По мокрому асфальту стучали капли дождя и каблуки. Люди торопились укрыться от лившейся с небес воды под навесами, крышами, в магазинах и переходах. Только я стоял неподвижно, подставив лицо дождю и наслаждаясь неимоверным ощущением спокойствия. Меня толкали, кто-то недовольно ворчал, кто-то просто бросал на меня исполненные злости взгляды, но мне было все равно. Это же так здорово, люди, стоять вот так под плачущим небом и ощущать на губах сладковатый вкус его слез! Что же вы бежите от дождя, словно сказочная колдунья?

     А я не боюсь. После того, через что я прошел, дождь это не страшно. Это настоящая благодать...

     Капли падали мне на лицо, затекали в глаза и нос, наполняли рот, а я улыбался, лишь иногда моргая, чтобы стряхнуть воду с ресниц.

     — Ты чего, парень? Простудишься, — над моей головой вдруг возник цветастый зонт, а возле моего уха раздался женский голос.

     Я медленно опустил голову и посмотрел на нее. Чуть ниже меня ростом с большими янтарными глазами, обрамленными густыми ресницами, с чувственными губами, мягкими, словно бархатные подушечки. У нее такая белая кожа, что кажется будто она светится изнутри. На ней черное свободное пальто, на ее тонких ручках перчатки, на локте болтается маленькая сумочка с золотой застежкой в виде бабочки.

     Я улыбнулся ей. Она улыбнулась мне в ответ.

     — Идем скорее, а то простудишься, — повторила она, продолжая улыбаться.

     Я кивнул и послушно двинулся за ней, пробиваясь сквозь бесконечный людской поток.

     Дождь глухо барабанил по куполу ее зонтика, отбивая какой-то диковинный ритм, а я следил голодными глазами за тем, как мерно покачивались при ходьбе складочки ее пальто, и пытался представить, как она будет выглядеть без одежды. Моя фантазия разыгралась настолько, что мой меньший брат стал заметно оттопыривать брюки. Прохожие, шедшие мне навстречу, бросали на меня негодующие, а иногда и завистливые, взгляды.

     Наконец, мы выбрались из толпы и медленно зашагали вверх по тихой улице, поросшей каштанами. Теперь мы шли рядом, и я рассматривал ее лицо. Я еще никогда не видел таких красивых женщин! То есть, видел, конечно, но с тех пор, как я пришел сюда, такие красавицы мне не встречались.

     Вдруг она свернула направо в маленький дворик. Я последовал за ней. Дождь тем временем перестал, и она сложила зонт, изящным жестом повесив его на запястье той же руки, на локте которой она держала сумочку.

     Мы вошли в полутемный подъезд, поднялись на второй этаж. Она тихо постучала в дверь условным стуком. Замок щелкнул.

     Я не сразу увидел, кто нам открыл, но я услышал ее слова:

     — Я привела его.

     Я машинально сделал шаг назад, когда дверь широко распахнулась, и на пороге возник Гаэр.

     — Даже не надейся, — прошипел я в ответ на его широкую улыбку, — я не вернусь.

     — От тебя этого никто и не ждет, — он чуть посторонился, а моя провожатая, каким-то непостижимым образом оказавшись за моей спиной, буквально втолкнула меня в темную прихожую.

     Я пытался упираться, но все было напрасно.

     — Успокойся, — Гаэр положил руку на мое плечо, и его глаза вдруг вспыхнули алым пламенем, — будешь дергаться, спалю тебя заживо и найду кого-нибудь другого.

     Я тяжело вздохнул и покорно пошел прямо по коридору следом за ним.

     Он открыл передо мной дверь. Я послушно прошел вперед и остановился в паре шагов от порога. Гаэр вошел следом за мной. Последней вошла девушка.

     — Добрый день, уважаемый... как ты себя здесь называешь? — он улыбался еще шире, чем его брат, будто встретил лучшего друга после долгой разлуки.

