взгляд в стену.

     — Так заинтересуйся, — он резко вздернул её, рванул платье. Шнуровка лопнула, обнажилась нижняя рубашка. Он сорвал все, дорогая ткань без сопротивления расползлась в сильных пальцах. Роксана вырывалась, сжав зубы — бесчестье хуже смерти.

     — А это к вопросу, посмею ли я всыпать тебе плетей, — он сел на кровать, перекинув её через колено, одной рукой прижал, а другой больно ударил по торчащей вверх голой попе. Роксана вскрикнула, но тут же сжала зубы: не дождется. Однако уже ударе на третьем замычала сквозь зубы, потому что было действительно больно, после каждого удара казалось, что она больше не выдержит, но удары продолжали сыпаться. Дышать было трудно, и не из-за неудобной и унизительной позы. Никто не смел прикасаться к ней! Он шлепал, пока ягодицы не стали красными и пылающими от жара и боли, а девушка не начала вздрагивать от малейшего движения.

     Вместо этого Дагор перебросил её на кровать, и стал раздеваться. Роксана отползла в дальний угол, стараясь не задевать измученными ягодицами простынь. Она уже прочувствовала, что все эти мышцы — не для красоты, и она ничего не может ему противопоставить.

     — Ты не посмеешь, — уже менее уверенно сказала она, — за меня дадут выкуп...

     — Выкуп? Где твои друзья возьмут больше, чем я захватил здесь сам?

     Он схватил её за тонкую щиколотку и подтянул к себе, как щенка.

     — Ты теперь принадлежишь мне, как все здесь, и я буду делать с тобой все, что захочу.

     Роксана сжала ноги и попыталась его оттолкнуть. Его стоящий член казался просто огромным.

     — Нет! Не смей!

     Он вонзил колено между её сомкнутых ног, и перехватил обе руки одной, прижал к кровати.

     — Пожалуйста, нет!

     — Как ты быстро становишься вежливой!

     Навис, шире раздвигая ей ноги. Роксана отчаянно дергалась, чувствуя, как большое, твердое и горячее упирается прямо в неё. Он давил все сильнее, проникая вглубь, пока головка члена не скрылась внутри. Роксана ахнула, зажмурившись, а он нажал, и тогда внутри действительно вспыхнула боль, заставив её вскрикнуть. Может, это заставило Дагора немного притормозить, дав ей немного времени привыкнуть, зато потом он задрал её колени выше, и вошел очень глубоко, до самого дна. Она закусила губу, сдерживая стон — он просто разрывал её, внутри пылало.

     — Ты будешь вежливой и послушной, и не будешь мне перечить, — сказал он ей на ухо, всем весом прижимая её к кровати, — понятно?

     Роксана промолчала. Ощущая его внутри, его тяжелое, твердое тело на себе, его дыхание на щеке, она не могла владеть собой. Было жарко, и трудно было дышать.

     Не услышав ответа, Дагор рукой повернул её лицо к себе. Синие глаза горели совсем рядом.

     — Понятно?

     — Понятно, — выдавила она, не в силах сопротивляться. Так беспомощна она ещё никогда не была, и чувствовать его внутри себя было ужасно. Он начал ритмично двигаться, сначала старался хоть немного сдерживаться, но потом все сильнее. Роксана сжимала зубы, иногда втягивая сквозь них воздух, когда было совсем больно. Он не дождется ни криков, ни стонов.

     А самое ужасное — она поняла, почему люди называют это «овладел». Он действительно владел её телом, и она ничего не могла сделать. Только терпеть. Опираясь на ту руку, которой держал её, второй он гладил её небольшую упругую грудь, шею, плечи, гладил и собирал в горсть волосы. Нависал всем телом, заслоняя комнату, подминая, а она не могла сопротивляться, вынужденная покориться. Всё его тело было твердым от мышц, гармоничным, и очень сильным.

     Роксана считалась самой красивой невестой страны — идеально сложена, кожа нежная, почти не видевшая солнца, большие, опушенные густыми ресницами глаза, красивое лицо. () Никогда она не думала, что пожалеет об этом.

     Когда Дагор ещё ускорился, она решила, что сейчас или умрет, и закричит. Получилось только заскулить. Но он сам внезапно напрягся, приподняв её бедра и вдавившись изо всех сил, зарычал. Может, он сам умрет?

     Нет, через несколько долгих секунд потихоньку расслабился, и скатился с неё.

     «Вот и все, — подумала Роксана, сжимая ноги и отворачиваясь, — теперь я обесчещена, и вообще падшая женщина. Хоть бы он меня убил». Было очень больно, но ещё сильнее — злость на то, что все так получилось. Всю жизнь быть идеальной принцессой, все слова и улыбки по учебнику этикета, идеальная жизнь... И все исчезло в несколько минут, стерто его похотью.

     Дагор поднялся, встряхнулся.

     — Найди какую-нибудь одежду, если не хочешь ехать голой, — он оделся, глядя на рассыпавшиеся по кровати волосы, наполовину скрывшие тонкое тело, — на рассвете мы уезжаем. Пошли, у меня ещё дела.

     Роксана не ответила — чем он может её заставить, что может быть ещё хуже?

     — Значит, выбираешь голой, — Дагор сдернул её с кровати и потащил к двери

     — Пусти, я оденусь.

     — Следовало бы везти тебя прямо так, — но все-таки отпустил. Слегка пошатываясь, Роксана добралась до шкафа, нашла там простенькое платье с пояском, и натянула прямо на голое тело. Ножей в комнате нет, окно зарешечено. Ничего, она найдет способ.