     — Я еще не придумал себе имя, — ответил я мрачно.

     — Жаль, жаль, — он притворно расстроился. А потом вновь улыбнулся, продемонстрировав свои пятисантиметровые клыки. — В таком случае буду величать тебя тем именем, которое мне назвал твой «родственник» — Сандро.

     — Хоть горшком назови, только в печь не клади, — отозвался я. — Зачем эти прелюдии? Убейте меня — и дело с концом.

     — Вот еще, — Гаэр протиснулся вперед к брату и улегся рядом с ним на шелковые подушки, которыми был забросан пол. — Присаживайся.

     — Мы не за тем тебя искали, — кивнул Шаул. — Анастасия, будьте так любезны, принесите нам что-нибудь выпить. И подготовьтесь — нашему гостю не помешает расслабиться.

     Я не шелохнулся, а половицы за моей спиной скрипнули.

     — Что вам от меня нужно? — спросил я, стиснув зубы и сжав кулаки.

     — Услуга. Маленькая. Это не займет много времени и не отнимет много сил, — продолжал улыбаться Шаул.

     — Нужно наказать одного человека, — кивнул Гаэр.

     — Даже не человека. Так, мразь подзаборная.

     — Его нужно найти...

     — И убить? — я опустил голову и шумно выдохнул. — Вы что, сами не в состоянии?

     — В том-то и штука, что убивать его не нужно, — вдруг хором заговорили они. — Его нужно найти и напугать. Если мы сами займемся этим, мы его как раз и убьем. А ты — другое дело. Твои классовые способности не рассчитаны на убийство. Твоя стихия — страх.

     — Страх тоже убивает, — буркнул я.

     Разумеется, они правы. Каждый из них в десятки, в сотни раз сильнее меня. И их стихии куда мощнее моей — и огонь, и холод убивают мгновенно. Моя стихия убивает долго. Она разрушает человека изнутри, разъедает его психику, лишает возможности адекватно оценивать происходящее и, наконец, приводит его к самоубийству. () Или же не приводит — здесь бывают варианты...

     Половицы за моей спиной снова скрипнули.

     Я обернулся — девушка стояла позади меня с небольшим подносом с бокалами и серебряным кувшинчиком. На ней сейчас была надета полупрозрачная светлая туника, и от вида ее идеального почти совсем обнаженного тела у меня заныло в груди и снова начали топорщиться брюки.

     Она, казалось, не обратила внимания на мою реакцию и прошла в центр комнаты. Она присела, поставив поднос у ног близнецов, и вновь развернулась ко мне лицом.

     — Что вы будете пить? — спросила она, глядя мне прямо в глаза.

     Я сглотнул комок. Близнецы за ее спиной удовлетворенно переглянулись.

     — Ответ можешь дать утром, — с улыбкой проговорил Гаэр.

     — А мы пока пойдем, — поднялся с подушек Шаул.

     Девушка продолжала смотреть прямо мне в глаза, а мои руки сами собой тянулись к ее талии.

     Я и не заметил, как близнецы покинули комнату. Зато я заметил, как ее бархатистые аппетитные губки раздвинулись, как ее ручки обвились вокруг моей шеи, и как мы дружно повалились на пол и перевернули кувшинчик с вином.

     Я целовал ее так, будто это было в последний раз в моей жизни. Я впивался в ее губки, пытаясь проникнуть в ее ротик языком как можно глубже. Но я все-таки неумелый любовник. Из-за особенностей моего класса у меня и женщин-то было — раз-два и обчелся. Зато мою неуклюжесть она компенсировала с лихвой — ее язычок проделывал в моем рту такое, чего я и представить себе не мог. И пока я млел от того, как сладко она меня целовала, она нежно стягивала с моих плеч уже успевшую подсохнуть рубашку и расстегивала давно мешавшие брюки.

     — Как ты хочешь? — выдохнул я в перерыве между поцелуями.

     Она посмотрела на меня удивленно:

     — Тебе не все равно?

     Я мотнул головой.

     Она улыбнулась, но на этот раз ее улыбка была исполнена искренней благодарности, а не просто дежурной похоти.

     — Я хочу видеть твое лицо, — прошептала она, укладываясь на спину. — Твое истинное лицо...

     Я ухмыльнулся, нависнув над ней на руках, и начал преображаться.

     Не знаю, как кто, а я люблю свою истинную форму. На то есть две причины. Во-первых, несмотря на мой класс, я все-таки довольно симпатичный. А во-вторых, моя человеческая форма не сильно отличается от истинной. То есть моя истинная форма человекообразна. Разумеется, некоторые отличия имеются — например, у меня заостренные уши, глаза с вертикальным зрачком, а не с круглым, перепонки между пальцами, но это все мелочи. Близнецы ...

  в истинной форме и вовсе похожи на драконов, только намного меньше, но их это не сильно смущает.

     Она улыбнулась еще шире, осторожно касаясь моей груди. Это выглядело так забавно — ее маленькие белые пальчики скользили по моей красноватой коже, как хлопья вулканического пепла кружат над остывающей лавой. Я взял ее ручку и поднес к своим губам, стараясь не поранить ее клыками. Она коснулась пальчиками моих зубов и чуть отстранилась от меня:

     — А у их отца клыки больше... — с улыбкой заметила она.

     Я вздохнул. Конечно, больше! Он и сам побольше меня будет — в истинной форме его рост достигает десяти футов, плюс рога. Да и плечи у него пошире. А когти! Я однозначно проигрываю ему по всем параметрам — каких-то несчастных пять с небольшим футов роста, полное отсутствие когтей и рогов, чешуя на голове вместо волос...

     Его истинная форма внушает страх каждому, кто его видит, а моя в лучшем случае вызывает снисходительную улыбку.

     Я снова судорожно вздохнул и сел, обхватив колени руками.

     Она села рядом со мной и участливо заглянула мне в глаза, положив руку мне на плечо:

     — Прости, я не должна была...

     — Это ты меня прости, — улыбнулся я. — Демон страха, который не может справиться с собственными комплексами, это смешно.

     — Дем, — она провела рукой по моему плечу, а я вздрогнул.

     Мое имя это своеобразный пароль, код доступа к моим способностям. Особенность моего класса — в отличие от других демонов, мы можем использовать свои умения лишь в определенных случаях. Защитный механизм, в противном случае мы бы не смогли общаться с окружающими. Едва я слышу свое имя, я начинаю видеть все, что пугает, страшит, настораживает, напрягает или просто заставляет чувствовать себя неуютно моего собеседника. Проще говоря, я начинаю видеть все его страхи в любых проявлениях.

     Поэтому я резко встал и отвернулся от нее.

     Я не хочу знать, чего боится эта красивая женщина. Я не хочу знать, от чего она вскрикивает по ночам, какие кошмары беспокоят ее во сне и наяву. Я не желаю проникать в ее подсознание и вытягивать оттуда воспоминания и мысли, о которых она сама предпочитает не помнить и не думать. Не хочу!

     — Дем, посмотри на меня, — проговорила она и коснулась моего плеча.

     Я замотал головой и закрыл лицо руками. Это не поможет. Для моих проклятых глаз нет никаких преград! Стоит мне повернуться к ней лицом, и я увижу все! Нужно подождать — магия имени ослабевает со временем. Чем дольше я буду сопротивляться этому, тем меньше вероятность, что я что-то увижу. По сути, мне нужно переждать лишь десять минут. Потом снова включится блокировка, и я опять буду видеть лишь ее физическое тело — подтянутое и сексуальное с волнительными бугорками небольших грудей, округлым упругим животиком, стройными ножками, аккуратной попкой, с янтарными озорными глазами, чуть вздернутым носиком, по-детски румяными щечками и чувственным ротиком.

     Я шумно выдохнул сквозь зубы и убрал руки от лица.

     — Никогда — слышишь? — никогда не смей называть меня по имени, — произнес я, низко опустив голову и не оборачиваясь к ней. — Это опасно. Я могу увидеть и заставить тебя пережить все то, что тебя пугает.

     — А если я хочу именно этого? — спросила она с улыбкой.

     — Зачем тебе это? — я бросил один короткий взгляд искоса в ее сторону и тут же отвел глаза. Я увидел краешек ее страха. Нет, я не хочу!

     — Чтобы побороть свой страх, нужно взглянуть ему в лицо, — ответила она и убрала руки с моих плеч.

     — Ты не понимаешь, — я снова мотнул головой. — Одно дело человеку с арахнофобией засунуть руку в банку с пауками, и совсем другое, если свой страх он покажет мне. Я могу даже банальное волнение пред выступлением на публике превратить в причину самоубийства, довести его до такого уровня, когда человеку не останется ничего другого...

     — Но ведь это подействует не на каждого?

     — Нет, есть сильные духом цельные личности, которые способны противостоять своим страхам. Но даже такие люди после встречи со мной, как правило, лишаются рассудка. А в случае с вашей семьей, с генетической предрасположенностью к психическим расстройствам, лучше вообще меня избегать. Близнецы допустили большую ошибку, найдя меня здесь, а ты допускаешь еще большую, называя меня по имени...

     Я снова шумно выдохнул. Кажется, закончилось. Я украдкой посмотрел на нее. Да, я теперь вижу только ее физическое тело. Боже, как она прекрасна...

     Я развернулся к ней и прижал к себе:

     — Больше того, мне неприятно видеть чужие страхи. Как правило, люди боятся отвратительных вещей — змей, пауков, живых мертвецов... Конечно, все это сводится к страху смерти, но в подсознании каждого человека смерть выглядит по-своему. Я не хочу знать, какую форму она приняла в твоем случае. Я не хочу видеть причину того, какая ты есть. Я хочу видеть лишь конечный результат — он меня вполне устраивает.

     Она улыбнулась и потянулась губами к моим губам. Мы целовались, а я тем временем стягивал с нее тунику. Ее кожа была такой теплой и бархатистой, ее прикосновения были такими нежными и точными, что я закрыл глаза и сосредоточился лишь на своих ощущениях.

     Ее ноготки легко царапали мою грубую толстую кожу, ее зубки ласково покусывали мое жесткое заостренное ухо, а теплые ладошки то и дело пробегали по чешуе на голове.

     Я тоже старался быть нежным, но, видимо, некоторые мои движения все же доставляли ей боль — она громко вскрикивала. Тогда я останавливался, спрашивал, что я делаю не так, но она не отвечала, а лишь впивалась в мои губы поцелуями. Наверное, мой меньший брат несколько великоват для нее. Мда, надо было сохранить человеческую форму — в ней у него и размерчик поменьше, человеческий...

     Но вот ее ножки крепче обхватили мою талию, а ноготки глубже впились в мои плечи. Она приподнялась над полом, выгнула спинку, а я сильнее прижал ее к себе, почти позабыв о том, что мое достоинство было для нее слишком длинным, и с почти звериным рыком кончил. Она тоже закричала, да так громко, что мне казалось, у меня вот-вот лопнут барабанные перепонки.

     Через пару минут она затихла, обмякла. Я тоже расслабился и аккуратно уложил ее на подушки. На внутренней стороне ее бедер я заметил капли крови.

     — Тебе больно? — спросил я с тревогой.

     Она улыбнулась:

     — Это ничего. Рожать больнее...

     Я нежно коснулся губами ее груди и вышел. Мое семя, розоватое от ее крови, медленно стекало по ее промежности на пол.

     — Прости, я... я не хотел делать тебе больно... — я провел рукой по ее животу сверху вниз.

     — Не переживай, — она блаженно прикрыла глаза, — мне было хорошо...

     Я лег рядом с ней и положил голову на ее плечо.

     За окном заметно стемнело. Крупные капли дождя горошинами бились в стекла, а сильный ветер безжалостно трепал кроны каштанов. Они жалобно трещали и хлопали мокрыми листьями.

     — Дем, — снова проговорила она. Я перевернулся на спину и стал рассматривать потолок. — А ты можешь... лишить человека страха?

     Я кивнул:

     — Но я этого делать не буду. Страх кроется в памяти, в опыте. Лишить человека страха, значит, отобрать его память. Отобрать у человека память, значит, подорвать саму основу его личности. Мы становимся теми, кто мы есть, в результате того, что мы переживаем, как мы на это реагируем, и что мы об этом помним. Все события и мгновенные реакции уходят в небытие. С нами остается только память. В памяти все — детские сказки, руки матери, голос отца, лица друзей и знакомых, слова, мысли, чувства, эмоции и, разумеется, страхи. Изъять из памяти что-то одно, например, только страх, невозможно. Неизбежно будут задеты и другие аспекты. Забудется что-то, что является основополагающим для твоей личности. И ты станешь кем-то другим. В этом нет ничего хорошего. А даже если я отниму только страхи — допустим, у меня это получилось — ты все равно станешь другой. Например, ты боишься высоты, поэтому ты не станешь лезть без страховки на высокую гору. Но вот ...  

     я убрал из твоей памяти некое событие, которое стало источником этого страха. Ты пошла одна в горы и сорвалась в пропасть. Хорошо это? — я невольно посмотрел на нее.

     Она не боится высоты. Она боится потерять доверие сына. Ее страшит смерть от ран и болезней. Ее пугают звуки, доносящиеся по ночам с улицы. Ее самый страшный кошмар — когда ее родной сын вонзает ей нож в спину. Я снова отвернулся.

     — А то, чего боишься ты, я и вовсе не стал бы убирать. Это естественный страх для любой женщины, которая растит ребенка одна. Но бояться тебе нечего — твой сын не станет делать ничего такого. Ты хорошая мать, и он об этом знает...

     — Ты... ты успокоил меня... Спасибо тебе, — она поцеловала меня в плечо, и ее ручки обвились вокруг моей талии. — Спокойной ночи.

     Я провел кончиками пальцев по ее волосам:

     — Спокойной ночи...

     Я сидел в маленьком полуподвальном кафе у окна, которое выходило на тротуар центральной улицы. На уровне моего лица пробегали, проходили, проносились сотни ног — мужских и женских, стройных и обрюзгших, с жуткими язвами и воспаленными венами, молодые и старые, в брюках и юбках, в ботинках, туфлях, сапогах. Вот мимо протарахтели мелкие колесики детской коляски, за ними прямо по лужам прошли маленькие ножки в цветастых резиновых сапожках, следом важно прошагали полные женские ноги в элегантных, но не новых туфельках на небольшом каблучке. Навстречу им прошаркали мужские ноги в мешковатых брюках и стоптанных ботинках. Рядом с ногами мерно постукивала деревянная клюка, безбожно не попадая в ритм падавших с неба капель. Потом напротив окна остановились молодые сильные ноги в грязных кроссовках и темно-синих джинсах с обтрепанными штанинами. Ноги прошли вперед, назад, затем вернулись на прежнее место, немного потоптались, видимо, ожидая какие-нибудь красивые ножки в сапожках и мини-юбке. Скоро такие ножки, только в полуботинках на невысокой танкетке, подбежали к ногам в джинсах, встали на носочки, а затем обе пары ног неспешно удалились вверх по улице.

     Я, не торопясь, потягивал свой кофе и ждал. Он должен был явиться с минуты на минуту.

     Вдруг большая крепкая рука легла на мое плечо. Я отставил чашечку на блюдце и с отсутствующим видом посмотрел в окно.

     — Я не боюсь тебя, — тихо проговорил низкий с хрипотцой мужской голос над самым моим ухом.

     Я не ответил.

     Он отпустил мое плечо и сел на стул напротив меня.

     — Я не боюсь тебя, Дем, — проговорил он, а я ухмыльнулся, все еще глядя в окно.

     А затем медленно перевел взгляд на него.

     Не надо меня бояться. Бойся чего-нибудь другого. Я найду, как к этому подобраться.

     И тут его память предстала передо мной, как карта полушарий. Разноцветные пятна, яркие и радостные — воспоминания последних дней. Чуть поблекшие, размытые — образы последнего года. А под ними — черно-серые воспоминания детства.

     Я извлек самое черное пятно — нечто, о чем он пытался забыть — расправил его, разложил перед своим мысленным взором и углубился в чтение. Это было отличное воспоминание — в возрасте трех лет он утопил в ванне своего младшего брата. Все тогда решили, что это была случайность, но на самом деле он сделал это специально — он ревновал и не хотел делить любовь матери больше ни с кем, и уж тем более не с этим гадким кричащим беспомощным комочком розовой плоти. Это воспоминание преследует его по сей день — о маленьком тельце, которое плавает лицом вниз в наполненной водой ванне. Ему часто снится, как крошечный трупик поднимает свою покрытую темными мокрыми волосиками головку, улыбается беззубым ртом и тянет к нему свои ручки, будто зовет с собой. Он просыпается в холодном поту, когда вода вокруг мертвого младенца становится кроваво-красной и начинает бурлить и дымиться.

     Я выдохнул и заставил образы в его памяти ожить, зашевелиться, заговорить.

     В его глазах вспыхнул неподдельный ужас, губы задрожали, щеки побледнели и посерели.

     Я медленно поднялся со своего места, похлопал его по плечу и вышел на улицу.

     Дождь усилился. Капли тарабанили по асфальту, почти не переставая.

     Я перешел через дорогу, сел на бордюр и достал из кармана сигареты.

     — Я знал, что на тебя можно положиться, — рядом со мной сел Шаул.

     — Не стоит благодарности, — ответил я, безуспешно пытаясь раскурить сигарету.

     — Ты все сделал правильно, — похлопал меня по плечу Гаэр и поднес указательный палец к кончику моей сигареты. Он тут же вспыхнул. Я затянулся.

     — Теперь я свободен? — спросил я.

     — Разумеется, — улыбнулся Шаул.

     Я поднялся на ноги.

     — Еще раз извинитесь за меня перед Леди Анастасией, — сказал я, развернувшись к остановке автобуса.

     — Ты не хочешь попрощаться с ней? — посмотрел на меня Гаэр.

     Я мотнул головой.

     — И не хочешь знать, как она? — поинтересовался Шаул.

     Я снова мотнул головой.

     — Надеюсь, я не сильно поранил ее, — тихо проговорил я.

     — Все в норме, — со смехом ответили близнецы. — Не ты первый.

     Я вздрогнул, и мои кулаки сжались сами собой.

     — Не смейте так отзываться о ней, слышите? — вдруг со злостью воскликнул я и развернулся к ним. — Она мать вашего брата! Вы должны относиться к ней с уважением, каким бы ни было ее прошлое! Это вообще не ваше дело! Сейчас она мать, она дала жизнь человеку. За одно это она достойна уважения и почтения!

     Они переглянулись и уставились на меня в недоумении.

     — И она отличная мать, — добавил я тихо и отвел глаза в сторону. — Многим о такой только мечтать...

     — Ты прав... — они тоже опустили головы после молчания, затем развернулись и растворились в толпе.

     А я двинулся в противоположную сторону...

     Ночью мне в который раз приснилась мама. Она протягивала ко мне руки, спускаясь по какой-то светящейся лестнице, улыбалась, и с каждым шагом ее лицо все больше напоминало лицо Анастасии...